Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Фёдорыч, голову пригни!..
И машина на полном ходу слетела с трассы, перемахнула мелкий кювет, прорубила бампером полосу из молодого дубняка за обочиной и свалилась в глубокий овраг за ней, перевернувшись вверх колёсами. Всё это случилось в какой-то миг всего: только что мы мирно мчались по безлюдной почти автодороге и, даже не успев испугаться, уже лежали вниз головами в смятой брезентовой кабинке, забитой снегом. Мотор заглох, но что-то в нём ещё жужжало, и резко пахло бензином: видно, сорвало крышку бензобака, и его содержимое с еле слышным журчанием выливалось в снег. Вот тогда-то стало жутковато: что-то жужжит в моторе, льётся бензин, а мы зажаты в машине вниз головами. А вдруг искра какая, ведь зажигание включено. Олег молчит, наверное, ещё в шоке. Говорю ему негромко:
– Зажигание выключи…
Он молча поворачивает ключ в нейтральное положение… И ничего не произошло. Правда, жужжание в моторе прекратилось.
– Приехали, – наконец-то обескураженно вымолвил Олег. – Не пойму, как это вдруг случилось…
Начали обозревать и оценивать своё смятое пространство: дуги кабинки согнулись чуть ли не до железных бортов кузова, лобовое стекло со стороны водителя разбито в дребезги, видно, от удара о рулевую баранку, а всё пространство смятой кабинки забито снегом. Были смяты и верхние – вставные половинки дверок, но замки оказались неповреждёнными, и мы, правда, не без труда, но всё-таки выбрались на божий свет.
Машина лежала вверх колёсами на дне глубокого оврага, наполовину забитого снегом. Это и помогло, наверное, избежать её серьёзных повреждений, а мы так вообще остались даже без синяков, отделавшись лишь запоздалым коротким испугом. А на трассе, откуда мы слетели в этот овраг, пробив брешь в полосе молодых дубков, толщиной в руку взрослого мужчины, откуда-то взялась целая вереница разнокалиберных грузовиков, как казалось нам ещё недавно, на совершенно пустой дороге. И к нам уже шли на помощь люди, до колен утопая в снегу.
Поохав-поахав, люди сразу же принялись за дело. Поскольку от трассы до нашей аварийной машины было не меньше двадцати метров, водители грузовиков притащили несколько буксирных тросов, связали их вместе, и затем один из самых мощных грузовиков, осторожно напрягая всю эту связку, сначала поставил наш газик на собственные колёса а потом и вытянул его из снежного плена в овраге на трассу. Далее я уже ехал в тёплой кабине этого грузовика, а Олег, скукожившись над баранкой за разбитым ветровым стеклом нашего буксируемого «газона», мужественно рулил, обжигаемый встречным декабрьским морозным ветерком.
Так нас дотащили на буксире до большого села Руновка, стоящего прямо на автотрассе Владивосток – Хабаровск. Это был уже Кировский район, и здесь находилась центральная усадьба совхоза «Комаровский». В этих местах я бывал не один раз, когда работал ещё в газете «Знамя труда». А последний раз – в июне этого же года, за несколько месяцев до перевода в Ольгинский район. И в результате поездки в нашей газете остался в подвале на развороте мой приличный по размерам очерк о директоре этого сельхозпредприятия Тыщуке Владимире Корнеевиче. Этот мой опус, написанный в духе журналистики той поры, но без какой-либо политической трескотни, которой я с самого начала и потом всегда старался избегать, мне и самому даже понравился. Поэтому у меня была какая-то надежда на то, что нам здесь смогут оказать помощь. Я попросил водителя дотащить нас до совхозной мехмастерской, где мы с ним и расстались – он уехал своим маршрутом и даже от денег за оказанную услугу отказался.
В своих ожиданиях я не ошибся. После телефонного звонка из мастерской, когда я рассказал директору о случившемся с нами дорожном происшествии, нашу машину тут же закатили в тёплый гараж, а самих определили на ночлег в совхозную гостиничку. Утром же автослесари оперативно исправили все повреждения, выправили смятые дуги кабинки, уцелевшее со стороны пассажира ветровое стекло переставили на сторону водителя, а на его место вырезали алмазом из обычного оконного стекла, и мы к обеду этого же дня уже были в Лесозаводске. И опять же с нас не взяли ни копейки, хотя с директором на этот раз нам так и не удалось встретиться лично – уехал он с утра на бюро райкома партии. Вот такова была магия печатного слова в те сказочные уже времена для наших людей: как-никак, а тираж нашей объединённой газеты, выходящей четыре раза в неделю, в тот год равнялся четырём тысячам экземпляров.
Честное слово, очень часто за всю мою журналистскую практику приходила мне благодарная помощь в нужные моменты со стороны тех людей, о которых мне доводилось по-доброму писать в газетах, в которых я работал. Недавно я нашёл этот очерк в своих бумагах и не удержался, чтобы наглядно не проиллюстрировать с его помощью это моё житейское, или, если угодно, даже в какой-то степени профессиональное наблюдение. Вот он:
«Живёт на селе коммунист
ДИРЕКТОР СОВХОЗА
Дождь, начавшийся ещё ночью, не перестал и к семи утра. Низкие тучи развесили над совхозными полями тонкотканную дождевую кисею, земля, разбухая, жадно пила живительную влагу.
– Хороший дождичек, – с удовлетворением подумал Владимир Корнеевич Тыщук, – он может быть решающим для урожая…
И действительно, дождь сегодня был особенно желанным. Поднимаются зерновые, закончены сев сои и посадка овощей, появляются всходы картофеля – второго хлеба. А солнце высушило поля, земля задубела. Вот почему дождь сейчас – это урожай завтра…
Свой рабочий день директор совхоза начинает рано, в семь утра он уже обзванивает отделения. Никаких отступлений не делает Владимир Корнеевич и в этот дождливый день.
– Алло, почта, – говорит он в телефонную трубку. – Афанасьевку дайте… Где Швец? Да, управляющий… Доброе утро, Владимир Григорьевич… Почему надои низкие? Всего 5, 8 килограмма от коровы, а в Комаровке – 9. Да ты не кипятись! В Руновке, кстати, тоже нет хороших выпасов,
