Герои былых времен - Юлия Федотова

Обычно Бочка на слова была скупа, не слишком-то она умела с ними обращаться. Но временами ее будто прорывало, находило неудержимое желание поразглагольствовать, поучить кого-нибудь уму-разуму. Вот как сейчас, к примеру.

– Злицца она! – Теперь речь Бочки не была обращена непосредственно к амазонке, а приобрела риторический характер. – Бушует и бушует! Бушует и бушует! Тубарет попортила, будто он ейный собственный! А чего, скажите, бушевать? Подвиги вершить ей приболело! А о том подумать не умеет, какие с ее-то брюхом подвиги! Радоваться должна, что сюды, на казенный хлеб, по зиме определилась! Это не каждой так везет. Темница-то у нас какая славная, спасибочки господину нашему герцогу! – Тут Бочка прибавила голос, авось да услышит кто из охраны. – И тепло тута, и кормят от пуза, и клопов вовсе мало, и стража душевная, и девки веселые подобрались… Это она в других темницах не сиживала, вот что я вам скажу! У упыря ольдонского! Или у евойного соседа-колдуна! Вот где страсти-то творятся! А туточки чистое благоденствие!.. Какие же, право, на свете неблагодарные твари встречаются!.. Слышь, Фиска!

– Отвяжись! – процедила Эфиселия сквозь зубы. Эта кличка, выкроенная здешним отребьем из ее благородного имени, приводила амазонку в ярость.

Но остановить разговорившуюся Бочку было не так просто.

– Ты скажи мне, Фиска, куда ты собиралась зимою с тройней тащиться? Поморозила бы младенчиков, и все дела! А тут и сродишь в тепле, и детки под призором будут. О таком сейчас любая лесная баба только мечтает!

Эфиселия презрительно скривилась, не удостоив разбойницу ответа. Вот еще, со всяким сбродом свою жизнь обсуждать! Однако откуда ей стало известно про тройню? Ведь ни словом не обмолвилась, ни одной живой душе! Загадка!

– А выйдешь на волю – детки уж подрастут, тебе с ними все вольготнее будет. Тройню-то и на руках за раз не унесешь. А там они и сами побегут, и верши тогда свои подвиги сколь душе угодно…

Пять лет темницы полагалось в Эттессе за конокрадство! Долгих пять лет! Эх, лучше бы безмозглая Бочка не напоминала ей об этом!

Эфиселия зажала ладонями уши и взвыла от ярости во весь голос. И плевать ей было, что время позднее, многие уже спят! Они ей не указ!

Тогда сзади неслышной походкой приблизилась Розалина, дева корриган, из продажных. Нежная, легкая, будто ненастоящая – ее даже клопы не кусали.

– Ну что ты, милая… – Голос Розалины был похож на звон серебряного колокольчика. – Не сердись, детки огорчатся. – Тонкие пальчики ласково прикоснулись к нечесаным волосам амазонки. – А давай я тебе лучше на любимого погадаю…

Из кармана холщового казенного передника дева достала стопочку карт таро, раскинула красивым веером. Она всегда знача, как развлечь, чем утешить каждую из тридцати обитательниц эттесской городской темницы.

Оказавшись в заточении, гордая амазонка ни на минуту не давала себе труда смягчить нрав и постараться приспособиться к окружающим. Со всеми – со стражниками ли, в самом деле на редкость спокойными и добродушными, с соседками ли по темнице – она обращалась одинаково надменно и нетерпимо. Вела себя как хотела, ни с кем и ни с чем не считаясь.

Она не могла понять, что спасает ее только особое положение, это из-за него другие узницы терпят, прощают ее выходки – жалеют по-бабьи. А иначе…

Трудно сказать, что именно было бы иначе, но ясно, что ничего хорошего. Ведь сидели в этой темнице не только ленивая дурища Бочка или нежная Розалина, не способная обидеть даже пролетающую мимо муху. Были здесь и грозные грабительницы-головорезки из Ольдона, и профессиональные воровки из герцогств. Были даже две убивицы из Черной гильдии, те, которых боялись и грабительницы, и воровки, потому что в ремесле лишения жизни им не имелось равных.

А главное – женщин там было много против одной. И сколь ни была искушена Эфиселия в боевом искусстве, с такими противницами справиться не смогла бы. Вот о чем следовало бы задуматься гордой амазонке. Но она не желала.

Переход от того места, где они спустились с горы (примерно в районе истока реки Менглен), до Трегерата занял около недели.

– Опять Трегерат! – раскапризничалась Ильза. – Нанимались мы, что ли, каждый год в него ходить?! Надоел хуже…

– Хуже горькой редьки! – подсказала любительница народной мудрости. И предложила: – Давайте обойдем город стороной.

Но Ильза сама же ей и возразила:

– Надо пополнить запас провизии, на морозе хорошо естся.

Хельги тоже не хотел в Трегерат, боялся узреть очередной шедевр монументального искусства. Но, к огромной его радости, горожане не стали восстанавливать утраченное, а ограничились золотой мемориальной доской на доме колдуна Мицара.

– Идемте, идемте отсюда скорее! – торопил демон спутников, остановившихся прочесть трогательную надпись. – Не дай боги, выйдет Мицар, узнает нас – и конец!

И тут в голову неугомонной сильфиды пришла очередная идея:

– Интересно, что теперь стало с Кирнерой? Надо пойти посмотреть!

– Нет!!! – завопили Хельги и Эдуард в один голос.

Но остальным идея понравилась.

За несколько лет окрестности Кирнеры успела заметно измениться. Главных отличий было два. Во-первых, со склонов ее исчезли все постройки. Божество ушло из этих мест, а с ним и его почитатели. Во-вторых, к устью страшной пещеры теперь вела широкая тропа, проторенная множеством ног. Ужас Трегерата стал теперь его главной достопримечательностью. Муниципалитет даже установил у входа будку со сторожем, тот взимал с посетителей входную плату, и, надо заметить, немалую.

Орвуд хотел поскандалить. Уж они-то имеют право на бесплатный просмотр! И на процент от дохода тоже! Ведь только благодаря им…

– Умолкни, несчастный! – велел Хельги, свирепо сверкая желтым глазом.

И гном понял, что лучше не связываться.

«Сик трансит глориа мунди…» – подумал Хельги на красивом мертвом языке латен, с неожиданной грустью обозревая место своего былого подвига.

Да, вот так и проходит она, мирская слава… Столетиями трепетал Трегерат при одном упоминании одного названия – Кирнера. Столетиями жизнь в городе была подчинена той, что обитала в этом подземелье. Ирракшана спит… Ирракшана не спит… Горожане даже голову в сторону пещеры боялись повернуть, не то что приблизиться по своей воле.

Что сохранилось от былого ужаса теперь?

Пещера, обширная, но вовсе не такая огромная, как показалось Хельги в первый раз. Косые солнечные лучи, проникающие внутрь сквозь отверстие, освещали пространство довольно ярко, рассеивая ореол таинственности. Опустевший постамент – это на нем еще так недавно возлежало огромное тело демона-убийцы… Теперь вся поверхность каменного ложа была обсижена дикими голубями, а боковые стены пестрели надписями типа «Здесь был я», выцарапанными на мягком желтоватом песчанике; от древнего узора уже мало что сохранилось. Подобные же надписи, сделанные белым мелом и красным кирпичом, красовались и на стенах. В довершение картины в темном углу была навалена целая куча того, во что ступают неожиданно.