Большой террор. Книга I. - Роберт Конквест

Приговор исполнили не медля, в двадцать четыре часа. В «Правде» 13 июня напечатано следующее официальное сообщение: «Вчера, 12 сего июня, приведен в исполнение приговор Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР в отношении осужденных к высшей мере уголовного наказания — расстрелу: Тухачевского, M. Н., Якира, И. Э., Уборевича, И. П., Корка, А. И., Эйдемана, Р. П., Фельдмана, Б. М., Примакова, В. М. и Путны, В. К.».

О всех командирах, поименованных в опубликованном приговоре, и сейчас официально говорится, что они «предстали перед закрытым Специальным присутствием Верховного Суда СССР».[877] Но вполне возможно, что они предстали перед одним Ульрихом. Эренбург, однако, в своих воспоминаниях приводит слова командарма Белова о том, что «они вот так сидели — напротив нас, Уборевич смотрел мне в глаза».[878] Однако в любом случае военные «судьи» не имели никакого голоса, и поэтому заслуживает доверия версия, что их подписи появились под приговором уже после казней, во время их встречи с Ежовым.[879] Как бы то ни было, но даже только из сегодняшних официальных сведений о судьбе Якира совершенно ясно, что суд, если и был, носил весьма поверхностный, формальный характер. Хотя командарма и допрашивали девять дней подряд перед судом, времени для подготовки процесса, даже по сталинским стандартам, определенно не осталось.

Сведения о том, как погибли осужденные командиры, весьма разноречивы. Говорят, например, что они были расстреляны во дворе здания НКВД на улице Дзержинского N11, средь бела дня, причем мощные грузовики НКВД включили моторы на полную мощность, чтобы заглушить шум выстрелов; что расстрелом командовал бледный и потрясенный маршал Блюхер, А в качестве командира отделения палачей, расстреливавших генералов, называют Ивана Серова, вто время молодого офицера, недавно переведенного из армии в НКВД в порядке проводимой Ежовым замены старых кадров. Позже Серов возглавлял КГБ (до 1958 г.), а потом, до 1964 года, был руководителем советской военной разведки.

На XXII съезде партии Хрущев сказал, что «… в момент расстрела Якир воскликнул: „Да здравствует Партия! Да здравствует Сталин!“. Когда Сталину рассказали, как вел себя перед смертью Якир, Сталин выругался в адрес Якира».[880]

Этот возглас «Да здравствует Сталин!» Хрущев представил в виде простого случая политической преданности. Однако генералы не были так наивны, чтобы думать, что Сталин не нес никакой ответственности за их судьбу. Якир был старым коммунистом, вполне способным вести политическую деятельность даже в момент смерти. Вернее он придерживался программы, сочетавшей поддержку Сталина с обвинениями против НКВД. Это была программа, способная мобилизовать наибольшее число сил для противодействия террор/, и вполне можно думать, что Якир хотел показать: те, кто сопротивлялся террору на февральско-мартовском пленуме, не хотели свергать Генерального секретаря — они только старались выработать антиежовскую платформу.

Но, кроме того, мы знаем, что Якир все время думал о своей семье, и это тоже вынуждало его вести себя определенным образом. Если бы он в последние секунды жизни выказал сопротивление Сталину или произнес оскорбление по его адресу, это было бы явно не в интересах остававшихся в живых членов его семьи. За день до смерти в письме к Ворошилову Якир просил за свою семью:

«К. Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем неповинной. С такой же просьбой я обратился к Н.И.Ежову. Якир, 9 июня 1937 г.».

На этом письме Ворошилов пометил: «Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще. К. Ворошилов. 10 июня 1937 года».[881]

Попытка Якира спасти членов своей семьи от преследований была безуспешной. Его жена, «верный помощник на протяжении двадцати лет», была немедленно сослана в Астрахань вместе с сыном Петром, причем их паспорта были конфискованы. В городе на Волге они повстречались с семьями Тухачевского, Уборевича, Гамарника и других. Дед молодого Петра Якира прятал газеты с обвинениями против командарма от его жены, и она увидела их только тогда, когда в Астрахани ей показала газеты жена Уборевича.

