Возвращённые тенью - Валентина Герман

— Ох, — улыбка озарила лицо Диадры. — Лемар, Вы наконец закончили его?..

— Да, Ваша Светлость, — он взлетел по ступеням и, остановившись у картины, обернулся к девушке. — Я ждал специально, чтобы показать Вам.

Он поймал ее полный нетерпения взгляд и взволнованно качнул головой.

— О Боги, я надеюсь, Вам понравится.

Он сдернул ткань — и Диадра застыла в изумлении.

Это был не просто портрет Берзадилара — картина изображала их вместе.

Диадра, не шевелясь, рассматривала полотно и чувствовала, как глаза ее наполняются слезами. Берзадилар смотрел на нее с портрета тем самым мягким взором, который она так любила, и, обняв за талию, бережно прижимал к себе ее. Ее рука покоилась на его груди, ее голова склонялась к его плечу, и он, мягко улыбаясь, ласково касался ее волос щекою.

— Ох… — прошептала Диадра, внезапно замечая на портрете три мерцавшие сапфировые капли на своей груди, и инстинктивно коснулась пальцами настоящих. — Лемар… как Вы догадались?..

— Вы никогда не снимаете их, Ваша Светлость, — заметил он, спускаясь к ней, и, оказавшись рядом, тише спросил: — Вам нравится?..

— О Боги, да, — ответила Диадра, вновь переводя взгляд на картину. — Я не представляю, как Вам удалось, но это…

Она недоговорила, вновь прослеживая взглядом линии портрета. Его лицо, его глаза, его мягкая улыбка… О, это был он — не просто он, каким его изобразили бы в книгах — но он, такой, каким только она могла знать его; он смотрел с портрета так, как в самом деле смотрел на нее… И он обнимал ее, так бережно, так нежно — так, как никогда не мог коснуться ее наяву, хотя больше всего на свете мечтал об этом… И внезапно Диадра ощутила, как сжимается в его теплых объятиях. Слезы безудержно полились по ее щекам, а он успокаивающе гладил ее плечи, и целовал ее волосы, и его дыхание согревало ее шею, когда он смятенно шептал:

— Диадра… Диадра…

Глотая слезы, она нашла его нежные губы, и прильнула к ним, робко и отчаянно, словно боялась пробудиться от ошеломительного видения, убедиться, что это лишь сон… но он целовал ее, смятенно, несмело, так, будто для него это было не меньшим наваждением. О Боги, ведь он любил ее, восхищенно, безмолвно; так никем не замеченный садовник любит недостижимую принцессу, гуляющую в его саду; и так же, как садовник в безмолвном отчаянии выращивает розы с затаенной надеждой, что их красота однажды согреет сердце любимой, точно так же он, не зная устали, не ожидая ответа, писал для нее, превращая в восхитительные шедевры ее наброски, ее слова, даже ее чувства…

Лишь в это мгновение Диадра внезапно осознала, что ни объятья, ни поцелуй не были видением. Они были реальны — но только принадлежали не Берзадилару…

— Лемар!..

Диадра резко отстранилась, и он мгновенно отпустил ее, отступая на шаг, и в ужасе раскрыл глаза.

— Ваша Светлость… О Боги, простите…

Диадра смятенно качнула головой, все еще не понимая, что происходит. Она забылась в странном наваждении, и, вероятно, сама в какой-то момент прильнула к его груди; она отчетливо помнила, как поцеловала его, думая, что целует Берзадилара… но в какой-то момент она почувствовала его любовь — так ярко, так живо, словно ощущения были ее собственными.

— Садовник… — прошептала она. — Почему садовник?.. Неужели Вы в самом деле думаете, что я похожа на принцессу?..

Лемар застыл, потрясенно глядя на нее.

— Как… как Вы….

— Я не знаю.

Он судорожно перевел дыхание.

— Ваша Светлость, я молю Вас о прощении. Я не имел права…

— Оставьте это, Лемар, — остановила его Диадра. — Это я должна просить у Вас прощения… Мой дорогой друг, поверьте, я так благодарна Вам и так ценю Вас, и быть может, Вы не замечаете, но я восхищаюсь каждой розой, которую Вы вырастили… однако Вы видели, что творится в моем сердце, Лемар, — Диадра шептала сквозь слезы. — Вы знаете, что я не могу… я не готова, не сейчас…

Он вновь подступил к ней и, бережно сжав ее ладонь, поднес ее к своим губам, не отрывая от нее мягкого, полного сострадания взгляда.

— Я не посмею ни о чем просить Вас, Ваша Светлость. Я лишь хочу, чтобы Вы знали, что я всегда буду рядом для Вас.

Диадра качала головой.

— Но это несправедливо, Лемар.

Он улыбнулся.

— Несправедливо оставлять Вас в одиночестве, — ответил он и вдруг осекся, сознавая двусмысленность сказанного. — Ох, Ваша Светлость, простите, я вовсе не имел в виду…

Диадра улыбнулась в ответ.

— Вы правы, Лемар. Это было очень несправедливо… — она вздохнула и, отвернувшись, безжизненно вгляделась куда-то в полумрак холла. — Я все же попрошу Вас оставить меня сейчас. Сегодня одиночество это единственное, что мне нужно.

Диадра не шевелилась до тех пор, пока звук шагов Лемара не стих в дальнем конце коридора. Дом застыл в безмолвии, и лишь отблески свечей на стенах и мраморе лестниц напоминали ей о том, что время не остановилось. О том, что она все еще жива.

Диадра обернулась и, сощурившись, подняла глаза на картину. Берзадилар по-прежнему смотрел на нее неизменным любящим взором, безразличный ко всему, что происходило перед ним на этой сцене.

Слезы поднялись к горлу Диадры тяжелым комом.

— Как ты мог? — прошептала она. — Как же ты мог оставить меня?..

Берзадилар безмолвствовал. Ни единая черточка не дрогнула на его умиротворенном лице. Он с незыблемой верой обнимал свою фальшивую, застывшую Диадру, и никакая тоска, никакая бесконечная боль, вновь разрывавшая ее сердце, уже не могла убедить его в том, что он сделал смертельно неправильный выбор.

Внезапно Диадра в бессильном отчаянии сорвала с шеи тонкую цепочку и сквозь брызнувшие слезы с размаху швырнула ее в сторону портрета. Сверкающие камни, описав кривую дугу, исчезли за перилами и ударились о мрамор с пугающим звоном, эхом откликнувшимся в мрачных стенах, но Диадре, казалось, было все равно, разбейся они сейчас хоть на тысячи осколков.

— Будь ты проклят, Берзадилар!!..

Сдавленный стон вырвался из ее груди, когда она рухнула на ступени и сжалась, закрывая лицо руками.

— Что же ты сделал со мной… что ты наделал…

Слезы душили ее, тело сжималось от непомерного бремени боли, и сквозь туман рыданий Диадра с ужасом сознавала, что ее скорбь была ничуть не менее горькой и сокрушающей, чем в ту ночь, когда она осознала, что Берзадилар в самом деле уже никогда не вернется.

Стихнет ли эта боль вообще когда-нибудь?..

Сможет ли она когда-нибудь вырвать эту любовь из своего сердца?..

…Диадра не знала, сколько просидела так на устланных бархатными коврами ступенях; но в конце концов рыдания ее стихли, слезы обсохли на щеках. Она сидела недвижимо, и взор ее был пуст так же, как ее мысли, дарившие ей временное умиротворение.