Приговоренный - Леонид Влодавец

— Не помню, был где-то. Мужчина в доме отсутствует…

Инна нашла брусок, и Клык принялся приводить инструмент в рабочее состояние. При этом ему на глаза то и дело попадались гладкие белые коленки Инны, которая стояла над душой, наблюдая за производственным процессом. А Клык, между прочим, если не считать позавчерашнего вагона, был человеком очень целомудренным, и его эти коленки очень отвлекали. Вдобавок весь этот халатик, который был на Инне, по-летнему слишком легкий, застегнутый всего на три пуговицы, как-то непроизвольно вводил во всякие искушения. Например, Клыка вдруг заинтересовал такой чисто научный, теоретический вопрос: а есть ли под ним что-нибудь вообще? Хотя бы, например, трусики?

Так что заточку ножей отставной «капитан» вел с некоторым напряжением сил. Ему сейчас только подвига не хватало с квалификацией по 117-й!

— Во, — сказал Клык, вручая Инне отточенный ножик, — хоть брейся!

Получилась очень симпатичная пакость, хотя «Андрюша» просто воспользовался обычным сравнением, может быть, несколько гиперболизированным, с точки зрения литсотрудницы, каковой являлась Инна по служебному положению. Но поскольку общий настрой у той разведенной и тоскующей дамы двадцати восьми лет от роду, которой та же Инна являлась в плане семейного положения, был шибко смещен в определенном направлении, то хозяйка вдруг представила себе, что употребит этот нож как бритву. Само собой, ни бородой, ни усами ее природа не оскорбила, а потому речь могла идти о бритье каких-то других участков тела.

— Учту, — сказала она, стрельнув по Клыку хитреньким взглядом. И хихикнула.

Нет, Клык, конечно, сделал вид, что собственный каламбурчик до него не дошел. Он сосредоточился на чистке картошки, сидя над кастрюлькой напротив Инны, но теперь ему попадались на глаза не только коленки, но и некое весьма заметное через ворот содержимое халатика. Ишь ты, выражаясь языком Ивана-капитана, «биомать»! Нет, бюстгальтера на ней точно не было.

К счастью, Вера и Надя вернулись довольно быстро. Иначе Клык точно не сдержался бы.

На кухонный стол было вывалено столько всего, что Клык, человек вообще-то не жадный и не скопидомный, едва не взвыл. Девушки маханули все двести штук зараз, словно бы забыв, что у большинства нынешних россиян это, можно считать, вся месячная зарплата, и то если ее платят. После этого он как-то с ходу подумал, что Надеждиному мужу, должно быть, туго приходилось.

— Ух, аж упрела! — сказала Надя, которая притащила большую часть приобретенного. — Вы, девки, пока вкалывайте, а я пойду помоюсь. Потом приду, подменю Верку. Спинку потрешь, Андрюша?

Клык аж ошалел от такой наглости. Хотя, б принципе, сказано было вполне естественно, а значит — не противно. В конце концов, ежели они тут в и ужа и жену играют, то ничего такого лихого в этом нет. Другое дело, что Клыку не очень ясно было, что будет, если он действительно придет и потрет, пусть даже только спинку и в чисто помывочных целях. Если Верке, допустим, это окажется до фени, то ничего страшного не случится. А если нет? Если она, обидевшись или просто разозлившись, решит, что ее обошли, и со злости чего-нибудь отчебучит? Устроит истерику, скандал или еще что-то шумное, например, возьмет и шандарахнет Клыка с Надькой прямо через дверь ванной из автомата…

Самое ужасное, что после брошенных Надеждой свечек на Верином лице действительно отразилась неприязнь. Клык ее засек тут же. Нет, для нее то мелкое хулиганство в вагоне тоже не прошло даром. И какие-то права она на Клыка имела. Точнее, ощущает. что имеет. Нет, конечно, лучше было тогда не соблазняться, и сейчас тоже. Но это легко сказать…

— Вот еще, — пробурчал Клык тоном ленивого супруга, прожившего лет двадцать в законном браке, — банщика нашла.

— Идем, идем, — настырным тоном бывалой супруги потребовала Надежда, — поговорить надо. А то, я смотрю, тебе тут понравилось… Он к тебе не пристает, Иннуля? Если что — скажи, я ему мозги вправлю!

— Что ты, — сказала Инна, — он у тебя тихий. Такой работящий, видишь, сколько картошки начистил. Ножи мне наточил.

— Ну-ну… — хмыкнула Надежда. — Пошли, благоверный!

Клык поднялся с места и пошел за ней в дальнюю комнату, где Надежда стала вытаскивать из сумки белье.

— Чего сказать хотела?

— Пошли в ванную, там скажу.

Зашли в пропаренную, немного душную ванную, Надежда заперла дверь на задвижку, включила воду.

— Так что за дела? — спросил Клык. — Побалдеть захотелось?

