Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков - Расселл Э. Мартин

только с принятием указа о престолонаследии, обнародованного Павлом I в день его коронации, 5 апреля 1797 года. Этим указом Павла устанавливалось, что сам закон будет инструментом, определяющим престолонаследие, а не воля императора, и что наследование будет происходить по мужской линии в династии, хотя женщина также может стать наследницей в случае отсутствия потомков мужского пола. Монарх становился главой императорской семьи, отныне все браки в династии не считались «законными без дозволения Государя на оные»[878]. Преемник Павла I, Александр I, добавил пункт, по которому все Романовы должны были избирать себе в супруги ровню (членов семей действующих или бывших правителей), а кто делал иначе — лишал своих детей прав на престолонаследие[879]. Таким образом, закон обеспечивал строгую очередность в наследовании внутри династии Романовых и устанавливал правила членства в династии — и, соответственно, права на наследование — путем строгого контроля над браком. По существу, закон Павла I с добавлением от Александра I означал, что никто из династии Романовых никогда больше не сможет жениться на русской подданной. У всех пяти последних императоров, как и у большинства их братьев и сестер, супруги были иностранного происхождения. Те немногие (хотя и во все большем числе) Романовы, которые вступали в морганатический брак, полностью осознавали последствия этих союзов для детей, которые от них рождались[880].

Что касается самого смотра невест, то, так же прекратив свое существование, как Терем или терлик (вид кафтана), он продолжал жить и даже развиваться в литературе, музыке и искусстве (аналогичный переход совершил и византийский смотр невест). В XVIII веке он был забыт, но в XIX веке о нем вспомнили — во время ностальгического возрождения в литературе и искусстве всего допетровского. Смотр невест был одной из тех старорусских особенностей, которые были отнесены писателями и художниками эпохи Романтизма к наиболее характерным чертам самобытной Руси и ее монархии.

Невесты, их смотры и личная жизнь царей и цариц — эти темы сочли заманчивыми многие авторы исторических романов. Являясь литературным жанром, который в России был, по мнению Дана Унгуряну, «безусловно, самым важным жанром романтической прозы», исторические романы воссоздают в художественной форме многие эпизоды, реконструированные в этой книге[881]. Вполне ожидаемо многобрачие Ивана IV привлекало внимание многих писателей, но его третий и седьмой браки (с Марфой Собакиной и Марией Нагой) содержали элементы драмы, которые, кажется, особенно впечатляли и приукрашивались. Смотры невест для первых Романовых тоже дали много хороших литературных сюжетов, особенно первые браки Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Сорвавшиеся планы браков с иностранцами, беллетризованные биографии невест, выдуманная личная жизнь царей и цариц — все это было излюбленными темами для писателей разного качества[882]. Во всех этих произведениях авторы в той или иной степени опирались на доступные первоисточники и опубликованные исторические труды, но цель — рассказать хорошую историю иногда — а, возможно, даже непременно — мешала исторической точности. Эти художественные работы искажали факты, чтобы создать популярный образ русской царской невесты, царской свадьбы и смотра невест, а также ожидаемую картину отношений между членами царской семьи с течением времени.

Драматург Лев Мей в своей пьесе 1849 года «Царская невеста» обратился к теме третьей женитьбы царя Ивана IV — на Марфе Собакиной[883]. Сама пьеса забылась, но натолкнула на мысль о сюжете для оперы[884]. В 1898 году Николай Андреевич Римский-Корсаков создал на основе этой пьесы оперу, которая будет «одной из наиболее популярных и часто ставившихся в России и Советском Союзе» опер[885] с несколькими запоминающимися замечательными музыкальными композициями (увертюрой, речитативом и арией Грязного в 1‐м акте, песней Любаши в 1‐м акте, арией Марфы во 2‐м акте)[886]. Очень мало основанная на исторических событиях, опера тем не менее опирается на многие популярные представления о смотрах невест, почерпнутые из заметок иностранцев и официальных описаний свадеб. Прекрасная Марфа в пьесе — дочь купца (как в «Хронографе о браках Царя Иоанна Васильевича»), она влюблена в князя Ивана Сергеевича Лыкова, боярина, а он в нее. Между тем Марфа является объектом привязанностей опричника Григория Грязного, а как раз свадьба Марфы и Лыкова вот-вот состоится. Грязной «сыплет в чарку порошок» меда для Марфы как любовное зелье. Но Грязной не знает, что его брошенная любовница подменила зелье своим, и Грязной сыплет не то в чарку Марфы, которую Марфа пьет. Пока все это происходит, являются бояре от царя с известием, что он выбрал Марфу. Как и следовало ожидать, все в конце умирают — кроме царя, который продолжит свой путь и без восхитительной Марфы, чтобы жениться снова и снова. Неизменную популярность оперы дополнительно усилила и продемонстрировала ее экранизация в 1965 году Владимиром Гориккером в жанре «фильм-опера» (целью этого советского театрализованного жанра было повышать привлекательность известных оперных произведений, снимая их не на сцене, а в местах, связанных с сюжетом)[887].

Возможно, ни один вид искусства не воспроизвел смотры невест так живо, во всем многообразии их условных и мифических элементов, как несколько живописных работ знаменитых русских художников. На картине Михаила Васильевича Нестерова «Первая встреча царя Алексея Михайловича с боярышней Марией Ильиничной Милославской» (1887) изображено не великое множество кандидаток, а скорее приватное собрание, именно встреча, которую, согласно Олеарию, организовал Борис Морозов, чтобы молодой царь познакомился с выгодной ему, Морозову, претенденткой. На картине «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем» (1887) Константина Егоровича Маковского мы видим другую крайность: Алексей Михайлович стоит впереди трона в Грановитой палате, а перед ним множество молодых девушек в два расходящихся ряда — образ, противоречащий сообщениям иностранцев (Коллинса и Фербера), что царю представляли только шесть финалисток. Знаменитый художник Илья Ефимович Репин, создавая «Выбор великокняжеской невесты» (1884–1987), тоже изобразил смотр невест царем Алексеем как официальный ритуал в огромной дворцовой зале (не в Грановитой палате), но число претенденток передал, по-видимому, верно. Работу Григория Семеновича Седова «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем» (1882) стоит отметить особо. Седов, как и Репин, вероятно, был знаком с записками Коллинса: на картине шесть финалисток. Действие происходит явно в Тереме: стены комнаты, вдоль которых стоят скамьи, украшает растительный орнамент. Каждая девушка одета роскошно — платья у всех оторочены мехом, на головах узорчатые кокошники, — каждая благочестиво и скромно отводит взгляд, чтобы не встретиться глазами с царем. Алексей юн и безбород, в руках он держит, как это описывал Коллинс, кольцо и платок, чтобы отдать их своей избраннице. А за царем угадывается в тени боярин, возможно Борис Морозов, — с бородой, внимательный, его рука готова предупредительно прикоснуться