Сокол и Ласточка - Борис Акунин

Исчерпывающе точное определение, подумал Фандорин: “Что-то вроде историка” – и печально кивнул.

— Значит, проблем не возникнет. Я послал Фреддо список оборудования, которое нужно подкупить. Кое-что осталось с нашей прошлой экспедиции, но благодаря финансовому участию мисс Борсхед появилась возможность заказать самую современную аппаратуру. Фреддо подтвердил имейлом, что всё прибыло: детекторы, буры, подъемные и осветительные устройства. Можем долбить, рыть, подниматься, спускаться, вести взрывные работы. Техническая оснащенность на уровне.

— А то, что я просила? – строго спросила Синтия.

— Получено. Самоходная инвалидная коляска с “плавающими” колесами.

Ника поразился:

— Там что, придется плавать? В инвалидной коляске?

— Нет. Плавать не придется. Разве что пересечь несколько мелких ручьев. Но почва каменистая, неровная. “Плавающие” колеса, их шесть штук, способны менять угол поворота и высоту подъема. Тот же принцип, что у марсохода “Патфайндер”. Аппарат способен наклоняться на 45°, спокойно преодолевает препятствия высотой до 20 см. Проедет и по каньону, и по пещере. При необходимости может даже использоваться как подъемник. Обошлось это чудо в девять тысяч фунтов.

У Николаса брови поползли вверх, и тетя сердито заметила:

— Это мои деньги! На что хочу, на то и трачу! Я должна собственными глазами видеть, как ты найдешь сокровище!

— Я? – обреченно спросил племянник. – Уже не мы, а персонально я?

— Именно вы, старина, – уверил его Фил.

— Согласно духу и букве нашего договора, – присовокупил Миньон. – Во избежание штрафных санкций.

— Ах, Ники, я сгораю от нетерпения! – Тетя схватила магистра за руку. – Подумать только, это случится уже завтра!

Но Делони ее поправил:

— Послезавтра. Завтра мы попадем на Сент-Морис только во второй половине дня. Пока подготовимся, пока наладим инструменты и аппаратуру, уже стемнеет. Переночуем в гостевом бунгало. Сразу предупреждаю, это не отель “Риц”. Ну а наутро, с восходом солнца, отправимся за нашими миллионами.

НА МАРТИНИКЕ

Города с фыркающим именем Форт-де-Франс магистр, собственно, так и не увидел. Разве что издали, когда “Сокол” входил в бухту.

Белые дома, красные крыши и синее небо создавали гамму, вполне уместную для столицы заморского департамента Французской республики. На горизонте торчали невысокие, но крутые горы какого-то легкомысленного вида. Это была единственная вертикаль ландшафта. Сам город распластался вдоль берега. Ничего в архитектурном смысле примечательного не просматривалось. Разве что старый каменный форт на узком мысе. Эта крепость, возведенная в конце семнадцатого века, и дала название поселению. В монархические времена оно называлось попросту “Королевская Крепость”, Форт-Рояль – на торопливом креольском диалекте “Фояль”. Первый консул Бонапарт, не проявив большой фантазии, переименовал антильскую жемчужину во “Французскую Крепость”, но жители, как сообщает путеводитель, по-прежнему называют себя “фояльцами”.

Ветер шевелил светлую прядь на лбу Николая Александровича. Чайки кричали над головой. В груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.

Цель путешествия была близка. Скоро, очень скоро он вернется сюда – на щите, потерпев поражение, либо со щитом, причем золотым. Под этим небом неестественно сочного цвета могло произойти всё, что угодно. В том числе вещи совершенно фантастические, немыслимые в блеклой России или тусклой Англии.

Пассажирам, сходящим на берег, на грудь клеили эмблемку с номером и выдавали электронный пропуск – мера  по борьбе с терроризмом. Начальник службы безопасности мистер Тидбит лично стоял у трапа, кивая каждому. Николасу даже улыбнулся. Возможно, потому, что Фандорин спускался самым последним.

Из-за российского подданства он, единственный из двух тысяч пассажиров, был вынужден пройти контроль. Иммиграционный чиновник, никогда не видавший на паспорте двуглавого орла, оживился и устроил Фандорину форменный допрос – но, кажется, больше из любопытства. Где живете: в Моску, в Ленинград или в Сталинград (других городов, видимо, не знал)? Правда ли, что на самом деле фамилия вашего президента не Putine, а Putin? Как, у вас уже другой президент? И давно? В Моску, наверное, еще лежит снег? И так далее. Наконец с видимым удовольствием шмякнул на страничку штамп (четыре змейки на синем поле) и пожелал “приятного сежура”.

