Россия в войне 1941-1945 гг. Великая отечественная глазами британского журналиста - Александр Верт

Их остановили люди – не в горах и не на берегу широкой реки – на подмосковных огородах…

Мы их перебьем… Но нужно их перебить скорее, не то они разорят всю Россию, замучают еще миллионы людей».

24 июня 1942 г. он писал в «Красной звезде»:

«Мы помним все. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье… Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать… Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих и будет мучить их в своей окаянной Германии… Если ты убил одного немца, убей другого…»

Эти две пропагандистские темы развивались как до, так и после падения Ростова. Но после падения этого города в пропаганде зазвучала новая нотка, отчасти призванная подкрепить те организационные изменения, которые были проведены в Красной Армии; она заключалась в том, что вину за все происходящее следует, дескать, возлагать главным образом на саму армию.

Сейчас, оглядываясь на прошлое, думается, что жестокие упреки, которые адресовались в те дни Красной Армии, были несправедливы. Игнорировался факт, что летом 1942 г. она все еще испытывала серьезную нехватку боевой техники и что на большей части Южного фронта немцы обладали огромным превосходством в танках и особенно в самолетах.

После падения Ростова началось серьезное подтягивание дисциплины в армии – вплоть до расстрела на месте за невыполнение приказа или проявление трусости. Солдатам и офицерам стали беспрестанно напоминать об их личной чести и об их долге по отношению к своему полку.

И, наконец, еще одной переменой после падения Ростова было начавшееся повышение авторитета офицеров в Красной Армии. Так, были введены новые военные награды, присуждаемые только офицерам, – ордена Суворова, Кутузова и Александра Невского. Это новшество было одним из элементов кампании, в результате которой двоевластие командира и комиссара вскоре должно было снова уступить место командирскому единоначалию.

Но только в разгар Сталинградской битвы офицерскую форму дополнили погоны и золотые галуны. Так из пепла и пламени Сталинграда вышли украшенные золотыми галунами офицеры, и в этих золотых галунах поистине отражался огонь Сталинградской битвы. Именно это и сделало расшитые золотом погоны столь популярными, именно потому их все приняли. Введение их выглядело как коллективная награда всему офицерству Советского Союза. Золотой галун подчеркивал также профессиональный характер Красной Армии. Близилось время, когда Красная Армия должна была сказать свое слово как величайшая национальная армия в Европе; было только справедливо, чтобы ее офицеры одевались так же элегантно, как английские и американские, не говоря уже о немецких. Время для появления на сцене золотого галуна – в разгар Сталинградской битвы, а не раньше – было выбрано психологически очень правильно: при отступлении изящные мундиры выглядели бы очень неуместно. Тем не менее процесс шлифовки советского офицера – как внутренней, так и внешней – начался в ходе «психологической операции», последовавшей за ростовской катастрофой.

Передачи советского радио и материалы прессы имели огромнейшее значение. Все без исключения – особенно в те тревожные дни – лихорадочно ожидали вечерних известий. Десятки миллионов людей с величайшим интересом читали пропагандистские статьи. Эренбург, Шолохов и Алексей Толстой (по-видимому, именно в таком порядке) пользовались, как мы уже видели, колоссальной популярностью. Так же обстояло дело и со статьями военных корреспондентов, сообщения которых существенно дополняли официальные сводки. Россия также, пожалуй, единственная страна, где стихи читают миллионы людей, и таких поэтов, как Симонов и Сурков, читал во время войны буквально каждый.

Интересно поэтому посмотреть, как пресса трактовала безотрадную обстановку до сдачи Ростова и после нее.

В течение первой недели упор делался на только что закончившейся героической борьбе мужчин и женщин Севастополя. Затем, когда наступление немецких войск охватило весь юг, основной темой все больше становилась ненависть к врагу. «Ненависть к врагу» – так и была озаглавлена передовая статья «Правды» от 11 июля. Тон ее был все еще скорее увещевающим, чем угрожающим, каким он стал после падения Ростова:

«Наша Родина переживает серьезные дни. Фашистские собаки с остервенением рвутся к жизненным центрам страны… Широкие донские степи расстилаются перед воспаленными от жадности… глазами фашистских разбойников… Дорогие товарищи на фронте! Верит вам родная страна. Знает она, что та же кровь течет в ваших жилах, что и у героев Севастополя… Пусть святая ненависть к врагу станет главным, единственным нашим чувством. В этой ненависти сочетаются и горячая любовь к Родине, и тревога за семьи наши, за детей, и непреклонная воля к победе… У нас есть все возможности не только остановить врага, но и разгромить его… Враг спешит, чтобы сорвать второй фронт у него в тылу. Он рвется вперед, чтобы убежать от этой опасности. Не убежит! Стойкость советского народа срывала уже не один гитлеровский план…»

Здесь звучало предостережение не ожидать слишком многого от союзников, а полагаться на собственную решимость России и спасти себя от врага.

Более высокий взлет чувства патриотизма в сочетании с темой ненависти был достигнут в стихотворении Симонова «Убей его!», напечатанном в «Красной звезде» в день падения Луганска.

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был…

Если мать тебе дорога,

Тебя выкормившая грудь…

Если вынести нету сил,

Чтобы немец, ее застав,

По щекам морщинистым бил…

Если ты отца не забыл…

Если ты не хочешь, чтоб он

Перевертывался в гробу,

Чтоб солдатский портрет в крестах

Немец взял и на пол сорвал…

Если жаль тебе, чтоб старик, старый школьный учитель твой, Перед школой в петле поник Гордой старческой головой… Если ты не хочешь отдать Ту, с которой вдвоем ходил, Ту, что долго поцеловать Ты не смел, так ее любил, Чтобы немцы ее живьем Взяли силой, зажав в углу, И распяли ее втроем Обнаженную на полу, Чтоб досталась трем этим псам, В стонах, в ненависти, в крови, Все, что свято берег ты сам, Всею силой мужской любви… Если ты не хочешь отдать Немцу, с черным его ружьем, Дом, где жил ты, жену и мать, Все, что Родиной мы зовем… Так убей же хоть одного! Так убей же его скорей! Сколько раз увидишь его, Столько раз его и убей!

Первые отклики печати на падение Ростова были еще довольно мягкими, и передовая «Правды» от 28 июля склонна была объяснять случившееся отсутствием второго фронта, когда перечисляла те девять пехотных и две бронетанковые дивизии противника, прибывшие в Россию за последние недели «из Франции и Голландии». Однако 29 июля в высших правительственных и партийных инстанциях, видимо, что-то произошло, ибо 30 июля (в день сталинского приказа «Ни шагу назад!») «Правда» заговорила уже совершенно другим тоном.

«Железная воинская дисциплина – основа воинской организации. Без дисциплины не бывает боеспособной армии, – писала она. – Советские воины!