Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов

ожидала, что все так обернется. Подумала смятенно: «Может, быть, тогда надо было сказать, что один из провинившихся парней — сын работника милиции? Ведь все равно через день или два или даже сегодня это будет известно…»

Но она заколебалась, боясь непредвиденной нотой — и уже в самом конце — испортить хороший разговор.

Когда она уже вставала с места, полковник, поигрывая снятыми с переносицы очками, вдруг спросил:

— Светлана Николаевна, а этот рабочий парень, который вступился за вас, — наверное, он человек отважный? Не раздумывая, бросился на выручку… И наверное, сильный?

— Да, сильный. Боксером был.

— Еще молодой?

— Не знаю, сколько ему лет… но он говорил, что года два-три назад вернулся из армии.

— Гм… А как с образованием?

— Десятый класс в вечерней школе закончит в этом году. Производит впечатление культурного и начитанного человека.

— А как вы думаете, он не пошел бы работать к нам? — спросил полковник. — Я имею в виду милицию.

— Не знаю, — почему-то засмеялась Света.

— А я не шучу, — сказал он. — Нам очень нужны отважные люди. Думающие, конечно, люди, но и смелые… Работа у нас опасная, подчас геройская. Вы слышали, когда вошли, мой разговор по телефону — знаю, у газетчиков ухо востро. И глаз зорок: вероятно, вы видели в вестибюле нашего управления стенд с фотографиями?

Света кивнула.

— Это — наши герои. И некоторые из них погибли в борьбе с опасными преступниками… — Полковник умолк, опять нахмурился. — Но скрывать не стану: есть у нас в милиции и такие кадры, от которых надо бы избавляться. Люди низкой культуры, которые не прочь и воспользоваться в корыстных целях данной им властью… Вот почему нас интересует молодое и надежное пополнение.

— Я поняла. Но вряд ли Ким Котков — так его зовут — захочет уйти с завода.

В сквере перед зданием управления милиции оседал, подтаивая, снег. И казалось, что ветви берез, отягощенные несметным числом птичьих гнезд, уже расправляются в предчувствии весны.

18

В иные дни ей казалось, что тема уже перебродила в душе, что все обдумано и понято, что, наконец, пришла пора сесть к письменному столу, покусать кончик шариковой ручки, как всегда бывало с нею перед тем, как уверенно и быстро разогнать на бумаге первую строку, — и статья пойдет страница за страницей, будто бы сама собой…

Но вдруг одолевала неуверенность, робость: а достаточно ли она знает людей, о которых собирается писать, возвышая одних, обличая других и поучая на их примере всех остальных — тех, что будут читать ее статью?

Понять человека… Ведь порой и зачастую самого себя и то не можешь понять до конца! Каждый человек — это совершенно особый, замкнутый и вместе с тем беспредельный мир… Что ж, тогда, может быть, и вообще незачем браться за такое дело, ведь никто не неволит? Пускай писатели разбираются в бездонных сложностях психологии, а она — всего лишь журналистка, репортер, рецензент: «Состоялась премьера… открылась выставка…»

Нет, просто надо было повременить, своими глазами увидеть дальнейший ход событий, а главное, еще и еще раз встретиться с героями будущей статьи.

Узнала, что нынче вечером бригада Геннадия Игнатова во главе с ним самим будет патрулировать по городу в составе народной дружины. Напросилась пойти с ними. Это был верный предлог провести несколько часов вместе с рабочими парнями, прислушаться к их разговорам, понять их мысли. К тому же представлялся случай увидеть, как и чем живет вечерний город.

Сбор был назначен в парке. Пришли Ким, Гена, еще двое из их бригады — белобрысый Леша и смуглый Анатолий, верзила, даже повыше Кима. Ну, и Светлана Туробова — сбоку-припеку. Объектом их дежурства был район железнодорожного вокзала и прилегающих к нему улиц.

Воздух, чуть смягчившийся от дневного солнца, теперь делался ощутимо хрустким, стыл. Кашица снега под ногами затвердела, стала скользкой. Сосульки уже не срывались со звоном с крыш. Разбежавшиеся было по склонам улиц ручейки исчезли, будто кто-то загнал их на ночь, как овец.

Постепенно затих, угомонился и город. По улицам все реже проносились автомашины, поредели потоки пешеходов.

Люди, как пчелы, забрались в свои кирпичные и бетонные ульи — каждый в свою ячейку. И в каждой ячейке, конечно же, началась своя, непохожая на другие, либо, наоборот, совершенно схожая жизнь: хотя всяк коротал вечер по-своему, по-своему избавлялся от дневной усталости, не стесняясь чужих глаз и становясь самим собой, — но ведь и способы этого отдыха были наперечет. Одни, поужинав плотно, на весь долгий вечер устраивались перед телевизором; другие уединялись со стопкой книг; а третьи продолжали застолье — уже с другими стопками, их зычные голоса, спорящие, поющие, грохот сдвигаемых стульев легко проникали через звучные бетонные стены квартир в другие похожие ячейки и отсеки…

Еще Светлана, шагая по городу, заметила, что людской поток на улице не только поредел, но вроде бы помолодел. И в этом не было ничего предосудительного, потому что испокон веков так водилось: и деревня, и город по вечерам — во владении молодых. Тем более в предвестии весны, когда воздух начинает пьянить душу, волновать кровь, возбуждает понятные и непонятные желания.

Над крышами, в темно-синем небе, повис молодой серп луны и мерцала золотом Венера — они были так близки друг к другу, будто намеренно отдалились от прочих звезд, чтобы посекретничать наедине.

Залюбовавшись небом, Светлана чуть отстала от группы дружинников, шла с запрокинутой головой — и вдруг почувствовала резкий толчок в плечо, едва не упала.

Два парня — один с гитарой, висевшей на шнуре поперек груди, — как ни в чем не бывало проследовали мимо.

— Эй, вы, трубадуры, нельзя ли поосторожней? — крикнула им вслед.

Ким, обернувшись, в несколько прыжков настиг парней, схватил за ворот того, что был при гитаре:

— Погоди-ка… Ты зачем толкнул девушку? Или, если желаешь, я поставлю вопрос иначе: зачем тебе гитара? Известно ли тебе, что юноши с гитарами еще сотни лет назад распевали под окнами девушек серенады?.. А ты их берешь на таран?

— Я не нарочно…

— В таком случае принеси извинения, — настаивал Ким.

— За что же извиняться, если я ее просто не заметил? — разыгрывал дурачка парень.

— Присмотрись теперь. А мы присмотримся к тебе… Твоя как фамилия? — подоспел Геннадий.

— Ну, Кулаков…

— Работаешь или учишься?

— Учусь, в ГПТУ.

— Ты хоть сам понимаешь, что это невежливо, хуже того, мерзко — толкать девушек? — допытывался Ким. — Эдакому здоровенному лбу… Что, у вас в профтехучилище вы своих девчат тоже с ног сбиваете?

— Да наши девчата сами хоть кого сшибут, — объяснил