Игра с тенью - Джеймс Уилсон

Я двинулся вперед, стараясь убедить себя: возница просто-напросто остановил лошадей на Бромптон-гроув, и это не имеет ко мне никакого отношения. Я уже почти успокоился, когда при моем приближении дверь кареты резко распахнулась, перегородив путь.

— Мистер Хартрайт?

Прозвучал незнакомый высокий, ломкий мужской голос. Я вгляделся в глубину кареты, но ничего не различил.

— Мистер Хартрайт, зайдите в карету, пожалуйста. Я должен вам что-то сообщить.

— А так сказать вы не можете?

Послышался короткий сухой звук — то ли кашель, то ли смех.

— Я умру от холода. — Он сделал паузу, словно ему не хватило дыхания, и нужно глотнуть воздуха, прежде чем продолжить. — Я не причиню вам зла, клянусь. Да и что я могу сделать, если бы и хотел? Крепыш вроде вас без усилий сплющит меня, как свечку.

Я колебался, но всего мгновение. Если он намеревается меня похитить, то почему не увезет силой, как предыдущие похитители? А если все-таки увезет, не узнаю ли я при этом нечто существенное? Несколько часов неволи — небольшая плата за обретение уверенности.

— Очень хорошо, — сказал я, собравшись с духом.

В мерцающем уличном свете я едва разглядел охапку пледов, тряпья и шарфов, наваленных в углу. Ничто, кроме глаз, на минуту показавшихся в узкой щели между меховой шапкой и поднятым воротником и тут же исчезнувших, не выдавало в моем собеседнике мужчину. А глаза, глубоко посаженные, тонули в темноте и, казалось, пытались спрятаться внутри черепа; и даже мой беглый взгляд успел отметить, что они полны бесконечной усталости.

— Садитесь, пожалуйста, и закройте дверь.

Я повиновался. Теперь нас окружала полная темнота.

— Спасибо.

Моему собеседнику пришлось снова сделать паузу. Пока он выравнивал дыхание, в его груди слышались жалкое посвистывание и хлюпанье.

— Я хотел бы побеседовать с вами, мистер Хартрайт, — продолжил он в конце концов. — Побеседовать о гении. Насколько я знаю, вы описываете жизнь Тернера?

Я не ответил, а ждал, чтобы он обнаружил свои истинные намерения до того, как заговорю я.

— Пожалуйста, мистер Хартрайт, — прохрипел он. — Вы должны мне помочь. Я больной человек. Каждое слово дается с трудом. Я не могу ими бросаться.

— Да, — произнес я.

— Замечательно. Мне довелось видеть его. Видеть кое-что, о чем вы больше ни от кого не узнаете.

— Каким образом? — спросил я. — И кто вы?

— Можете называть меня Симпсоном. Пока этого вполне достаточно.

— На самом деле вас зовут иначе?

— Разве имя, которое я сам себе выбрал, более реально, нежели то, которое дали мне родители?

«Он прав, — подумал я. — Разве Дженкинсон менее реален, чем Хартрайт?»

— Все это мне пришлось забросить много лет назад, — продолжал он, — когда неосмотрительность вынудила меня покинуть Англию. С тех пор я жил в Венеции, а если и приезжал сюда, то только под псевдонимом.

Он вздохнул — осторожно, чтобы не спровоцировать приступ кашля. Заговорив снова, он перешел на шепот.

— Вы слышите меня, мистер Хартрайт?

— Ну да.

— Мне легче говорить вот так, если вы не возражаете. Меньше усилий. И не нужно часто останавливаться.

— Хорошо.

— Так вот, — прошептал он, — вы понимаете, что человек в моем положении должен всегда соблюдать осторожность. Приходится добывать самые подробные сведения о своих компаньонах по путешествиям и при этом ничего о себе не сообщать. Кругом шпионы. Агенты. Вы понимаете?

— Да.

— И вот однажды я пересекал Альпы в Маунт-Кенис, и в карете моим спутником оказался субъект маленького роста, который сразу же возбудил подозрения. Он не произносил ни слова, если только с ним не заговаривали, а отвечал очень кратко. Большую часть времени он смотрел в окно и делал зарисовки, словно готовился к военной кампании.

И снова ему пришлось помолчать. Я был озадачен. Зачем он тратит силы, рассказывая мне все это? Неужели он думает, что я не наслушался бесконечных рассказов о нелюдимости и странностях Тернера?

— Пришлось потратить день или два, — снова заговорил незнакомец, — и я понемногу выяснил, кто он. Инициалы «Д. М. У. Т.» на его саквояже. Письмо, вложенное в его дорожный альбом. Краткие обмены репликами, когда он ненамеренно поведал о своем знакомстве с лордом Эгремонтом и большинством академиков.