— Может быть, — прищурилась баба, — но сначала про серьезное. Мы, когда с Веркой в магазин холили, встретили мужика. Он ее узнал. Спрашивает, то да се, какими судьбами. Короче, видно, что знакомый. Дал Верке телефон. Вроде сказал, будто он где-то в газете сейчас работает. Только это враки.

— Не понял… — сказал Клык, ощущая заметное беспокойство.

— Говорю, врет этот мужик, что он в газете пишет. Он полгода назад у нас в Сидорове был. На «химии». Я точно помню.

— Интересно… А ты его откуда знаешь?

— Я тогда с месячишко в ларьке торговала. Рядом с ЖБК, где эти «химики» вкалывали. Он все время за водкой приходил.

— Тебя узнал?

— Нет. У меня в ларьке темно и решетка была, окошко узкое. Мне-то их всех хорошо видно, а им меня — нет. Я даже знаю, за что он сидел.

— Ну и за что?

— За иконы. Там они с чуваками выпили, а один алкаш ему и говорит: «Если Бог есть, то тебя, Теша, после смерти опять на «химию» захреначат! Ты по церквам иконы тырил…»

— Не обозналась? — строго спросил Клык. Он очень озаботился этим сообщением. Разное полезло в голову. И пока еще очень неразборчивое С одной стороны, мог этот самый Геша, Герман или Геннадий — хрен поймешь, — быть самым настоящим писакой, только, допустим, решившим проверить, как живут «химики», и «сменившим профессию». Клык о таких делах читал. Одна репортерка проституткой устроилась, какой-то газетчик свиньей торговал, майор-журналист решил прапорщиком послужить. В конце концов, если Верка его знает как журналиста, то он именно таким и был. С другой стороны, мог и журналист, если пошла такая пьянка, заняться иконками. Интеллигентное воровство, без знаний не поработаешь. И без надежных клиентов — тоже…

Но додумать Клыку не дала Надежда. Потому что положила ему руки на плечи и сказала:

— После разберемся, верно?

Были б у нее не глазки, а ротики, так сожрала бы Клыка до косточек. Так и вперилась, тяжко дыша, а грудь ее, высокая и тугая, ласково примялась к Клыку, сладко, возбуждающе вильнула вправо-влево. А коленки и ляжки, обтянутые джинсами, мягко обхватили Клыковы ноги. Потом еще и прижалась щекой к щеке… Финиш!

Нет, тут у Клыка все серьезности выдуло из головы одним махом. Никакая самая трезвая голова пролив Надеждиной атаки в лоб не устояла бы. Ох ты, бешеная!

Губами к губам, изо всех сил, аж зубы об зубы заскрежетали. Чуть не задохлись, когда прижались друг к другу. Оба здоровые, крепкие. Под гладкими Надюхиными жирками очень даже могучие мышцы прятались. Накачала небось, ведра на огород таская в Марфутках и пудовые хозяйственные сумки в городе. Разом стянули майки друг с друга и скинули на пол.

— Ух ты! — вырвалось у Клыка. Вот уж сиськи так сиськи! Гладкие, крепкие, тугие, немного прилетевшие… А спинка! Ласковая, мягонькая… Ладони отмытых дочиста Клыковых лап с нежностью прокатились от лопаток к пояснице, пальцы заползли под грубую ткань джинсов, туго обтягивавших большущие живые подушки. Прохладные, тяжелые… А нетерпеливые руки Нади уже шебаршились с ремнем и — молнией» на штанах Клыка. Ш-ших! — и джинсы с него сползли. С Надежды так легко не снимались, но Клык не затратил на это много времени.

— Подстелить бы что… — пробормотала она, и Клык быстро сориентировался, вытянув из угла ванны солидную кучу грязного белья, накопленного ленивой Инной месяца за два, не меньше. Чуток разровняв эту Фудзияму, поверх нее он раскинул просторное махровое полотенце, а затем завалил на это лежбище рычащую от нетерпения Надьку. Загорелую, с отпечатками белизны на всяких нужных в хозяйстве местах, толстую и жадную.

Клык опять прикоснулся ртом к липким, сладковатым губам Надежды. Небось, пока в магазин бегала, жвачку апельсиновую купила. Всей кожей, всеми мускулами почуял под собой гладкое, горячее, зыбкое тело. Баба! Сдавленно сопящая, податливая, зовущая, готовая на все, что захочешь, только бери… Оторвался от губ и тут же зарылся носом в глубокий промежуток между грудями, лизнул солоноватую кожу, сцапал обе теплые дыньки, примял к щекам, большими пальцами нажал на соски, на самые пупочки, будто летчик на гашетку. А по его собственной спине, от плеч к пояснице нежно поплыли немного шероховатые Надины руки. Докатились вниз, осторожно царапнули коготками бедра и поехали вверх, теперь уже по бокам.

В мочку уха, в глаз, в нос, в губы, в щеки — по одному поцелую в секунду.