Объясняя религию. Природа религиозного мышления - Паскаль Буайе

Возвращаясь к религии: я попытался показать, что боги и духи не играют никакой особой роли в создании общности или установлении высокого уровня доверия. Но на этом останавливаться нельзя, потому что тогда мы не получим объяснения, откуда возникает душевный порыв, с которым члены некоторых религиозных групп предлагают бескорыстное сотрудничество другим адептам, а приверженцев иной веры считают опасными, отвратительными или явными недочеловеками. Ответ кроется в способностях человека к созданию коалиций и гибкости этих способностей. Участвующие в этом когнитивные механизмы не настроены на религиозные представления, однако в некоторых обстоятельствах такие представления могут выступать отчетливыми индикаторами, указывающими, где рассчитывать на коалиционную солидарность.

Возможно, именно поэтому многие религиозные общины стараются насаждать причастность как радикальный, не подлежащий обсуждению вариант. Все устройство религиозных объединений внушает, что членство в них пожизненное. Разумеется, в большинстве мест само понятие выбора не более чем теория. То есть у родившегося в Саудовской Аравии выбор, стать ли ему мусульманином и членом мусульманской уммы, примерно такой же, как в отношении христианства у родившегося в Соединенных Штатах. Однако можно варьировать степень обозначения своей принадлежности, а также рассмотрения ее как необходимости коалиционного вклада и источника коалиционных благ. Кто-то придерживается стратегии минимальных вложений, соглашаясь на членство, платя разные взносы и оказывая разные услуги, требующиеся от участников, но не более того. Другие выбирают бо́льшую вовлеченность, предполагающую открытую декларацию своей принадлежности, добровольно совершая исключительные поступки ради своей веры и получая взамен блага, власть, престиж и гарантию единства с другими представителями корпорации. Третьи вступают на еще более рискованный путь и готовы убить или, наоборот, отдать собственную жизнь ради интересов группы.

Фундаментализм и цена дезертирства

В таких мало схожих между собой религиозных традициях, как американское христианство, ислам, индуизм и даже, как ни странно, буддизм, имеются движения, целиком и полностью направленные на возвращение к религиозным ценностям, пропагандируемым религиозной общиной и предположительно искаженным в ходе последующего развития. И хотя движения эти не менее различны, чем контексты, в которых они сформировались, общие черты у них есть, и одна из них – узаконивание насилия на службе религиозной реставрации.

Обычно мы колеблемся между двумя разными объяснениями существования организованных групп, готовых прибегнуть к крайним формам насилия (или «героизма», с точки зрения самих адептов), чтобы наставить широкую общественность на истинный религиозный путь. С одной стороны, возникает соблазн решить, что все дело в религии, то есть фундаменталистский экстремизм представляет собой крайнюю форму религиозной приверженности, карикатуру на обычный уклад религиозной общины, где он берет начало. Это распространенный мотив либеральной реакции Запада на фундаментализм в исламе; религиозные лидеры и их приспешники видятся «более мусульманскими», чем обычные мусульмане, – взгляд, отражающий давнюю и неистребимую антипатию Запада к исламу. Отражает он и наши общие представления о религиозной принадлежности. Если исходить из того, что представления о сверхъестественном формируют идентичность, сплоченность, а также сильные эмоциональные связи, вполне логично, что более истовая приверженность этим понятиям выльется в экстремизм. Вторая версия, не менее распространенная, хотя и противоположная первой, гласит, что религиозный экстремизм не имеет ничего общего с религией. Фундаментализм, в частности, считается дерзкой попыткой мелких группировок захватить рычаги социального контроля – добиться влияния, власти, престижа, в которых общество им отказывает. Эта версия часто выдвигается многочисленными представителями тех стран, где такие движения сейчас на марше. Мусульманские интеллектуалы доказывают, что фундаментализм – пародия на подлинный, более благородный и более великодушный ислам (и подкрепляют доводы обширным корпусом священных текстов). С таким же ужасом христиане, иудеи и индусы реагируют на отождествление их религии с фанатиками из «библейского пояса», ультраортодоксальными раввинами и поджигателями мечетей в Индии.

Но, на мой взгляд, ни одна из этих версий не объясняет особенность таких движений. Если считать фундаментализм не более чем крайней формой религиозного убеждения, все равно остаются неисследованными причины, по которым некоторых людей в некоторых обстоятельствах склоняют именно к этой разновидности религиозной традиции. А представление, будто фундаменталисты просто гонятся за властью, не объясняет, почему они выбирают такой сложный, затратный и часто неэффективный способ. На мой взгляд, подоплека этих движений действительно религиозная, однако, списывая все причины на «фанатизм», мы вынуждены задаться вопросом, что склоняет людей к такому поведению. И подоплека погони за властью в них тоже присутствует, но эта версия никак не объясняет, к какой именно власти эти люди стремятся и почему не видят другого способа ее добиться.

