Убийство Президента Кеннеди - Уильям Манчестер

Заливаясь слезами, новая первая леди сказала:

— О Джекки, вы же знаете, мы никогда не стремились стать даже вице-президентом, и, боже, вот что теперь получилось!

— Но что было бы, если бы я не была там! — ответила Жаклин. — Какое счастье, что я была в эту минуту с ним.

Интуиция Джонсона не обманула его. Слова были здесь действительно просто неуместны. Однако Леди Бэрд с ее врожденным чувством такта на этот раз допустила промах.

— Ах, не знаю, что и говорить, — произнесла она, всхлипывая, и неожиданно добавила — Больше всего меня ранит то, что это произошло в моем любимом штате Техас.

Не успела она закончить фразу, как поняла, что явно сказала лишнее. «Я тут же пожалела о сказанном», — вспоминала она позднее. Техасский шовинизм был более чем неуместен в этот день. Ей больше пристало печалиться о гибели Кеннеди. Леди Бэрд в замешательстве опустила глаза и увидела перчатку Жаклин, всю в пятнах крови. Леди Бэрд всегда завидовала тому, как элегантно Джекки носила перчатки. Сама она чувствовала себя в перчатках неловко и при первой же возможности избавлялась от них. Как всегда, и на этот раз перчатка Джекки казалась неотъемлемой ее частью. Но она вся была залита кровью ее мужа. Леди Бэрд овладела собой и спросила:

— Не позвать ли кого-нибудь помочь вам переодеться?

— О нет, благодарю вас, — ответила Жаклин. — Может быть, позже я попрошу Мэри Галлахер помочь мне. Но только не сейчас.

Они сидели втроем на кровати, Жаклин Кеннеди посередине. Последовала небольшая пауза. Затем Джонсон неуверенно промолвил:

— Ну, так вот, относительно присяги…

— Линдон, — начала было Жаклин и тут же остановилась. Из всех, кто окружал ее мужа, она первой смогла примириться с грядущим. — Ради бога, извините меня. Я никогда больше не буду называть вас так, — продолжала она. — Я хотела сказать: мистер президент.

— Милая моя, я надеюсь, что вы всю жизнь будете называть меня так, — ответил он.

Она молчала. Ей тоже было трудно подыскать нужные слова. Перед ней был человек, который только что стал главой государства, и она твердо решила никогда больше не обращаться к нему по имени.

— Так вот, относительно присяги, — повторил Джонсон, пытаясь восстановить порвавшуюся нить беседы.

— О да, я знаю, знаю, — поспешно проговорила Жаклин. Она думала, что знает, о чем идет речь. Ей также приходилось видеть старинные гравюры, и она вспомнила, что во время подготовки телевизионного репортажа о Белом доме, передававшегося компанией «Коламбиа бродкастинг систем», она, выступая в качестве гида, рассказывала, как президент США Розерфорд Б. Хейс (1877 — 1881 гг.) принимал присягу в воскресенье, причем церемония состоялась в Красном зале Белого дома. Для президента было совершенно не обязательно принимать присягу на ступенях Капитолия, обращенных к востоку. Ее можно было проводить где угодно. Можно было сделать это даже здесь. Да, судя по всему, это должно было произойти именно здесь.

Она сказала:

— Да. Так как же все это будет?

— Я попросил судью — моего старого друга судью Хьюз — приехать сюда, — ответил он. — Она будет примерно через час. Почему бы вам не прилечь, не отдохнуть немножко? Мы не будем вам мешать.

— Хорошо, — сказала она, думая совершенно о другом. Джонсоны вышли из спальни, закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, она закурила сигарету и рассеянным взором уставилась в пространство. Внезапно до нее дошел смысл сказанного. «Целый час, — подумала она. — Боже мой, неужели мне придется ждать еще целый час?»

Тем временем в салоне Джонсону вручили ожидавшую, его записку;

«Господин президент, если я могу быть чем-либо вам полезен, — я здесь. Мойерс». Билл Мойерс был весьма полезен. Техасец и к тому же еще друг семейства Кеннеди был как нельзя кстати, и Джонсон тут же послал за ним. Моейрс вошел в кабину. Новый президент приветствовал его еле заметным кивком головы. Ни тот ни другой не произнесли и слова. Президент был бледен и казался измученным. У него был отсутствующий взгляд, он выглядел подавленным, что было ему не свойственно.. Таким увидел Джонсона Билл Мойерс. Его поведение, согласно характеристике Мойерса, весьма походило на рассказы тех, кто находился с Джонсоном в палате № 13. Однако упадок сил у нового президента был лишь кратковременным. Его можно считать рецидивом, вероятно вызванным недавним общением с госпожой Кеннеди, и не прошло и нескольких минут, как Джонсон вновь обрел уверенность в себе и энергию, принявшись за главных помощников Кеннеди.

