Светские манеры - Рене Розен

пальцами, опухшими суставами и поняла, что ее любимые бриллиантовые кольца на них не налезут. Вздохнув, она надела тонкие кожаные перчатки, спрятав старческие руки от себя самой.

Когда она оделась, в дверях появился Томас. Не желает ли миссис Астор поехать на прогулку, осведомился он.

– На это у меня нет времени, Хейд. Не сегодня. Вечером – бал.

– Разумеется. – Он церемонно поклонился и повел ее в гостиную, где она взяла свой календарь. С огромным трудом открыв скрюченными пальцами тетрадь, Каролина нашла страницу с нужной датой и увидела, что она пуста.

– Хейд? – крикнула Каролина. – Хейд, подойдите сюда!

Дворецкий бегом вернулся в гостиную.

– Миссис Астор?

– Что с моим календарем? Сегодня я приглашена на званый обед.

– Боюсь, не сегодня, миссис Астор.

– А вечером я даю бал. Почему это не записано? Сегодня я должна быть на званом обеде. Я абсолютно в этом уверена. – Каролина захлопнула тетрадь и отпихнула ее от себя.

– Я принес вам чай с шоколадным печеньем, – сказал Томас, ставя перед ней чашку.

Каролина потянулась за печеньем, но дворецкий ее остановил.

– Позвольте мне, миссис Астор. – Без лишних слов он снял с нее перчатки. – Ну вот. Так ведь лучше, правда?

Она кивнула и, потягивая чай, услышала, как Хейд говорит кому-то в коридоре:

– …у нее сегодня не самый лучший день.

Интересно, с кем это он беседует? С Джеком? С Кэрри? Или Шарлотта вернулась из Европы повидать мать? Шарлотта вышла замуж второй раз, жила счастливо в браке и пыталась наладить отношения с детьми, особенно с дочерью.

– Время, – сказала Шарлотте Каролина, – дай им время. – Но Каролина опасалась, что у нее самой времени осталось мало, и она не желала что-либо упускать. Во всяком случае, пока еще она оставалась главой семьи, ее направляющей силой. Являясь основательницей высшего общества, она – что более важно – также создала свою семью, свое наследие. Сейчас у нее трое детей, тринадцать внуков и семь правнуков. Они – продолжатели фамилии Астор, ее традиций. Именно семья придавала ей силы, заставляла цепляться за жизнь.

Дворецкий в коридоре все еще с кем-то беседовал.

– Томас? – окликнула его Каролина.

– Да, миссис Астор?

Она не помнила, зачем его позвала.

– Может, хотите сыграть в конкиан? – предложил Томас. Он сел напротив Каролины и взял колоду карт.

– Да, пожалуй. – Она откусила печенье. – С удовольствием.

Пока он мешал карты, Каролина сидела молча, размышляя. Она остро сознавала, что порой реальность ускользает от нее. Что разум ее ненадежен, изменяет ей. Она понимала, что порой разговаривает, как выжившая из ума старуха, и это приводило ее в ужас. Ей вспоминалась мать в последние годы жизни: зачастую она несла вздор, Каролину называла другим именем, жаловалась, что кто-то забрал ее трость, украл драгоценности…

Каролина пребывала в растерянности. Она не доверяла себе, боялась ляпнуть что-нибудь невпопад. Она находилась на грани старческого маразма; еще немного, и ее ждет полное одряхление. Сердце бешено заколотилось, дышать стало трудно, лоб и шея покрылись испариной.

– Томас, – тихо, почти шепотом произнесла она. – Томас, я не хочу умирать.

– Я тоже не хочу, чтобы вы умирали. – Он тепло улыбнулся ей, пытаясь обратить в шутку ее слова, и принялся сдавать карты.

Каролина уронила печенье и закрыла лицо ладонями.

– Господи помилуй, что со мной происходит?

– Вы устали, миссис Астор. Только и всего. Плохо спали ночью. Но в остальном, уверяю вас, вы абсолютно здоровы. Ничего страшного.

– Томас, не оставляйте меня. Очень вас прошу, не оставляйте.

Он положил карты и нежно стиснул ее руку.

