Неон, она и не он - Александр Солин

– И чтобы я уступил тебя ему? Ты этого хочешь? – с тихой яростью выдавил он.

Она пожала плечами:

– Мало ли чего я хочу!

– Может, ты жалеешь, что мы отказались от ужина? – процедил он.

– Может, и жалею! – отрезала она и подумала: «Боже, какой он некрасивый!»

Он некоторое время смотрел на нее, выпучив глаза, затем круто повернулся и скрылся в ванной. Минут двадцать он отсутствовал, а когда появился, то молча прошел к балкону и уселся в кресло. Она в свою очередь заняла ванную и пробыла там не менее получаса.

– Обедать пойдешь? – спросила она ровным голосом, шурша за его спиной зеленым с коричневыми цветами платьем на бретельках.

– Нет, – не оборачиваясь, бросил он.

Ни слова не говоря, она покинула номер, а когда вернулась, он все также сидел в кресле. Ни о чем его не спрашивая, она переоделась и отправилась на пляж. Там она улеглась в шезлонг, закинула руку на глаза, и мысли ее тут же обратились к американцу.

«Боже мой, боже мой, ну как такое возможно? Ведь телом он – вылитый Володя! Если бы не его лицо…»

С пугающей точностью копируя Володины движения, американец беззвучно мельтешил у нее перед закрытыми глазами. «Нет, нет, я не психопатка, чтобы добровольно совать голову в газовую камеру воспоминаний!» – отгоняла она его. Но светло-зеленый американец в бугристых плавках застрял на вогнутом экране век и никак не желал его покидать.

Жених появился через полчаса и занял место рядом с ней.

– Извини, – сказал он, – сам не понимаю, что на меня нашло…

– А я понимаю, – сухо ответила она. – Не надо давать волю воображению!

Последовал очень худой мир. Американцы на пляже так и не появились. Чтобы не портить аппетит тишиной номера, они впервые спустились в ресторан, где кое-как поужинали. После ужина он проводил ее до номера и спросил:

– Ты не против, если я вернусь в бар?

– Да ради бога! – безразлично откликнулась она, переоделась в халат, улеглась на кровать и взяла книгу. Несмотря на закладку, книга открылась в другом месте. Она взглянула, и в глаза ей бросилось:

«Откуда-то в Розмэри возникло предчувствие, что сегодняшнее купанье запомнится ей на всю жизнь…»

Итак, вчерашнее предупреждение сбылось, и если про всю жизнь говорить было преждевременно, то сегодняшний день оказался заполненным им до отказа. Почти в это же время начался дождь и уже не прекращался всю ночь.

В баре он познакомился с седовласым англичанином, который, как и он, оставил жену в номере, чтобы подлечить мужское самолюбие. Хотя, какое может быть самолюбие у седовласых женатых мужчин? А такое же, как и у всех – либо больное, либо ущемленное.

Дмитрий вливал в себя виски и ругал Россию на чем свет стоит, а когда англичанин с ним соглашался, чувствовал, как ежится его национальная гордость. За окнами шел дождь, в углу играл рояль, дым сигар сгустил воздух, а виски притупил зрение – словом, обстановка была самая что ни на есть салонная. Пианист заиграл “Te a for Two”, и он пожалел, что с ним нет невесты: именно эту мелодию мечтал он показать ей в этих стенах.

«Что за черт, что случилось? – растерянно думал он. – По чьей злой прихоти нарушился ход вещей, еще утром такой послушный и внятный?»

В поисках ответа он весь вечер пополнял стакан эликсиром печали. А что ему оставалось? Ведь сегодня он вдруг так ясно и безнадежно понял, что всегда будет не тем, кто ей нужен…

28

Вернулся он, когда она уже спала. В халате уселся в кресло, где и проспал под шум дождя до утра. Обнаружив его там, она ни о чем не стала его спрашивать, только удивленно на него посмотрела. Они молча спустились на завтрак, где встретили радостного американца и его учтивую жену. Наташа необыкновенно оживилась, на лице же жениха поселилась кислая гримаса.

Мучения его возобновились с новой силой, когда они сошлись на пляже. Наташа, забыв о приличиях, буквально липла к американцу. Тот в свою очередь сыпал репликами, а она в ответ громко и неприятно хохотала. Американец обнаглел до такой степени, что без разрешения увлекал ее в воду, оставляя жениху в залог свою жену.

«В морду ему дать, что ли?» – тоскливо думал жених. Американская жена вежливо улыбалась.

После одного из купаний, где голубки барахтались бок о бок, невеста, пряча шальные глаза, сообщила ему:

– Джеймс предлагает взять катер и прокатиться по бухте! Что скажешь?

– Я – пас, – ответил, словно пролаял он, и невеста, не сказав ни слова, пошла с американцем на другую сторону пирса, где швартовались катера. Он остался с Джулией.

– Не волнуйтесь, он никогда не позволит себе ничего лишнего… – улыбнулась она снисходительно. Он злобно посмотрел на нее: «Ну, и дура, прости господи!»

