Рыба, кровь, кости - Лесли Форбс

— Что такое, Клер?

Она без слов указала на землю и увидела, что ее родственник воспринял открытие чуть ли не с безразличием. Точно так же он мог бы смотреть на крышечки от бутылок или зубочистки. Он бросил пару скупых фраз мужчине перед ними; тот выступил вперед и снова принялся кричать, еще более воинственно. Джек минуту слушал его с каменным лицом, потом вынул свой пистолет — довольно небрежно, подумала Клер, но не оставляя ни малейших сомнений в том, что он знал, как им пользоваться. Вокруг них собрались другие члены Опиумной Пятерки. С угрюмыми лицами они наблюдали, как Джек толкнул девушку себе за спину, не отрывая взгляда от мужчин, и велел ей идти обратно в палатку к Бену.

— Но моя пленка…

— Забудь о ней, Клер. Я сыт по горло всей этой глупостью.

Она выдернула руку и пошла к мешку с пленкой.

— Живо в палатку! — рявкнул Айронстоун, снова хватая ее и спихивая с дороги с такой силой, что она чуть не упала.

Держись, держись, держись. Не давай ему увидеть, как ты плачешь. Клер повторяла себе это, шагая обратно к палатке. Когда она забралась внутрь, Бен открыл глаза.

— Мне на минуту показалось, что я слышал выстрел. — Это было его первое осмысленное замечание после несчастного случая, но голос звучал так, будто ему не хватало смазки.

Она тоже слышала выстрел.

— Просто палатка хлопает на ветру. Там страшная буря. — Она попыталась улыбнуться, не желая беспокоить его — или себя. Палатку ли они слышали?

Улыбка Бена была под стать его голосу.

— Опять дурные сны. Как насчет хорошей комедии и немного попкорна? — Его взгляд упал на лицо Клер, исказившееся от едва сдерживаемых слез. — Прости, неудачная шутка.

— Я ненавижу попкорн. Он напоминает мне о… — Она услышала голос Джека позади себя.

— Что, совсем никакого попкорна, Клер? — мягко сказал он. — Я думал, все американцы обожают попкорн в масле. — Он наклонился к Бену: — Как самочувствие?

— Если ты не против, прямо сейчас я бы предпочел не карабкаться на Эверест, — ответил Бен. — Но лучше, определенно лучше.

Джек положил руку ему на лоб.

— Температура, похоже, спала. Наверняка это все из-за пиявок, а вовсе не малярия. — Его взгляд метнулся в сторону Клер, забиравшейся в спальный мешок. — С тобой все в порядке, Клер? — Она не ответила. — Ладно, приятных снов вам обоим.

Это все масло, думала Клер, слушая, как он уходит, запах масла. Именно он покоробил меня в ЮНИСЕНС, когда Кристиан повел нас всех к этой своей машине в стиле Вуди Аллена. Запах масла напомнил мне о попкорне, а попкорн — это запах смерти, смерти Робина. Если бы Джек мог видеть меня тогда, он не был бы во мне так уверен, не стал бы думать, что мною можно так легко управлять. Он и понятия не имеет, насколько я сильная. Она закрыла глаза и вспомнила последнюю ночь, проведенную с Робином. Жидкость, скопившаяся в его легких, тогда уже не позволяла ему разговаривать, кроме как в случае крайней необходимости, но ему все же удалось приподнять брови при появлении больничных сестер, католических монашек с ласковыми лицами и такими же банальностями. Клер видела, как он изо всех сил старается выдумать язвительную шуточку, но его гримаса была неверно истолкована. Одна из монашек опустилась на колени помолиться ангелам. Робин подмигнул Клер, и она поняла, что он просит ее отослать женщину. Как же я могу это сделать, спросила сама себя Клер. Кто я такая, чтобы решать, кому следует отдавать предпочтение — молекулам или ангелам? Он прошептал: «Молится, как богомол». Женщину как ветром сдуло.

— Им что, хорошо от этого? — спросил он. — Нет, правда: им что, от этого ХОРОШО? Святая. Живая, рядом со всей этой гнилью.

За его головой происходила обычная сцена: больные СПИДом, которые еще могли ходить, тянули за собой переносные капельницы, словно манекены из универсама.

Ей стало стыдно, что уже после второй ночи, проведенной на стуле возле Робина, она сломалась: не могла выносить стонов молодого человека рядом с ним: «Не оставляй меня, мамочка! Не оставляй меня!», беспокойного морфинового сна самого Робина, когда он метался и кричал, то загадочно, то комически, то трагически: «Будет много крови!», или «Помада!», или «Считайте пеленки! Считайте пеленки!»

Медсестра рассказала ей, что последние два месяца он носит одноразовые подгузники.

— Ваш брат такой душка! Он называет их «пеленки», совсем как англичане.

