Юность в кандалах - Дмитрий Великорусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принадлежность к секции отмечалась небольшим деревянным треугольником с аббревиатурой соответствующей организации, нашитом на рукаве робы. Состоять в какой-либо секции должен был каждый, кто поднялся в зону. У председателей секций и бригадиров вместо треугольников на рукаве были длинные бирки в форме узкого прямоугольника, с надписью должности.
На следующий день ко мне подошёл СКОшник с журналом в руках.
— Выбирай, в какую секцию тебя впишем, — сказал он.
— Обязательно? — спросил я.
— Да, обязательно, если не хочешь обратно в карантин. Ты же в курсе, — ответил он.
— Ну давай СД, — аббревиатура мне импонировала, напоминала одну старую организацию ныне не существующего государства, да и не козлиная-то секция.
— Хорошо, — он мне протянул журнал, где я должен был расписаться напротив своей фамилии. Я черканул закорючку, отличную от моей подписи. Надеюсь, никто не будет проверять.
Стоящих на должностях активистов или пользующихся авторитетом в лагере зеков можно было отличить от других осужденных по внешнему виду. Несмотря на то, что лагерь был красный и вольные шмотки были запрещены, здесь разрешалась одежда, в основном сшитая на местной швейке, и отличающаяся от общепринятой робы с полосками. Ещё на карантине я обратил внимание, что козлы гоняют в чёрных рубашках, с нашитыми на них бирками, чёрных фесках[280]— «немках» и брюках. В пятом отряде в подобных шмотках гоняли только активисты, и пара зеков, которые постоянно сидели в комнате КВР с активистами. Обычные мужики, трудящиеся на промке и огороде, в основном были в стандартной робе. В отряде встретил я и дагестанцев, которых мельком видел на ПФРСИ, когда меня по второму кругу повезли в Можайск за медицинской картой. Даги меня узнали и поздоровались, работали они на огороде.
Исправительная колония номер тринадцать делилась на сектора. Было три зоны: жилая, промышленная и административная. На промзоне располагались производственные цеха и огород. В жилой зоне, помимо бараков, карантина и СУСа, был уже упомянутый клуб; рабочий сектор в жилзоне, в который входила ширпотребка, швейка и художка; баня с парикмахерской; учебное здание, в котором было ПТУ, библиотека и школа; церковь; штаб старшего нарядчика; штаб СДП и СПБ. В административной зоне располагался штаб и здание, в котором находилось ШИЗО и ПКТ.
Пятый отряд считался рабочим, располагался по соседству с третьим, инвалидным, отрядом. В девятом отряде жили ВИЧевые, одиннадцатым отрядом считался СУС — два отряда, где ещё было более-менее нормальное положение. В первом отряде жили трудяги с рабочего сектора в жилзоне, в четвёртом клубники[281] и некоторые колонические[282] активисты. Седьмой отряд считался козлиным, там жили члены СДП — их не расселяли по другим отрядам, чтобы они могли в полной мере выполнять свою сучью работу, не боясь расправы от других арестантов. Ну а про шестой отряд Вы уже знаете — это пыточный отряд и большой карантин.
В зоне работала балльная система. Отряд, лучше всех выполнивший норму по производству, не допустивший каких-либо нарушений, вовремя меняющий наглядную агитацию и не имеющий претензий со стороны СДП и администрации по итогам месяца и квартала, выходил на первое место и получал некоторые послабления. Можно было в выходные ложиться на час позже отбоя, выдавали игровую приставку, разрешались дополнительные просмотры развлекательных передач по телевизору. Поэтому активисты почти каждого отряда рвали жопу, чтобы оказаться первыми.
Наглядная агитация в отряде процветала. На продоле на стенках висели стенгазеты, карикатуры, мотивирующие плакаты. Отвечал за это председатель СД отряда, который как занимался этим сам, так и напрягал писаря и других творческих личностей, если такие вдруг находились в отряде.
Целый день на входе в отряд сидел дежурный дневальный, с красной повязкой «Дежурный» на рукаве, которые мы одевали в малом карантине. Он должен был зачитывать доклад вошедшим сотрудникам и следить за чистотой в умывальне[283] и дальняке. Дежурили все по графику, кроме активистов на должностях.
В комнате КВР отряда постоянно тёрся какой-либо мелкий и шустрый зек, поглядывая в окна. Завидя, что в отряд идёт кто-то посторонний, будь то член СДП, сотрудник или какой-нибудь другой активист, он бежал к отрядным активистам или завхозу и предупреждал об этом. Это называлось «стоять на глазах». Напоминало шнифтовых в тюрьме. Хоть зона и красная, но даже активисты между собой не особо ладили, и хоть общались, но не доверяли друг другу. А козлам не доверял вообще никто, они строчили докладные на всех подряд. Принцип «разделяй и властвуй» был реализован тут в полной мере.
Были в отряде «полосники». Хоть я и имел две полосы, которые я сам лично видел на своём деле, но бирка у меня оставалась чёрной. Видимо, наш этап был настолько большим, что особо не уделяли внимание нашим делам. У полосников же были бирки разного цвета:
Красный — склонен к побегу, их водили каждый час бугры отмечаться в штаб.
Такие были в каждом отряде, и полосы получили в основном благодаря неосторожным фразам, которые стали достоянием оперативного отдела. Красную бирку можно было получить даже за невинную шутку.
Белый — склонен к суициду.
Попадали туда те, кто имел рубцы на руках. У меня был небольшой шрам, похожий на порез на руке, но он был не от того, что я вскрывался, а то ли от кошки, ещё с воли, то ли от глума на малолетке. Я уже не помню. Долго же меня били козлы на малом карантине по приезду, спрашивая вскрывался ли я, хотя там было видно, что шрам явно не от того, что я вскрывал вены. Но в итоге оставили в покое с этим вопросом.
Жёлтый — склонен к насилию и нападению на сотрудников.
Таких почти не было. Я мог получить жёлтую бирку из-за полос в деле, но меня это миновало.
Ещё вроде как была голубая бирка, которая означала активного гомосексуалиста, но таких бирок на осужденных я не встречал.
В баню по распорядку водили раз в неделю, там же можно было постирать вещи. До подъёма в зону, я успел сходить в баню на карантине, но там было