– Я прошу прощения, у меня здесь кое-какие дела! – извинился он и ушел.

Вернувшись в номер, он отвернул кресло от балкона и просидел в нем до ее прихода, крепясь изо всех сил, чтобы не смотреть на бухту, где он все равно не разглядел бы их порочных занятий, приди им в голову ими заняться.

Она явилась через два часа и объявила с натужной беспечностью:

– Зря ты не поехал – было очень интересно!

Он злобно взглянул на нее и сказал, ломая губы:

– Наташа, что случилось? Когда я вчера предлагал тебе то же самое, ты отказалась. Когда сегодня тебе это предлагает чужой сомнительный человек – ты соглашаешься! Как тебя понимать?

– Вчера у меня не было настроения, а сегодня есть! – бегали ее глаза.

– Какие еще сюрпризы приготовило мне твое настроение? – криво усмехнулся он.

– Ты же знаешь – вечером ужинаем с американцами!

– Нет уж, уволь!

– Тогда я пойду одна! – упрямо мотнула она головой.

– Как знаешь… – ответил он и ушел обедать.

Кое-как проглотив кусок мяса, он вернулся в номер и, как всегда, уселся в кресло. Через некоторое время пришла она и, не слова ни говоря, улеглась на кровать. В полном молчании они провели бесконечные двадцать минут, и она спросила:

– На пляж пойдешь?

– Нет, – отрывисто ответил он, не поворачивая головы.

– Ну, как хочешь… – обронила она с легкой угрозой.

Пошуршав за его спиной одеждой, она переоделась, взяла пляжную сумку и ушла, хлопнув дверью. Посидев еще немного, он встал, взял деньги, документы и отправился, куда глаза глядят. Точнее, так он предполагал вначале, но пройдя метров четыреста в сторону Канн, свернул на пляж, взял лежак и провел три часа в обществе песчаных людей, изводя голову дурными мыслями. Когда на помрачневшем пляже вместе с ним остались только те, кому некуда было спешить, он оделся и отправился бродить по городу. Бессмысленное кружение по веселым вечерним улицам, где для него не было места, его утомило, и он вспомнил про один известный ему по прошлому году ресторанчик, в котором квартет негров исполнял вещи Сиднея Бише. Добравшись туда, он нашел всех четверых в полном здравии, словно расстался с ними только вчера. Устроившись в углу, он заказал пол-литровую бутылку “Red label”, п а ч к у “ Gitanes” и принялся топить тоску в заморском пойле и дыму. Довольно скоро к нему подсела легкомысленно одетая девушка невнятного возраста. Он налил ей виски, выпил с ней и попросил:

– Посиди со мной, я заплачУ.

И она, назвавшись Жюли, просидела с ним весь вечер, слушая его жалобы и жалея его на плохом английском.

– Эх, Жулька, собачонка ты приблудная! – втолковывал он ей по-русски. – Ни хрена ты не понимаешь в русской любви!

Когда квартет заиграл «Маленький цветок», он облокотился рукой о стол и, призывая себя и ее к молчанию, поднял вверх указательный палец. Когда пьеса закончилась, он потянулся к бутылке, налил ей и себе и выпил за упокой души прекрасного растения. Погиб еще один аттракцион, посвященный его невесте.

Когда он собрался уходить, Жюли позвала его с собой. В ответ он вручил ей сто евро, нежно с ней распрощался и побрел в отель на виду у фонарей, которые по очереди заглядывали в его безжизненное лицо, а затем глумливо щурились в спину. Добравшись до отеля, он объявил администратору, что собирается уезжать и попросил помочь с билетом на завтра хоть на Москву, хоть в Питер, добавив к своей просьбе двадцать евро. Тот заверил, что постарается, а результат своих стараний объявит утром. Он поднялся в пустой номер, ополоснул лицо и, оставив гореть один светильник, устроился в кресле.

Около часа ночи в дверь постучали, и он пошел открывать. За дверью американец придерживал за талию глупо улыбающуюся невесту.

– А вот и мой верный Димочка! – объявила косноязычная невеста, качнулась и, выставив руки, упала жениху на грудь.

– Sorry! – улыбался американец.

– Fack you, козел! – рявкнул жених и захлопнул дверь перед его носом. Затем довел невесту до кровати и усадил.

– Димочка, ты не представляешь, какая я пьяная! – бубнила она, норовя свалиться набок.

– Хорошо, хорошо, раздевайся и ложись!

– Раздень меня, я не могу…

Закинув ее безвольные руки себе на плечи и удерживая тряпичное тело, он осторожно стаскивал с нее непрочное (непорочное?) платье, а она, закрыв глаза, обдавала его пьяным, настоянным на виски дыханием. Сняв платье, он уложил ее на кровать, освободил от лифчика и трусов, прикрыл ее обездвиженную наготу одеялом и, выключив свет, уселся в кресло.