Проклятие Слизерина - Slav

Том необдуманно обвел настороженным взглядом слизеринский стол, пробормотал задумчиво:

— Где же она ее взяла?

— Я не интересовался, – заметно огорчился Румор, – если хочешь, сейчас узнаю…

Он сделал попытку встать, но Том ухватил за локоть, усадил обратно.

— Нет, не нужно. Лучше расскажи, о чем уже узнал.

Румор огляделся, как можно тише зашептал:

— Хоть книга и оказалась лишь копией, школьных правил никто не отменял, а там сказано, что «книги из Особой секции строго ознакомления без письменного разрешения одного из профессоров».

— Ты что устав Хогвартса наизусть учил? – хмыкнул Том.

— Не весь, – ответил Румор вполне серьезно, чем еще больше удивил Тома, – только некоторые пункты из раздела запретов. Так вот о Хорнби. Из‑за этой книги ей грозило нешуточное разбирательство, а ее родителям возможно и серьезное взыскание из Министерства. Потому Хорнби и пробралась в комнату старосты девочек…

— Но я застал ее на половине мальчиков…

— Это потом, когда она перерыла комнату старосты, но книги не нашла. Решила, что книга может находиться у Сенектуса, ведь он тоже староста. Тогда она пробралась на половину мальчиков, а пока искала его комнату, наткнулась на вас. Ее испугало и твоя подозрительность, и присутствие Элджи. Он же младший брат старосты, а, значит, неприятности гарантированны в двойном размере.

— Теперь понятно, чего его колотило, как в лихорадке, – кивнул Том, в нем проснулось невольное сочувствие к участи Хорнби. – Что ей будет за эту книгу?

Лицо Румора покрыла нездоровая бледность.

— Если честно, даже знать не хочу.

Том невольно поежился. Кто мог подумать, что из‑за хранения некоторых книг можно навлечь тяжбу с Министерством? Как ни старался, Том не смог даже приблизительно представить, о чем написано в подобных книгах. Не такие ли прячет Крестная в своем кабинете в глубине старого шкафа?

Его окружал лес, темный и скрипучий.

Черные силуэты деревьев везде, куда не глянешь, самые дальние размываются в молочном тумане, голые кривые ветки, словно бьются в конвульсиях, со свистом взбивают густой лесной воздух. Холодно и мокро. Сам воздух при вдохе леденит горло, на щеках оседает крупными каплями. Взгляд упал вниз, под ногами противно хлюпает и пузырится разжиженная грязь. Внезапно дохнуло опасностью, волосы зашевелились на затылке, очень медленно он поднял глаза, кровь ударила в голову, а в горле пересохло, – пусто. В лесу он один, но… но он точно слышит чужое дыхание, тяжелое и зловонное. Наверно за кустами, в легкой серебристо–голубоватой дымке. Рубашка на нем до противного взмокла, зубы стиснулись до боли в висках, убежать нет сил: жидкая грязь поглотила по щиколотки. Он беспомощен…

Том распахнул глаза, ошарашено оглядел зеленый полог над головой, кроватные столбы, грудь часто вздымалась, дыхание вырывалось со всхлипами.

— Добр–рое утр–ро, мастер–р Том. Р–рождественское утр–ро… хор–рошее утр–ро…

Том кое‑как отдышался, перевел взгляд на подоконник, Корникс устроился на насесте, слегка раскачивался из стороны в сторону, издавал звуки чем‑то похожие на рождественские гимны. Том закрыл ладонью глаза, вновь открыл, еще раз огляделся. Всего лишь сон, подумал с большим облегчением, а вслух сказал:

— Доброе утро, Корникс.

Он откинул одеяло, стал опускать ноги, тут же отдернул, с непониманием воззрился на красочные коробки на полу. Том нахмурился, крутанулся на кровати и спустился с другой ее стороны, прошагал в ванную.

Через несколько минут шорох из комнаты заставил вернуться: Корникс спланировал на груду подарков, принялся теребить клювом оберточную бумагу.

— Корникс, – окликнул Том рассерженно, – оставь коробки в покое. Это не нам.

Птица покосилась черным глазом, заметила разумно:

— Кр–роме мастер–ра Тома в спальне не осталось никого. Все же по домам р–разъехались.

— Значит, домашние эльфы что‑то перепутали, – возразил Том без интереса, вернулся в ванную, уже оттуда крикнул: – И все‑таки не тронь подарки, я не хочу потом перед их хозяином оправдываться за твое воронье любопытство.

Ворон чуть помолчал, стал тщательнее осматривать подарки, как если бы хотел увидеть, что внутри, сквозь упаковочную бумагу. Каркнул радостное:

— Здесь написан адр–ресат.

Том сполоснул рот от зубного порошка, вздохнул про себя:

— Вполне логично…

— Подар–рки адр–ресованы мастер–ру Тому.

Том вышел из ванной, молча приблизился к подаркам, капли воды еще стекали с подбородка.

— Ты уверен?

Ворон обиженно взъерошил перья.

— Кор–рникс пока не р–разучился читать. Он еще помнит, как пишется имя мастер–ра Тома.

Том все еще с непониманием переводил взгляд с Корникса на подарки, и обратно: никак не мог поверить собственным глазам, спросил неуверенно:

— С какого начнем?

Корникс издал восторженное «кар», стукнул клювом по самому большому подарку, казалось, в обертку его упаковывал некто очень неумелый.

— Спорим, я знаю от кого он? – улыбнулся Том ворону.

Внутри оказалась коробка с ванильным печеньем и несколько кульков со сладостями, от одного вида которых у Тома свело скулы: столько он в одиночку нипочем не съест. В последнюю очередь из коробки выкатилась небольшая баночка с ежевичным джемом, на ее крышке красовалась улыбающаяся мордашка, накарябанная неуклюжей рукой.

— Так и знал! От Элджи.

Том отставил джем подальше от алчных глаз Корникса, потянулся к следующему подарку: размером с половину книги, однотонная упаковочная бумага, без всяких вычурных бантов. Внутреннюю сторону упаковки покрывали кривые чернильные буквы:

«Все подаренные книги бросай в камин, дружище! Так от них больше пользы, да и в комнате теплее будет. Сладости, что подарил тебе Элджи, не вздумай съедать один. Я уже занял очередь на то, чтобы отведать ирландскую тянучку.

Р.S. За твоей мыслью не может угнаться рука, но может быть поспеет самопишущее перо?»

Том не удержался от улыбки: только Антонин мог понять его отвращение к письменным работам. Сначала читать, а затем и переписывать в эссе или сочинения занудные параграфы учебников, было для них верхом мучения. Но если Антонин позволял себе сократить работу до минимума, ничуть не заботясь об оценке, то Тому такая вольность не грозила, наоборот, увеличивал размеры сочинений вдвое, чем крайне радовал профессоров.

Следующий подарок цветовой гаммой отвечал всем требованиям родного факультета: тут тебе и серебряные, и изумрудные полоски, в довершение пышный темно–малахитовый бант. Внутри оказалась не менее помпезная по внешнему виду книга – «Исповедь тщеславия» Грин‑де–Вальда. Том многозначительно хмыкнул, рассматривая книгу, открыл первую страницу.