Одолеваемые нетерпением компаньоны давно уж сошли на пристань. Первой катилась тетя, за ней везли целую тележку с чемоданами, большинство из которых будет дожидаться Синтию в кактусотерапевтическом спа.

Фандорин знал, куда ему идти: Бухта Якорной Стоянки, причал 5, парковочное место 338. Там должна ожидать лодка старого Фреддо, чтобы немедленно взять курс на Сент-Морис.

По набережной ходили красивые люди с самым разным цветом кожи – от светло-бежевого до кофейного, попадались и вовсе оранжевые. Одеты они были ярко, по-южному. С открытых террас, утыканных пестрыми зонтами, неслась ритмичная карибская музыка. Но путь Николаса лежал мимо этого праздника жизни – прочь от парадной пристани, мимо нарядных яхт и прогулочных катеров, к затрапезным закоулкам порта, где пахло рыбой и водорослями.

Лодка, пришвартованная у тумбы с небрежно намалеванным номером 338, была самой неказистой из всех рыбацких суденышек, что стояли у пятого причала. С мачты свисал вылинявший вымпел, краска облупилась, к борту ржавыми цепями были прикреплены старые автомобильные покрышки. Удивило название: “For Whom the Bell Tolls”. Кажется, это из “Схватки смерти” Джона Донна: “Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо он звонит по тебе…”. Чудное имечко.

Ни мисс Борсхед, ни компаньонов на палубе не было, однако, судя по каталке, привязанной к подножию мачты, все члены экспедиции уже прибыли.

На трапе, свесив ноги, сидел сильно пожилой дядя в живописно потрепанной шляпе, рваной майке, широких холщовых штанах и с трубкой из кукурузного початка, зажатой в белых зубах. Как у большинства жителей Антильских островов, от многовекового перемешивания разнообразных генофондов, внешность у шкипера была эклектическая: кожа орехового оттенка, глаза по-индейски раскосые, но черты тонкие, европеоидные. Седая курчавая бородка обрамляла улыбчивое, добродушное лицо.

— Так-так, – сказал колоритный абориген на странно звучащем, но бойком английском, дружелюбно оглядев Николая Александровича. – Рост два метра, белые джинсы, голубой пиджак, красная сумка. Приметы совпадают. Добро пожаловать на борт, мистер Карков.

— Я Фандорин, а не Карков. – Ника, ступивший было на трап, остановился. Ошибка?

— Знаю, знаю. Но мне сказали, вы русский. А Карков – это  русский из романа. Давайте сумку.

Сумку Николас не дал. Речь старика показалась ему странной.

— Какого романа?

— Папаши Хема. Эрнеста Хемингуэя. “По ком звонит колокол”.

— В мои времена этого писателя уже не читали, – улыбнулся магистр, успокаиваясь. – Но я понимаю, о чем вы. Смотрел когда-то фильм с Ингрид Бергман и Гарри Купером.

Они поздоровались. Рука у Фреддо была жесткая, будто истыканная занозами.

— А я знаю роман наизусть. Моя семья многим обязана папаше Хему.

— Вы его знали? – с почтением спросил Ника.

— Нет, конечно. Но мой дед пару раз видел писателя на Кубе. Это папаша Хем в тридцатые ввел моду на спортивное рыболовство. Сюда так и повалили американцы, потом туристы из Европы. Сначала мой дед, потом папа, а теперь вот я этим жили и живем. Надеюсь, что и сын прокормится. А все спасибо Хему. – Шкипер с гордостью показал на свое суденышко. – Видали, какая красотка? Уже пятое поколение. У деда была лодка “Прощай, оружие”. В межсезонье он гонял контрабандой оружие то в одну латиноамериканскую страну, то в другую. Спрос на этот товар всегда имелся. Бедняга помер в венесуэльской тюряге. У папы сначала был катамаран “Фиеста”, на котором он неплохо зарабатывал в сороковые. Следующую лодку старик назвал так же: “Фиеста-2”, чтоб не спугнуть удачу – и тоже всё было отлично. Но на “Фиесте-3” родитель угодил в самое око урагана и сгинул, царствие ему небесное.

Фреддо, не переставая улыбаться, перекрестил лоб.

— Соболезную.

— Чего там. Красивая смерть. Немногие, кому довелось выжить, побывав в оке урагана, рассказывают: там покой, ясное небо, солнышко. И гулкая тишина, от которой глохнешь – как внутри колокола. Есть минутка-другая, чтобы помолиться. Ну а потом либо утянет вверх, и тогда еще есть шанс, либо просто размажет по поверхности моря. Быстро, без лишней волынки. По-моему, это лучше, чем медленно подыхать от рака или еще какой-нибудь пакости.

Николас спорить не стал.

— Поэтому вы выбрали для вашего судна такое траурное название?