Ольга. Запретный дневник - Ольга Берггольц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Откуда такое молчание?.."
Откуда такое молчание?О новый задуманный мир!Ты наш, ты желанен, ты чаян,Ты Сердца и Разума пир.
Откуда ж молчанье на пире?И чаши с вином не стучат,И струны безмолвны на лире,И гости, потупясь, молчат.
Финляндия 1940"О друг, я не думала, что тишина…"
О друг, я не думала, что тишинаСтрашнее всего, что оставит война.
Так тихо, так тихо, что мысль о войнеКак вопль, как рыдание в тишине.
Здесь люди, рыча, извиваясь, ползли,Здесь пенилась кровь на вершок от земли…Здесь тихо, так тихо, что мнится — вовекСюда не придет ни один человек,Ни пахарь, ни плотник и ни садовод —никто никогда, никогда не придет.
Так тихо, так немо — не смерть и не жизнь.О, это суровее всех укоризн.Не смерть и не жизнь — немота, немота —Отчаяние, стиснувшее уста.
Безмирно живущему мертвые мстят:Все знают, все помнят, а сами молчат.
Финляндия 1940"Не может быть, чтоб жили мы напрасно!.."
…Врубелевский Демон год от года тускнеет, погасает, так как он написан бронзовыми красками, которые трудно удержать…
Сообщение в печатиНе может быть, чтоб жили мы напрасно!Вот, обернувшись к юности, кричу:«Ты с нами! Ты безумна! Ты прекрасна!Ты, горнему подобная лучу!»……………………………………Так — далеко, в картинной галерее —тускнеет Демон, сброшенный с высот.И лишь зари обломок, не тускнея,в его венце отверженном цветет.И чем темнее бронзовые перья,тем ярче свет невидимой зари,как знак Мечты, Возмездья и Доверья,над взором несмирившимся горит…
1940ДОРОГА В ГОРЫ
1Мы шли на перевал. С рассветаменялись года времена:в долинах утром было лето,в горах — прозрачная весна.
Альпийской нежностью дышализеленоватые луга,а в полдень мы на переваленастигли зимние снега,
а вечером, когда спуститьсяпришлось к рионским берегам, —как шамаханская царица,навстречу осень вышла к нам.
Предел и время разрушая,порядок спутав без труда, —о, если б жизнь моя — такая,как этот день, была всегда!
1939 2На Мамисонском перевалеостановились мы на час.Снега бессмертные сияли,короной окружая нас.Не наш, высокий, запредельныйпростор, казалось, говорил:«А я живу без вас, отдельно,тысячелетьями, как жил».И диким этим безучастьембыла душа поражена.И как зенит земного счастьяв душе возникла тишина.Такая тишина, такоесошло спокойствие ее,что думал — ничего не стоитперешагнуть в небытие.Что было вечно? Что мгновенно?Не знаю, и не всё ль равно,когда с красою неизменнойты вдруг становишься одно.Когда такая тишина,когда собой душа полна,когда она бесстрашно веритв один-единственный ответ —что время бытию не мера, что смерти не было и нет.
1940"Не знаю, не знаю, живу — и не знаю…"
Не знаю, не знаю, живу — и не знаю,когда же успею, когда запоюв средине лазурную, черную с края,заветную, лучшую песню мою.
Такую желанную всеми, такуюеще неизвестную спела бы я,чтоб люди на землю упали, тоскуя,а встали с земли — хорошея, смеясь.
О чем она будет? Не знаю, не знаю,а знает об этом июньский прибой,да чаек бездомных отважная стая,да сердце, которое только с тобой.
Март 1941"И все неодолимее усталость…"
И все неодолимее усталость,И все ясней, что невозможно жить,Но я живу: еще одно осталось —В бою другого грудью заслонить.
Май 1941"Мы предчувствовали полыханье…"
Мы предчувствовали полыханьеэтого трагического дня.Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабылагорьких лет гонения и зла,но в слепящей вспышке поняла:это не со мной — с Тобою было,это Ты мужалась и ждала.
Нет, я ничего не позабыла!Но была б мертва, осуждена —встала бы на зов Твой из могилы,все б мы встали, а не я одна.
Я люблю Тебя любовью новой,горькой, всепрощающей, живой,Родина моя в венце терновом,с темной радугой над головой.
Он настал, наш час, и что он значит —только нам с Тобою знать дано.Я люблю Тебя — я не могу иначе,я и Ты — по-прежнему — одно.
Июнь 1941НАЧАЛО ПОЭМЫ
…Всю ночь не разнимали руки,всю ночь не спали мы с тобой:я после долгой, злой разлукиопять пришла к тебе — домой.
Мы говорили долго, жадно,мы не стыдились слез отрадных —мы так крепились в дни ненастья…Теперь душа светла, мудра,и зрелое людское счастье,как солнце, встретит нас с утра.Теперь навек — ты веришь, веришь? —любовь одна и жизнь одна……И вдруг стучит соседка в двери,вошла и говорит: «Война!»
Война уже с рассвета длится.Войне уже девятый час.Уж враг за новою границей.Уж сотни первых вдов у нас.Войне идет девятый час.И в вечность канул день вчерашний.Ты говоришь: «Ну как? Не страшно?»
«Нет… Ты идешь в военкомат?»Еще ты муж, но больше — брат…Ступай, родной… И ты — солдат,ты соотечественник мне,и в этом — всё.Мы на войне.
1941 или 1942"Я говорю с тобой под свист снарядов…"
Август 1941 года. Немцы неистово рвутся к Ленинграду. Ленинградцы строят баррикады на улицах, готовясь, если понадобится, к уличным боям.
…Я говорю с тобой под свист снарядов,угрюмым заревом озарена.Я говорю с тобой из Ленинграда,страна моя, печальная страна…
Кронштадтский злой, неукротимый ветерв мое лицо закинутое бьет.В бомбоубежищах уснули дети,ночная стража встала у ворот.
Над Ленинградом — смертная угроза…Бессонны ночи, тяжек день любой.Но мы забыли, что такое слезы,что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,не поколеблет грохот канонад,и если завтра будут баррикады —мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут рядом,и дети нам патроны поднесут,и надо всеми нами зацветутстаринные знамена Петрограда.
Руками сжав обугленное сердце,такое обещание даюя, горожанка, мать красноармейца,погибшего под Стрельною в бою:
Мы будем драться с беззаветной силой,мы одолеем бешеных зверей,мы победим, клянусь тебе, Россия,от имени российских матерей.
22 августа 1941ИЗ БЛОКНОТА СОРОК ПЕРВОГО ГОДА