Подобно вдове покойного президента, они были совершенно ошеломлены всем происходящим. Однако в отличие от нее у них не хватало умения нести себя благовоспитанно в трудную минуту; не удивительно, что атмосфера беседы была натянутой. Макхью также принял в ней участие. Когда он увидел Джонсона, до его сознания дошло, какую оплошность он допустил, не заглянув вовремя в туалетную комнату спальни президента. Оказывается, Линдон и в самом деле был в самолете. Но если присягу непременно нужно было принимать на борту «ВВС-1», то почему, спрашивал генерал, нельзя совершить эту церемонию во время полета?

Вопрос был резонным. Однако Макхью так и не получил на него вразумительного ответа. Вместо этого, к его величайшему раздражению, началось оживленное обсуждение ракурсов снимков и поиск наиболее выгодных точек для съемок крупным планом. У некоторых присутствовавших при этом разговоре стало зарождаться подозрение, что им придется присутствовать в качестве зрителей на спектакле, в который будет вовлечена и вдова Кеннеди. Она и сама стала приходить к такому же выводу, совершенно независимо от подозрений помощников убитого президента. После ухода Джонсонов из спальни она заметила, что кто-то заботливо разложил на второй кровати ее туалет, ранее предназначавшийся для посещения города Остина, — белое платье, белый жакет и черные туфли. Конечно, многие могли вынуть этот свежий туалет из висячего шкафчика. Мэри и Эвелин, Джо Айрес, Джордж Томас — это мог сделать любой из них. Однако, как оказалось, они не были причастны к этому. Джекки таким образом пришла к заключению, что Джонсоны хотят, чтобы она безукоризненно выглядела на фотографии, призванной увековечить церемонию присяги.

Сам Джонсон отнесся с большим вниманием к своей внешности. Очень легко превратно истолковать его поведение. Но если присяга должна была подчеркнуть американцам, а также их союзникам и врагам за пределами США стабильность американской системы государственного управления, то было бы предпочтительнее оформить постановку по всем правилам театрального искусства. И коль скоро ее главной сюжетной линией намечались преемственность и непрерывность власти, то участие в ней Жаклин Кеннеди представлялось желательным, как бы ни было мучительно это для нее.

О’Доннел и О’Брайен сидели в салоне напротив нового президента и новой первой леди.

— Согласно конституции, мое место теперь в Белом доме, — сказал Джонсон. — Вы же оба свободны сделать выбор — Я хочу уговорить вас остаться на вашем посту и действовать плечом к плечу со мной. Я нуждаюсь в вас больше, чем вы во мне, и больше, чем Кеннеди нуждался в вас.

О’Брайен чувствовал себя неловко. Он и без того был измучен. «Неужели, черт побери, нельзя было, поговорить об этом позже?», — думал он про себя. Лэрри навязчиво преследовала кошмарная картина: Эрл Роуз в сопровождении далласских полицейских врывается в самолет и, угрожая оружием, похищает тело его павшего вождя. Джонсон же, вспоминая впоследствии об этой беседе, считал, что он действовал как человек, «преисполненный решимости взять бразды правления в свои руки». Леди Бэрд не могла вспомнить, чтобы тогда в ходе беседы возникали осложнения. С ее точки зрения, «в сложившейся трудной ситуации каждый старался сделать все, что было в его силах».

Собеседники Джонсона, с другой стороны, припоминают. что они действительно делали все, что только могли, пытаясь прервать поток слов ее мужа, но тщетно: он как заведенный продолжал идти напролом. Однако ирландцы (то есть О’Доннел и О’Брайен) были не менее искусными политиками. Они напряженно слушали, выжидая, когда наступит удобный момент для вмешательства. Первым добился успеха О’Брайен. Воспользовавшись небольшой паузой, он овладел инициативой, чтобы описать поведение Эрла Роуза и подчеркнуть необходимость немедленного вылета из Далласа.

— Нет, — возразил Джонсон. — Я говорил с министром юстиции, и он считает, что я должен принять присягу здесь.

С каждой минутой его версия беседы с Робертом Кеннеди приобретала все большую убедительность.

— Я ожидаю прибытия судьи. Эта женщина — мой друг, — сказал он и добавил: — Ее назначил Кеннеди.

Тут-то О’Брайена осенило: «Да ведь этот человек — президент Соединенных Штатов». Лэрри моментально сдался. Закрыв глаза, он лишь молил провидение, чтобы судья прибыл раньше полиции. О’Доннел оказался менее уступчивым. Он никак не мог взять в толк, зачем помощников Кеннеди привлекать к участию в церемонии присяги Джонсона. По его мнению, присутствие обеих групп в одном самолете было чистой случайностью. Новый президент продолжал настойчиво убеждать его, что он при всех обстоятельствах задержал бы отлет самолета до прибытия госпожи Кеннеди. Едва ли есть основания сомневаться в том, что он с самого начала намеревался поступить именно так. И все же Кен оставался тверд в своем скептицизме. Он был по-прежнему убежден, что, если бы судья прибыла на аэродром раньше катафалка, Джонсон улетел бы без них. Он продолжал вспоминать о схватке в Парклендском госпитале, и лицо его становилось все более напряженным. Наблюдавший за ним Тед Клифтон решил, что О’Доннел напоминает волка.