– Я здесь, миссис Астор. И всегда буду с вами. – Томас выпустил ее ладонь, взял карты и раскрыл их в руке веером.

Через минуту она осознала, что дыхание ее выравнивается, стены ее чудесной гостиной вновь раздвигаются. Она тоже взяла в руки свои карты и после одной партии в конкиан почувствовала, что ей стало лучше, что она владеет собой.

Когда они закончили играть, она сказала, что хочет подышать свежим воздухом.

– Томас, распорядитесь, чтобы подали экипаж. Я хотела бы поехать на прогулку.

На улице она и вовсе воспрянула духом. Ласковый ветерок и солнце улучшали самочувствие. Они катили по Пятой авеню. Томас сидел рядом с ней. Каролину поразило огромное количество машин на дороге.

– Помнится, Гарри предсказывал, сто лет назад, что машины вытеснят лошадей. До сих пор не могу поверить…

Вскоре они свернули в парк, где дети катались на роликах, а мужчины и женщины – на велосипедах – всюду, куда бы она ни посмотрела. Должно быть, она задремала, потому как очнулась от звона колоколов, доносившегося издалека. Они уже были не в Центральном парке, и ее голова покоилась на плече Томаса. Сбитая с толку, Каролина огляделась, спросила, который час.

– Самое начало пятого, миссис Астор.

– О боже. Нужно поторопиться. Скоро гости начнут прибывать, а еще столько всего не сделано.

– Не волнуйтесь, миссис Астор. Обо всем уже позаботились, уверяю вас.

Каролина велела кучеру отвезти их домой. После чаепития пришло время заняться вечерним туалетом. Она выбрала пурпурное платье, сшитое Уортом. Это был один из ее любимых нарядов, идеально подходивший для бала, который она давала сегодня вечером. Голову она решила украсить бриллиантовой тиарой, и, поскольку любимые кольца не налезали на пальцы, она удовольствовалась корсажной брошью.

Перед тем, как выйти из гардеробной, она окликнула Томаса.

– Оркестр готов?

– Вы выглядите изумительно, миссис Астор. – Томас учтиво поклонился.

Каролина повернулась лицом к зеркалу и увидела в нем то, что видел он. Ее взору предстала молодая Лина, стоявшая на пороге своего будущего. Великого будущего.

Полюбовавшись собой, Каролина покинула гардеробную и направилась к верхней площадке лестницы, той самой лестницы, с которой упала. Там она села в кресло под своим портретом и стала терпеливо ждать прихода гостей.

Глава 64

Альва

Ньюпорт, 1908 год

Солнце стояло высоко на лазоревом небосводе. На улице оркестр начал исполнять мелодию «Мы, женщины». Альва взяла черный шифоновый зонтик от солнца, в тон платью.[40] Как ужасно, что приходится ходить в черном в такой жаркий день, посетовала она про себя.

Пройдя по длинному коридору, она вышла на улицу через стеклянные двери, которые были распахнуты настежь навстречу океанскому бризу, несшему в дом прохладу. Всюду у комнат дежурили полицейские, охраняя ее бесценные предметы искусства и антикварные вещи, ведь посмотреть ее Мраморный дом приходили тысячи посторонних.

Еще задолго до смерти Оливера, когда Альва почти не участвовала в жизни светского общества и у нее появилось свободное время, она стала посещать доходные дома в районах трущоб, больницы, сиротские приюты. В июне Оливер скоропостижно скончался, но Альва не позволила горю поглотить ее целиком. Она с головой окунулась в борьбу за избирательные права женщин, оказывая суфражистскому движению значительную финансовую поддержку. Ранее она арендовала здание на пересечении Сорок второй улицы и Пятой авеню для штаб-квартиры Национальной суфражистской ассоциации, уплатив пять тысяч долларов за годовую аренду.

Сама она по-прежнему жила в Белькуре – коттедже Оливера на противоположной стороне Бельвю-авеню. Роскошный Мраморный дом, с которым Альва не в силах была расстаться, теперь служил ей, главным образом, как хранилище ее многочисленных нарядов, предметов мебели, искусства и антиквариата. Сегодня впервые за много лет