Как их английский папа, могла бы добавить Клер.

Днем он обычно наполовину просыпался и, прежде чем полностью прийти в себя, икая, выдавал длинный список «хочу»:

Я хочу…

Хочу…

Хочу…

Его лицо становилось озадаченным, словно он пытался припомнить имя или лицо. Потом: «Я написал в подушку» или «Мне нужно сменить пеленки. Хочу сиделку».

Штат больницы был весьма скудно укомплектован. Бюджетные сокращения, как объяснили ей медсестры.

К концу недели Клер уже вовсе не была убеждена в том, что повседневная рутина учета температуры, кровяного давления, количества вышедшей мочи действительно помогала сохранять то, что можно было назвать жизнью. Хранить жизнь! Как в банке, чертовом банке крови. Зачем хранить?

В последний день, когда мама ушла домой спать, Робин и Клер сумели убедить врача, что капельница и препараты, которые вводились в его кровь, уже не успокаивали боль. Робина можно было отключать. Почти сразу же он начал пухнуть от жидкости, которая больше не выкачивалась лекарствами. Клер сняла с него браслет, удостоверяющий личность, когда увидела, что тот врезается в кожу его запястья. Он пошутил, что личность уже ему не нужна. Даже тогда продолжались битвы; долгие часы она висела на телефоне, умоляя прочих безликих докторов увеличить дозу морфина. Ей объясняли снова и снова последствия подобного решения. По сути, это убьет его. Непредумышленное убийство, подумалось ей.

— Вы же понимаете, что, если увеличить дозу морфина до того количества, о котором вы просите, дыхание его станет затрудненным, пока наконец совсем не остановится.

Эта фраза повторялась с ничтожными изменениями до тех пор, пока она и вправду не начала чувствовать себя убийцей, пока не втащила доктора в палату и не заставила Робина самого ответить на вопросы, словно он стоял у алтаря, как жених поневоле, или за трибуной свидетеля, а она была обвинителем:

— Робин, ты понимаешь, что если они продолжат увеличивать дозу морфина, то это в конце концов тебя прикончит?

— Да.

— Ты умрешь.

— Да.

— Ты хочешь этого?

— Хочу. — Видно было, как лицо его напряглось; он пытался оставаться в сознании, создать впечатление того, что говорит осознанно, чтобы ее не могли ни в чем обвинить.

— На самом деле мы убиваем тебя, Робин.

Я даю им разрешение убить тебя.

— Нет. — Он мог выдавливать из себя только односложные ответы.

— Нет? — переспросил доктор, которому очень хотелось уклониться от этого решения. — Вы не хотите этого?

— Не убиваете, — проговорил Робин. — Отпускаете меня.

Клер уже плакала, не сознавая, что слезы текут по ее лицу.

— О Робин. Но этого ли ты хочешь, ты уверен?

Его подбородок опустился, и на секунду она подумала, что он так и останется. Потом он сделал глубокий вдох и произнес:

— Этого я хочу. Морфина.

О да, никто не мог бы сказать, что Клер Флитвуд не распробовала горький вкус этого алкалоида.

Она оставалась с ним с пяти пополудни, наблюдая, как сестры приходят и уходят, делают ему уколы морфина, все больше и чаще, слушая последние загадочные упоминания о помаде. Где-то около половины третьего ночи он глубоко вздохнул, каким-то дребезжащим вздохом. Она наклонилась к нему ближе и шепотом спросила:

— Ты еще здесь, Робин? — и подумала: странно, я чувствую запах попкорна. Так пахнет смерть? — Смерть — это плохое кино, Робин, — прошептала она, гадая, жив ли он еще, и если да, то что он может слышать или понять. — Я знаю, ты бы смеялся.

Она положила его прохладную одутловатую руку на простыню и пошла на пост медсестер, где запах попкорна чувствовался еще сильнее.

— Мне кажется… — начала Клер.

Ее перебила одна из сиделок, толстая лесбиянка в хоккейной футболке:

— Мы делаем попкорн — хочешь?

— Вообще-то, мне кажется… — сказала Клер. Ей не хотелось говорить, срывать это веселое собрание известием, что ее брат умер.

— Ну конечно, дорогая, бери! — Добродушная медсестра насыпала попкорн в руки Клер, прежде чем та смогла возразить. — Еда ночной сиделки: попкорн, лапша быстрого приготовления, суп из пакетика!

Клер уставилась на кучку попкорна в своих ладонях.

— Вообще-то, мне кажется, мой брат только что умер.

— Да не, — весело ответила сиделка. — Это все морфин. Они из-за морфина постоянно такое выделывают: сначала короткие вдохи, а потом долгая тишина, пока ты не испугаешься, а потом такой глубокий вздох. Это днями может продолжаться.