Как я уже говорил, фундаментализм – явление современное, в основном представляющее собой реакцию на новые условия. Но это не значит, что реакцией на современность фундаментализм исчерпывается. Как отмечали многие специалисты, фундаменталистский протест направлен не на все современные явления скопом. Представители этих течений пользуются современными средствами распространения информации – школами, газетами, радио, телевидением и Интернетом – не меньше, а зачастую и успешнее, чем другие религиозные движения. Часть из них создают собственные школы и социальные сети для взаимоподдержки и ставят себе на службу все доступные механизмы и ресурсы современных технологий. Так что истоки агрессии нужно искать в каких-то других характерных особенностях дня сегодняшнего.

Напрашивается ответ, что для современного мира характерно резкое культурное расслоение, на каждом шагу заставляющее осознавать, что другие люди живут по-другому, имеют другие ценности, поклоняются другим богам и совершают другие обряды. С этой точки зрения агрессия направлена в основном на религиозно-культурную конкуренцию, которая принимает особенно острую форму в странах третьего мира, испытывающих мощное постколониальное влияние Запада. По этой версии, фундаменталисты хотят вернуться к прошлому (по большей части мифическому), когда безусловными считались местные ценности и устои и никто даже не подозревал о возможности другого образа жизни.

В этой версии, на мой взгляд, удачно подмечается важная особенность таких движений – конкуренция здесь действительно играет большую роль, – однако нам нужно углубиться в психологические механизмы агрессивной реакции. Ведь совершенно не самоочевидно, что люди испытывают естественную потребность сохранять общие «культурные ценности» своей группы. Почему так должно быть? Какова мотивация? Принято считать, что человек стремится сохранить существующий культурный уклад, поскольку он дает ощущение причастности, а значит, сплоченности и единства. Но это не ответ на вопрос. Как говорилось выше, некоторые культурные понятия и нормы при определенных условиях эту функцию выполняют, однако нельзя считать, что заведомо все и всегда. Еще менее самоочевидно, что такое стремление должно вести к насилию, а ведь именно это нам требуется объяснить.

Чтобы разобраться в фундаменталистской реакции, нам нужно точнее сформулировать, чем возмущает религиозную среду современное влияние, исходя из связи с коалиционными процессами. Да, современный мир показывает, что возможен другой образ жизни, что кто-то может не верить, верить иначе, быть вовсе не связанным религиозной моралью или (в случае женщин) принимать самостоятельные решения без оглядки на мужчин. Но, помимо этого, он показывает, что все вышеперечисленное возможно без необходимости платить высокую цену. Неверующие или приверженцы другой веры не подвергаются остракизму; свободные от уз религиозной морали тоже сохраняют нормальное положение в обществе, если не преступают светский закон; и женщины, обходящиеся без мужского руководства, вроде бы никак не страдают. Эта идея настолько очевидна, что мы не осознаем ее как серьезную угрозу социальному взаимодействию, основанному на коалиционном мышлении. Тогда как с точки зрения религиозной коалиции разнообразие выбора, позволяющее не платить высокую цену, означает, что дезертирство ничего не стоит, а значит, весьма возможно.

Чтобы нагляднее проиллюстрировать, что это значит в условиях коалиции, представьте себе взвод на передовой. Такая группа может функционировать, то есть участвовать в крайне опасных операциях с определенной вероятностью успеха, при высокой степени взаимного доверия, когда каждый готов рискнуть собой для защиты остальных, зная, что они сделают то же самое. Каждый должен быть убежден, что подспудное доверие пересилит соображения сиюминутной выгоды, иначе велик будет соблазн дезертировать, когда запахнет жареным. Обычно за дезертирство приходится расплачиваться по закону, грозящему трибуналом, тюрьмой и казнью. Однако тех, кто демонстрирует признаки неполной приверженности, в таких группах часто преследуют, подвергают жестокому обращению и остракизму заранее, не доводя до официальной расплаты. В армии полно неуставных испытаний, которые отваживают и, по сути, отсекают менее надежных задолго до того, как им придется пройти проверку боем. Слабых духом ждут издевательства, избиения и публичный позор. Со строго рациональной точки зрения это выглядит пустой тратой времени: разве не проще было бы, распознав в человеке труса, не полагаться на него в опасных ситуациях, да и все? Никакие издевательства не исправят того, кто, по нашему мнению, не годится в солдаты, а значит, силы и время, потраченные на наказания и запугивание, пропадут зря. Однако усилия обретают смысл, если осознать, что они направлены не на жертву, а на остальных. Издевательства служат мощным запоминающимся сигналом, что дезертирство обойдется дорого, и интуитивно воспринимаются как способ снизить его вероятность. Все это прямое следствие приведенных выше принципов построения коалиции. Вступать в коалицию, из которой другие могут дезертировать без особой расплаты, опасно. Чем больше вы рискуете, вступая в коалицию, тем выше вам хочется поднять цену дезертирства.[145]