Седьмое евангелие от «ЭМ» - Франц Гюгович Герман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужик: ищешь кого или чё?
Я: работу ищу. (В тот момент во сне я действительно знал, что мне нужна хоть какая-нибудь работа).
Мужик Ты чё, приезжий? Какая сейчас работа.
Я: Да нет, местный я. Шарахаюсь по всему городу, вдруг…
Мужик: бесполезно это…
И мужик снова принялся за булыжник. Я пошёл дальше. Двор оказался проходным. И я вышел снова на небольшую улочку. Немного впереди оказалась небольшая площадь. Людей было совсем мало. Транспорта – тоже никакого. Я встал в тень под навес какого-то магазинчика. Слева от него было небольшое здание с дверью прямо на площадь. Я знал, что это выход из кинотеатра и я должен был дождаться окончания сеанса. Скоро народ стал выходить из дверей. Людей было немного, но я ни к кому не подошёл и на меня никто не обратил внимания. Я стоял на виду и ни от кого не прятался, и ни за кем не следил. Потом я прошёл через площадь (её и площадью-то назвать невозможно. Метров двадцать в поперечнике. И вообще, было ощущение захолустного городка). Потом я зашёл в довольно заросший и заброшеный сквер. Я почему-то знал, что мне надо пересечь сквер по диагонали прямо через кусты. В углу перелезть через небольшой металлический ажурный заборчик и выйти на улицу. Именно так я и сделал. Спрыгнул с забора и медленно побрёл по улице. На душе было пакостно и тоскливо. Шёл медленно, читал все попадавшиеся вывески и объявления. И тут вдруг включилось какое-то второе сознание и я отчётливо понял, что попал в какую-то другую жизнь и мне никогда не вернуться назад и не быть вновь тем, кем я был всегда. В тот момент я пережил неописуемый ужас и тотчас же проснулся. Сон и пережитый страх ещё несколько минут не отпускали меня. А заснуть в ту ночь я так и не смог, просто боялся снова очутиться в чужой жизни.
Сон третий.
Стою на каком-то перроне вместе с Тамарой (супругой). В общем это и перроном-то назвать нельзя, какой-то деревенский полустанок. Рядом с нами ещё стоят люди и взрослые, и дети. В этот момент по противоположной линии проходит товарняк. И что-то с ним не так. Причём, какой был локомотив (паровоз или тепловоз) я не видел. Сон включился, когда локомотив уже прошёл. Тамара тоже заметила, что что-то не так, потому, что мы с ней недоумённо переглянулись. У меня ещё не успела оформиться мысль, а Тамара шутя так говорит: «из одного музея в другой перегоняют». И, дествительно, вагоны были на редкость старые. Как в кино из пятидесятых или сороковых годов. День опять приснился летний, жаркий, солнечный. В это время снова пошёл товарняк, но уже по нашей стороне. И опять я не помню какой был локомотив. И снова были вагоны какие-то древние. Прямо за полустанком начинался поворот и из щелей последнего вагона прямо на землю посыпалось зерно. И просыпалось довольно много. Я потихоньку пошёл в сторону просыпанного зерна. Наклонился, взял горсть. Зерно было какое-то полуочищенное, попадались колоски. И снова я почувствовал, что что-то не так. Зёрнышки были какие-то мелкие, колосок какой-то тоненький. Я взял несколько зёрен в рот. Пожевал. Вроде вкус знакомый. В это время вижу как из кустов напротив полустанка вышла явно деревенская женщина. В каком-то светлом сарафане, и что-то было у неё в руках. Она стала наискосок переходить железнодорожное полотно и, не глядя в мою сторону, почти про себя сказала:
«Да, за такие дела во время войны сразу бы расстреляли».
«Это точно» – встрял я с разговором.
Женщина повернулась, осмотрела меня с ног до головы и говорит:
«Да тебя ещё и в помине тогда не было. Что ты о войне-то знаешь? Хорошо, если из школьного учебника что-то запомнил…».
«Почему, я уже был. Только вот такой маленький».
И показал, какой я был маленький большим и указательным пальцем. Она снова посмотрела на меня. Она уже поднялась на полустанок и остановилась рядом с Тамарой.
«Городские, пшеницы никогда не видели», – она заметила, что я рассматриваю зерно на ладони.
«Видели» – говорю я. А сам вспоминаю, как работал на току в колхозе, когда был абитуриентом после поступления в институт. – «Только, зерно какое-то не такое».
«Зерно как зерно, вы что с Луны свалились?».
Тут какие-то нехорошие предчувствия полезли в мою душу и я вдруг бухнул.
«А когда вторая мировая война кончилась?».
Женщина посмотрела на меня с удивлением и говорит:
«Да я-то знаю, сам-то знаешь?».
«В сорок пятом, третьего сентября» – говорю я.
Женщина как-то укоризненно хмыкнула:
«Третьего сентября…тото и оно, двенадцатого ноября война закончилась».
Как обухом по голове. Тут к нам стали подходить ещё люди, стоявшие на перроне. Разгорелся спор. Все стоявшие на перроне в один голос утверждают, что война кончилась второго сентября, а не третьего и уж конечно не 12-го ноября. А женщина смотрит на всех каким-то ошалевшим взглядом. Тут из кустов показалась местная ребятня и тоже стали переходить железную дорогу.
«Эй пацаны, идите-ка сюда – крикнула женщина – кто из вас знает, когда вторая мировая война закончилась?».
Мальчишки как-то замялись, переглянулись, а потом как-то вразнобой сказали:
«12-го ноября 1945 года».
Тут начался какойто всеобщий спор. До меня краем уха донеслось из детского разговора: «…а Маркс у Вас был?» – «был» – «с бородой?» – «.. с бородой…». А между тем женщина говорила:
«Да откуда Вы. На вас и одежда-то какая-то не такая. Подарите, что-нибудь на память. Ведь уедите, мне ж никто не поверит, что пришельцев из другой жизни видела».
Тамара толкает меня в бок: «Подари часы». Я снял с руки часы, протягиваю женщине, а про себя вдруг думаю. «Вот так часы, прямо прибор какой-то». А часы и впрямь были какие-то навороченные. И заводная головка не сбоку, а прямо сверху, на стекле, в виде многогранника, как призма. Потом вдруг обратил внимание на
