Маргарет Тэтчер. Женщина у власти - Крис Огден

То, что Аргентина категорически отвергала предложения ООН, в конце концов спасло положение Англии на дипломатическом фронте. Прими Аргентина какие-нибудь из этих предложений, и Соединенные Штаты, по твердому убеждению Тэтчер и членов военного кабинета, потребовали бы, чтобы Англия согласилась вести переговоры на основе новых положений, как потребовал этого Эйзенхауэр от Идена во время Суэцкого кризиса. Поэтому Тэтчер испытывала радость и облегчение, когда Аргентина просто говорила «нет». Значит, не будет никакого неприятного компромисса {21}. Вопрос решится на поле боя.

В ситуации, когда переговоры зашли в тупик, зима надвигалась, а правые консерваторы обвиняли Тэтчер в чрезмерной уступчивости, она отдала приказ о тотальном вторжении. Коммандос — с вычерненными для маскировки лицами и в тяжелых маскхалатах — на десантных судах двинулись к берегу и высадились на слабо защищенных взморьях. Развернувшись веером, десантные части двинулись вперед по продуваемым ветром пустошам. Врожденная способность премьер-министра гнать прочь нерешительность и неуверенность в себе как нельзя лучше отвечала требованиям, предъявляемым к руководителю военного времени. Она теперь лучше выглядела и лучше себя чувствовала. Всеми фибрами души она ощущала: близится финал. На съезде консервативной партии в Перте, Шотландия, она заявила: «За последние несколько дней мы стали свидетелями того, как наша древняя страна единодушно поднялась, чтобы ответить на вызов, который она не может игнорировать. Может быть, мы удивили даже себя и мы удивили, как мне известно, всех тех, кто не ждал этого от нас… Вновь забили источники, питающие чувство гордости за Англию» {22}.

Контрнаступление склонило чашу весов в пользу Англии. К началу июня стало ясно, что вот-вот наступит развязка, и Соединенные Штаты с Европой принялись проповедовать сдержанность. Хейг призывал Лондон проявить «великодушие» в победе. Тэтчер и слышать об этом не хотела. «Я не употребляю слово «великодушие» в связи с Фолклендами», — отрезала она. Идти на уступки «захватчику, агрессору и военному диктатору» было бы «изменой или предательством». На предложение встретиться с официальными представителями Аргентины для обсуждения вопроса о прекращении военных действий Тэтчер ответила отказом. Она по-прежнему пылала гневом.

Внутри страны ее гнев прорывался наружу. Одной из первых подверглась ее уничтожающей критике Британская радиовещательная корпорация. Управляемая и субсидируемая правительством Би-би-си, которая при всем том изо всех сил старалась беспристрастно освещать идущую войну, вызывала у премьер-министра негодование. Тэтчер считала такую беспристрастность чуть ли не государственной изменой. Она настаивала на безусловной поддержке ее воинов в пропагандистском стиле второй мировой войны. Когда Би-би-си начала передавать интервью с убитыми горем аргентинскими вдовами, Тэтчер взорвалась. «Иной раз создается впечатление, что нас чуть ли не ставят на одну доску с аргентинцами», — возмущалась она, игнорируя тот факт, что Би-би-си создала себе высокую репутацию как раз благодаря тому, что десятилетиями старалась избегать явно пробританской ориентации. Ее стычка с прессой по поводу освещения событий войны явилась лишь прелюдией к длительной распре со средствами массовой информации, которые она обвиняла в «нелояльности».

Через два с половиной месяца после того, как Аргентина захватила острова, 9000 английских солдат и офицеров, занимавших господствующие над Порт-Стэнли высоты, атаковали 7,5-тысячное аргентинское войско, окопавшееся вокруг этой маленькой столицы. Сражение было кровопролитным, перешло в рукопашный штыковой бой, но быстро кончилось. После того как над городом был выброшен белый флаг капитуляции, Тэтчер вышла на Даунинг-стрит. «Сегодня Британия — снова Великобритания, — радостно воскликнула она. — Это великое оправдание всего, что нами сделано. Какой славный вечер для Англии!»

И для Тэтчер, могла бы добавить она. В парламенте ее сообщение о капитуляции Аргентины было встречено громкими криками «ура!» со скамей всех партий. Майкл Фут встал, чтобы поздравить премьера. «Может быть, истоки этого дела и другие вопросы будут вызывать споры, но я понимаю, что в настоящий момент тревога и напряженность, возможно, ослабли, и я поздравляю ее». Когда она вернулась на Даунинг-стрит, 10, толпы на улице пели под ее окнами «Правь, Британия».

Тэтчер вышла из войны совершенно другим лидером. Ее уверенность в себе стала фактически безграничной. Она отправила на Фолкленды прежнего губернатора Рекса Ханта; его губернаторская шляпа с плюмажем, символизирующая восстановление британского колониального присутствия, должна была напомнить Аргентине, что она осталась с носом. Едва утихли выстрелы, как Тэтчер поднялась на борт реактивного самолета ВВС Великобритании и совершила изнурительный двадцатитрехчасовой перелет на Фолкленды, чтобы посетить свои войска. Окруженная толпой неистовствующих келперов, она с царственным видом награждала медалями военнослужащих. Она самолично выстрелила из артиллерийского орудия, побывала на могилах погибших воинов, походила мимо лавок, торгующих ее фотопортретами, — все это перед объективами камер, фиксирующих впечатляющие образы для ее следующей избирательной кампании.

Теперь она была лидером в победоносной войне, героиней. Далеко от дома, сражаясь в исключительно неблагоприятных, по первоначальной оценке, условиях, Тэтчер и ее солдаты решительно отбили нашествие сил, которые были в ее глазах силами зла. Победила не только сила, победило право. Она, Тэтчер, оказалась тверже всех участников-мужчин и осталась верна основным принципам. «Вспомните-ка тот день, в конце которого вы почувствовали наивысшее удовлетворение. Это вовсе не тот день, который вы провели в праздности и безделье, — говорила она. — Это тот день, когда на вас навалилась гора дел и вы все их переделали. В действительности жизнь — это не просто существование. Жить — значит реализовать все таланты, с которыми вы рождены. И жить так вы сможете только в том случае, если у вас есть правительство, которое тоже считает это целью человеческой жизни» {23}.

Вновь обретенная Тэтчер уверенность в себе, внимание, оказываемое ей на международной арене, ее возродившаяся популярность на родине — все это внесло смятение в ряды оппозиции. Широко распространилось мнение, что Фут слишком слаб, слишком стар и слишком неудачлив. Альянс еще только делал первые шаги. С оппозицией в консервативной партии было покончено. Фолклендская победа заставила замолчать умеренных. Правое же крыло было так довольно успехом ее жесткой линии, что пререкания в нем практически прекратились.