Время шакалов - Станислав Владимирович Далецкий

Максимыч налил себе воды в стаканчик, из которого недавно выпил водки, выпил воду, прополоскав рот перед последним глотком, понимающе посмотрел на Михаила Ефимовича, который как-то рассказывал в этой компании свою историю бомжевания, и кротко ответил: – Ну это не моё мнение, а доктора Геббельса относительно евреев в искусстве, но известно всем, что представители этого племени оседают там, где не создается что-то реальное и где можно легко имитировать деятельность, как-то: финансы, искусство и наука.

Как говорили в советское время: один еврей – это торговая точка, два – это чемпионат мира по шахматам, три – это академия наук. И в художественном творчестве они не занимаются, собственно, творчеством, а присутствуют рядом: как организаторы, критики и рекламщики, причем в любой стране. Русский творит в России, француз – во Франции, англичанин – в Англии, но везде при них находятся евреи, вот и получается, что культура, создаваемая каждым народом, является национальной по своей сути, а искусство, как понятие – интернационально: именно присутствием особей этого племени при творцах.

Михаил Ефимович внутренне был не согласен с позицией Учителя, но найти убедительных доводов против, не мог, поэтому промолчал. Молчали и другие бомжи.

Учитель посмотрел на них и усмехнулся: – Что ж, дискуссия окончена. Прошу ваши стаканы,– и он разлил остатки водки, принесенной Михаилом Ефимовичем в подставленные стаканчики.

– А теперь тост за нашу жизнь без искусства. Вот, Черный, живёт же без театра, Хромой не читает книг, Тихий не смотрит телевизор и не ходит в музеи и галереи и ничего, живут – пусть и бомжами, но живут. А вот без хлеба и водки, вы бы прожили? Нет. Поэтому и выпьем за жизнь без искусства!

Мы тоже, как и деятели искусства, живем паразитами за счет общества людей, которые создают и созидают всё, что нужно для нашей жизни: одежду, еду и водку. Так выпьем же за людей творческих, кто своим трудом и умением создают всё это.

Учитель выпил из своего стаканчика, за ним и остальные. Уже стемнело, и пора было укладываться на ночлег. Михаил Ефимович решил вернуться на свой чердак: ночь наступила теплая и спокойная, светила полная луна и добраться к себе было легко и просто – главное не встретить на пути ментов и наркоманов.

Он простился с кампанией и вышел из разрушенного дома, размышляя о беседе, в которой участвовал, но не смог опровергнуть утверждения Учителя.

IV

После выходных дней, проведенных за продажей книг, Михаил Ефимович вновь посетил жилище бомжей, чтобы забрать книги – если таковые поимелись из мусорок за истекший период с его прошлого посещения.

Войдя в обитель бомжей, Михаил Ефимович застал своих собратьев по жизни в тоске и унынии. Стол был пуст: ни на нём, ни рядом с ним не виднелось пустой бутылки, что и определяло плохое настроение общества – нет выпивки, нет и настроения.

Учитель сидел в своём кресле и пристально смотрел вдаль сквозь выбитые стекла оконной рамы. Черный с Хромым сидели возле стола и медленно жевали куски хлеба, отламывая их от батона и макая в варенье, налитое в пластиковую тарелку из двухлитровой банки, стоявшей на столе. Иванов, сидя на лежаке, внимательно рассматривал свой пиджак, определяя его пригодность к дальнейшей носке по причине загрязненности. Все молчали.

Увидев Михаила Ефимовича, входящего в убежище со связками книг в руках, Учитель встрепенулся в кресле и с надеждой в голосе спросил: «Ну как, Тихий? Принес бутылёк, как всегда утешая общество?»

– Извини, Учитель, сегодня пришел пустой. Продал несколько книг, но выручку пришлось отдать менту, который грозился забрать меня в кутузку вместе с книгами за незаконную торговлю в неотведенном месте. Поэтому и зашел к вам: может, что перекусить найдется, посмотреть книги, если вы их собрали и свои оставить здесь, чтобы не размокли под дождем, который только что начался.

Действительно, редкие капли летнего дождя начали стучать по карнизу окна, расплываясь темными пятнами на крашеной суриком жести.

Учитель огорченно вздохнул, услышав ответ Михаила Ефимовича и продолжил: – Что ж, сегодня не наш день. Нам тоже не удалось отовариться утешительным напитком к ужину, да и сам ужин не получился: есть только хлеб и варенье, которое Иванов выудил в контейнере мусора у нового дома, здесь, неподалеку. Можешь и ты, Тихий, присоединиться к ребятам и перекусить хлебом с вареньем, вода тоже есть.

Михаил Ефимович не стал ждать повторного приглашения и, присев к столу, стал уминать свежий хлеб, макая его в тарелку с вареньем и запивая холодной водой.

Учитель, наблюдая за едоками, порылся в кармане пиджака, нашел целую сигарету, закурил и, откинувшись в кресле, сказал: «Ну что? Так и будем сидеть весь вечер молча, обижаясь на жизнь и на самих себя, за то, что не удалось вечернее застолье? Давайте лучше поговорим сегодня о политике: русский человек всегда, когда делать нечего, говорит о политике, обсуждая глобальные проблемы, на которые он не может оказать никакого влияния – такова наша натура».

– Ты что, Учитель, совсем одурел от жары? – ответил Иванов, наливая воды в стакан и жадно осушив его, – У людей в горле пересохло и голову ломит от отсутствия водочки, а он придумал разговор о политике весьти! Нам, слесарям, без водки жить нельзя: рука точность теряет – если немного не выпьешь, а ты о политике какой-то хочешь болтовню затеять!

– Положим, ты, Иванов, никакой сейчас не слесарь, а бомж – то есть бывший обыкновенный местный житель: так я понимаю это слово, а вот почему ты стал бомжом – это и есть политика, вернее её результат, в чистом виде. Не хочешь говорить о политике – давай поговорим о женщинах: как говорится, хрен редьки не слаще. Утешит тебя разговор о женщинах. Иванов? – спросил Учитель.

–Нет, нет, давай лучше о политике, – быстро ответил Иванов, – ну их к черту этих женщин: не нашего возраста тема разговора про них.

– Как так? – Удивился Учитель,– Помнится, ты как-то говорил, что бросишь пить, снова пойдешь работать слесарем и, быть может, ещё женишься, а теперь отказываешься от своей мечты? – подколол его Учитель.

– Нет, не отказываюсь, только сейчас настроения нет говорить про женщин. Вот если бы стаканчик водочки пропустить – тогда другое дело, можно и помечтать. Ладно, Учитель, давай про политику: что ты там затеял говорить? –ответил Иванов, меняя сидячую позу на лежачую и устраиваясь поудобнее.

– Собственно говоря, я предложил только тему разговора, чтобы не молчать, а каждый может сказать что угодно,– ответил Учитель, докуривая