В этих газетах было опубликовано сфабрикованное письмо жены Якира, содержавшее отречение от мужа. Она обратилась, пишет ее сын Петр, «в Астраханское управление НКВД и заявила протест. Ей предложили „если она хочет“ написать опровержение. Но мы с дедом уговорили ее „не биться головой о стену“— опровержение все равно останется гласом вопиющего в пустыне».[882]

В начале сентября жену Якира арестовали. Несколько позже она была ликвидирована вместе с братом Якира, с женой другого брата, сыном жены этого другого брата и другими родственниками.[883] Двоюродная сестра Якира была приговорена в 1938 году к десяти годам заключения.[884] Четырнадцатилетний сын Петр был послан в детприемник. Через две недели ночью сотрудники НКВД забрали его оттуда, и он провел «много лет» в лагерях и тюрьмах. Сын Якира рассказывает, как в одном из Каргопольских северных лагерей Архангельской области встретил адъютанта отца и узнал от него всю историю ареста командарма.[885] На XXII съезде партии Хрущев рассказал, как Петр Якир подошел к нему во время поездки Хрущева в Казахстан. «Он спрашивал меня о своем отце. А что я ему мог сказать?».[886] Между тем, в дни ареста и казни Якира Хрущев выражался о нем, как о «выродке, намеревавшемся открыть дорогу немецким фашистам».[887]

Жена Уборевича была сослана в Астрахань 12 июня. Она скрывала от своей дочери обвинения, выдвинутые против мужа, — дочери еще не было тринадцати лет. Девочка узнала обо всем от маленького Пети Якира, 5 сентября жена Уборевича была арестована НКВД, Она передала своей дочери фотографию, и больше они не виделись, Через 19 лет, в 1956 году, дочь узнала, что ее мать умерла в 1941 году.

Дочь Уборевича поместили в детприемник, где она встретилась с другими девочками — с Ветой Гамарник, Светланой Тухачевской и Славой Фельдман, 22 сентября детей изъяли из детприемника и направили в детские учреждения НКВД.[888]

У Тухачевского была большая семья, Двенадцатилетняя дочь маршала повесилась или сделала попытку покончить с собой после того, как другие дети стали оскорблять ее из-за отца.[889]

Судьба других членов семьи Тухачевского рассказывается различно. По одной версии Льва Никулина, «по приказанию Сталина были физически уничтожены мать маршала Тухачевского, его сестра Софья, его братья Александр и Николай. Три сестры были высланы в лагеря, дочь, когда она достигла совершеннолетия, тоже была выслана».[890] (Речь идет о Светлане, которой в момент смерти отца было одиннадцать лет; в возрасте семнадцати лет ее приговорили к пяти годам заключения как социально опасную; есть более поздние сообщения, что ее встречали в лагере Котласа вместе с дочерью Уборевича.[891] По другой версии того же Никулина, «физически уничтожены» были братья Тухачевского и его жена Нина Евгениевна. Мать же и сестра Софья «умерли в ссылке».[892]

Две бывших жены Тухачевского, вместе с супругой Фельдмана были отправлены в специальное лаготделение для членов семей «врагов народа» в Потьме в 1937 году. Дисциплина в этом лагере была строгой, но условия жизни сравнительно сносные. Позже, однако, женщин перевели в другой лагерь.[893] Еще одна сестра маршала объявила, что просит разрешения переменить фамилию. Из всей семьи Тухачевского выжили одна дочь и три сестры — они присутствовали на вечере, посвященном памяти расстрелянного маршала, в Военной академии им. Фрунзе в Москве в январе 1963 года,

Жены Гамарника и Корка были расстреляны.[894]

1937–1938

В то время как под аккомпанемент широкой кампании публичных оскорблений происходили казни лучших военачальников Красной Армии, Сталин и Ежов нацелили НКВД на весь командный состав Красной Армии. 1 июля 1937 года были расстреляны комкоры Гарькавый и Геккер.[895] Были также расстреляны двадцать более молодых командиров в одном только Московском военном округе.[896] Было арестовано почти все командование Кремлевской военной школы.[897] Маршал Бирюзов так описывает свой приезд в штаб Иркутской дивизии, куда он получил в то время назначение по окончании Военной академии им. Фрунзе: «Прибыв в дивизию, штаб которой располагался в Днепропетровске, я застал нечто невообразимое. Еще в военной комендатуре железнодорожного вокзала мне было сообщено, что в данный момент в дивизии „начальства-то, по существу, нет“: командир, комиссар, начальник штаба, начальники служб — все арестованы».[898] Волна арестов прокатилась по Военной академии, которой до казни командовал Корк. Начальник политотдела академии Неронов был арестован как шпион. На некоторое время Академию принял Щаденко. Не проходило дня без ареста кого-нибудь из сотрудников, почти все преподаватели были арестованы.[899] Командарм Вацетис читал лекцию слушателям академии. После первого часа лекции полагалась короткая перемена. Когда перемена кончилась, комиссар курса объявил: «Товарищи! Лекция продолжаться не будет. Лектор Вацетис арестован как враг народа».[900]