С тех пор мы неоднократно путешествовали вместе. Конечно, я никогда не разговаривал с ним, а он не узнавал меня. Узнав, что я проник в его тайну, а он так и не сумел разгадать моих секретов, он пришел бы в ужас.

— Какие там тайны, — сказал я, — по крайней мере, у него.

Его голос стал совсем слабым, и ответ прозвучал как еле слышный вздох:

— О да! Великая тайна, мистер Хартрайт. Тайна гения.

Несмотря на холод, мою кожу обдало жаром.

— Я часто наблюдал за ним в Венеции. Иногда — когда он считал, что его никто не видит. Он был весьма примечательным человеком, я могу это засвидетельствовать. Поглядите из окошка на заре — и вот он, уже занят рисованием. Наймите гондолу для вечерней прогулки — и будь я проклят, если вы вновь на него не наткнетесь: рисует и рисует, пока последний луч солнца не погаснет. А потом — потом ему надо удостовериться, что солнце снова взойдет и завтра.

— Снова взойдет?

Мой собеседник опять помолчал. Мне пришлось стиснуть кулаки, иначе я бы просто вытряс из него дальнейшие слова. Он вдохнул воздух — медленно, осторожно.

— Вы же знаете, каковы солнцепоклонники. Их божество насыщается только кровью, а в противном случае приходит в ярость и не возвращается.

— Кровью!

— Я говорю про девочек, мистер Хартрайт. Осведомленные люди были в курсе. Я сам видел, как одну из них вытаскивали из канала: на голову наброшен капюшон, а на руках и лодыжках — следы веревки. Ее удерживали под водой, пока она не захлебнулась.

Какое-то время я не мог говорить. Не мог двигаться. А потом услышал собственный шепот:

— Зачем вы мне об этом рассказываете?

Ответа не последовало. Я ждал. Секунд через пятнадцать я ощутил: что-то слепо ерзает по моему колену. Опустив руку, я нащупал пальцы Симпсона. Холодные, будто камень. В тот же момент они поползли к моему запястью.

Я отшатнулся, распахнул дверь и вывалился из кареты.

Это не сон. На том месте, где стояла карета, виднеется конский навоз.

Неужели это правда?

Может ли это быть правдой?

Кто такой Симпсон?

Мог ли Кингсетт подослать его?

А не Кингсетт ли он?

LXII

Среда

Прошлой ночью мне приснилось, что ты повстречал умную женщину, которая смогла говорить с тобой обо всем, чего я не понимаю, и она увела тебя от меня.

Сны часто бывают правдивыми, не так ли?

Лора

LXIII

Четверг

Записать. Я должен записать.

Упорядочить хаос.

Сегодня я посетил женщину-медиума. Ожидая в гостиной, я не мог примириться с тем, что все-таки пришел к ней. Глядя из окна на толпу, кружащую по Брук-стрит, я подумал: сейчас несложно выбежать из этого дома и затеряться среди прохожих.

Но тут появилась горничная:

— Миссис Маст ждет вас, сэр.

Она проводила меня в небольшую приемную, находившуюся в глубине дома. Занавески были уже опущены, а газовые лампы — зажжены. В камине горел нежаркий огонь, и воздух казался холодноватым.

За столом, разместившимся в центре комнаты, сидели две женщины. Одна — немолодая и худощавая, с длинным лицом и крупным носом, очень угловатая и седая — казалась отлитой из железа. Вторая была лет на тридцать моложе — пухлая и подвижная, с розовыми щеками и ясными глазами.

— Мистер Хартрайт, мэм, — доложила горничная.

— Здравствуйте, мистер Хартрайт, — сказала младшая из женщин и по-мужски пожала мне руку. — Я Евфимия Маст.

— Здравствуйте.

— А это — моя мама.

— Здравствуйте.

— Мама будет мне ассистировать, — пояснила миссис Маст. — Садитесь, пожалуйста.

Она говорила живо и по-деловому, с отчетливо-гнусавым американским акцентом, который и не пыталась смягчать. Пока я придвигал стул, она осведомилась:

— Вы прибегали ранее к подобным консультациям, мистер Хартрайт?

— Не такого рода.

— А почему, смею спросить, вы пришли ко мне?

— Я хочу, — неужели именно я это произношу? — вступить в контакт с умершим человеком.

Я прикусил язык. Ранее я решил не упоминать о своих целях: ведь если миссис Маст — всего лишь искусная фокусница, обогатившаяся на людском легковерии, — а я почти не сомневался в этом, — она вполне способна сконструировать нужный «дух», руководствуясь тем, что я ненамеренно о нем сообщу. Но потом я немного расслабился: пока известен только пол духа; невероятно, чтобы даже самый опытный обманщик мог извлечь из этого пользу.