Фантастика 1981 - Коллектив авторов

— Что ты натворила, внучка! — услышала она испуганный голос бабушки. — Ты разбила Наследство! В наказание за это ты стала обыкновенной смертной женщиной, и тебе не дожить до нашего прихода к окоему!

— Обыкновенной? — очнувшись, переспросила Инда. — Значит, я не стала бессмертной старухой, как ты?

— Старухой ты сталешь, но в свое время, как становятся все обыкновенные женщины. Но твой век будет так короток!

— Но мне и не нужно ничего другого! — дивясь непониманию бабки, молвила Инда.

Теперь она резво подбежала к бронзовому зеркальцу, и оттуда блеснуло белоснежным пятном ее молодое зеленоглазое лицо.

— Ты ничего не понимаешь, бабуля, хотя и прожила сто лет! Пусть я проживу вполовину меньше, зато я знаю, что такое Любовь и Обман, зато я увидела любимого тогда, когда не могла больше терпеть разлуки, и попрощалась с ним. А впереди еще очень большая жизнь. Разве этого мало?

— Глупая, — качая головой, тихо проговорила старая бабка, — зато ты больше уже не ведунья.

— Зато я просто женщина и воин!

В селенье раздались призывные звуки боевой трубы: то воины собирались в поход мести. Инда, с этого дня не ведунья, теперь могла идти вместе с ними.

Опоясавшись мечом, закинув за спину колчан со стрелами, не забыв прихватить и ларец с целебными снадобьями от ран, выбежала она из хижины и, свистнув своего саврасого веселого конька, поскакала туда, где звенела походная труба. Может быть, Летописец уже там или примкнет к рати по дороге. Какое ей теперь до него дело? Она попрощалась с ним, а в походах нет места ни для любви, ни для личных обид.

…Потом, после похода мести, их ждало большое переселение с берегов Ениса через высокие снежные горы в теплую страну, где вспять друг от друга текут две большие реки — каждая к своему морю, и им пока нет названия…

ВЛАДИМИР ЛАТУШОВ

Ночной гость Кибальчича

Когда первый еще морозный луч света заглянул в камеру, Кибальчич спал.

Луч обежал помещение, уколол в глаз прильнувшего к «волчку» надзирателя и лег полосой на пол.

Тогда Кибальчич проснулся. Он вообще не мог сказать, спал ли эту ночь. Ночь была последняя в его жизни, а может, от этого и странная.

Да-да, сначала пришел священник. Он стал с ним спорить о загробной жизни, пытался что-то говорить о множественности миров, а глупый старик смотрел на него удивленно.

Потом… Да, потом было… Потом была дремота, надзиратель, прокурор, а он хотел спать, в последний раз выспаться, а потом…

А потом…

Он проснулся от присутствия в камере человека. Сначала пахнуло чем-то горьким, похожим на керосин, а потом он почувствовал, что не один.

У стены стоял человек в коротком, необычном для взгляда пиджаке. Он удивленно озирался.

Кибальчич мгновенно сел на кровати. Об этом он слышал от товарищей — в последнюю ночь заключенных пытают…

— Что вам угодно? — хватаясь за прикованный к полу табурет, спросил он.

— Извините, — растерянно произнес незнакомец. — А вы… Вы кто? Вы не из нашей группы!

— Перестаньте, — поморщился Николай Иванович, — эти штучки не пройдут…

— Извините, — смутился незнакомец, — так вы не из архива? Впрочем, что я говорю… А, вы, наверное, с киностудии?…

Он посмотрел на огромные квадратные часы, застегнутые ка залястье, и покачал головой.

— Извините, я первый раз… Какая киностудия! Перенос произошел нормально. А сейчас, по всей видимости, два часа тринадцать минут 2 апреля 1881 года.

— Нет, — съязвил Кибальчич, — третьего апреля.

— Ага, — сказал незнакомец, — понятно: потери при переносе.

— Что вам угодно? — еще раз спросил Кибальчич. — Больше того, что я сказал на следствии и суде, говорить не намерен.

— Простите, — подошел поближе незнакомец, — нельзя ли узнать, кто вы?

— Приговоренный к смертной казни Николай Иванов Кибальчич…

— Кибальчич! — обрадованно вскрикнул незнакомец. — Да вы-то нам и нужны!

Дверь неожиданно отворилась. Незнакомец щелкнул какой-то штукой и исчез.

Смотритель и надзиратель вошли, убрали посуду со стола и посоветовали спать.

Когда они вышли, незнакомец появился вновь. Кибальчич потер глаза, потом набрал воды из умывальника и вымыл лицо.

Незнакомец сидел на его кровати.

— Ничего не понимаю…

— Я могу объяснить, — с готовностью предложил незнакомец.

— Погодите, как же они вас не увидели? Вы что, невидимой шапкой владеете?

В Кибальчиче заговорил ученый, чего он уже давно от себя не ожидал. С тех пор, как передал через адвоката Герарда на рассмотрение ученых проект своего летательного аппарата.

— Я все объясню. Но сначала скажите: вы написали проект?

— Летательного аппарата, да?

— Его самого. Где он?

— Передал господину Герарду для передачи через господина министра комиссии ученых.

Незнакомец полез в пиджак и вытащил несколько фотографий.

— Он?

С первого взгляда Кибальчич узнал свой почерк, свои чертежи. Потом отшатнулся, затем впился глазами в фотографии.

В верхнем левом углу на каждой фотокопии его чертежей и описания стоял штампик.

— «Из фондов бывшего Департамента полиции», — прочитал он, и голос его внезапно охрип. — Что это значит?

— А то это и значит, — грустно сказал незнакомец, — что никаким ученым ваши чертежи не были переданы и узнали о них только в 1917 году, после революции…

— Позвольте, позвольте, какая революция? — Голова у Николая Ивановича несколько закружилась. — В 1917-м? Это через тридцать шесть лет?

— Успокойтесь, — усадил его рядом незнакомец, — я вам все расскажу.

«Самое страшное для него потрясение не в том, что «Народная соля» шла неправильным путем. Это он понимал. Не было тогда просто другой активной склы для борьбы с царизмом. И это он понимает. Страшное для него, что его чертежи столько лет провалялись в архивах».

«Почему я так верил, что проект дойдет до ученых? Кто я для них? Цареубийца. Впрочем, при чем здесь это! Ученые рассмотрели бы проект, если бы он к ним дошел. Но эти мерзавцы побоялись. Правильно, вот в чем дело. Еще бы — цареубийца и предлагает проект воздушного корабля».

«Поймет ли он, что его идеи устарели? Правда, Циолковский позднее разработал теорию ракеты, но придумал-то Кибальчич раньше.

«Но я все-таки молодец. После пяти лет подполья не забыть основы механики, физики, химии и придумать мой аппарат. Спасибо за комплимент. Э, химию-то я забыл… У этого, из Калуги, как его фамилия, ну да неважно, спрошу, ракета летит на жидком горючем, а у меня на твердом. У меня пироксилин или. сжатый порох. Или смесь. Месяц поэкспериментировать, и сам бы додумался до жидкого топлива. Не будет. И не будем! Скажи спасибо, что тебе единственному из современников удалось поговорить с будущим».