Вкус крови - Мария Семенова

– Выбрось ее куда-нибудь, – попросила Штопка. Дмитрий вынул из кармана пластиковый пакет и осторожно положил туда рубиновую каплю.

– Не могу, Лена, это вещдок.

И сразу вспомнились дела, и то, что «вампир» еще не пойман. Неужели придется встать и уйти? Оставить ее здесь совсем одну, да еще в квартире со сломанной дверью?

Ночные видения повторялись. В такие ночи он просыпался и не мог заснуть. В первые минуты он ни о чем не думал, но постепенно включался рассудок, и сон начинал казаться кошмаром, от которого надо избавиться. Отдадим ему должное – он старался. К Штопке он больше не подходил и с самого посещения Кунсткамеры не сказал ей ни слова. После восьмого класса она перешла в художественную школу, а потом переехала на Васильевский. Судьба хранила ее.

Сначала ему снилась Штопка, но потом он понял, что дело не в ней. Дело было в запахе. Он безошибочно мог определить, кто из окружающих его женщин переживает, как говорит реклама, «критические дни», которые в те времена стыдливо называли «нездоровьем». Он узнавал этих женщин в метро, в автобусе, в очереди. Особенно сильно это чувствовалось летом, когда на них не было толстых пальто и водонепроницаемых плащей. Его охватывала дикая дрожь. Хотелось впиться зубами в горло тетки, которая стояла впереди за колбасой, хотя ее шея была вовсе не молочно-белой. Его прошибал пот, и он предпринимал гигантские усилия, чтобы победить в себе ЭТО.

– Лен, извини, что я тебе дверь сломал. Я завтра же поставлю новую, железную. Сегодня, прости, не смогу.

– Его ловить пойдешь?

– Надо. А что делать?

– Надо. Я понимаю.

Она оправилась от первого шока и теперь стояла перед зеркальцем, разглядывая небольшую ссадину под левым ухом. Кровь уже запеклась. Три дня – и ничего не будет видно. Но сможет ли она забыть ЭТО даже через тридцать лет?

– Понимаешь, – сказала Штопка, – он пришел не просто так. Нет, нет, и не думал меня убивать. Совсем наоборот. Он думал, что я ему помогу избавиться от этого. Если он мне все расскажет.

– И он рассказал?!

– Пытался. Ему было трудно даже начать. Он сказал, что у него сложности на сексуальной почве. Говорил, как будто читал медицинскую книгу. Наверно, иначе ему было трудно. Но в чем это заключается, так и не смог сказать. А потом вдруг предложил надеть эту каплю.

Они помолчали.

– Но как это все-таки ужасно, – сказала она. – Ведь мы знали его столько лет.

– Если точно, то я его знал двадцать два года. С первого класса…

Вторая веха наступила, когда он закончил школу и подал документы в Первый медицинский. Его выбор удивил всех, никто и не думал, что у него есть склонность к медицине. Но родители не спорили, хотя и беспокоились, что сын не пройдет по конкурсу, – поступить в Первый мед было делом непростым.

Последним шло сочинение. Он писал что-то по Онегину, стараясь избегать тех слов, в написании которых не был уверен. Наконец труд был закончен, он сдал свои листки и пошел к выходу. Впереди шла девушка-абитуриентка. Она замешкалась в дверях, и он почувствовал запах – удушающий, почти такой же сильный, какой являлся в снах-кошмарах. Возможно, обстановка экзамена обострила чувства. Но желание броситься на женское тело, впиться в горло и долго насиловать стало таким нестерпимым, что он отпрянул от двери и уткнулся лбом в холодную стену.

– Вам плохо? – К нему подошел кто-то из преподавателей.

– Все в порядке. Извините…

Он не помнил, как вышел из здания института, как несся куда-то не разбирая дороги. Желание впиться в горло и убить, чтобы голова была набок, не проходило.

Внезапно он остановился. Прямо перед ним на мусорном контейнере сидела рыженькая кошечка, домашний полукотенок. Она посмотрела на него прозрачными голубыми глазами и принялась розовым язычком расчесывать полосатую шерстку.

Вспомнились пушистые волосы Штопки, и пульсирующая жилка, и запах. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, он бросился к кошке…

И остановился, только когда крошечное тельце превратилось в окровавленные лохмотья. Возбуждение прошло. Осталось лишь чувство умиротворенного удовлетворения. Он посмотрел на свои руки, выбросил окровавленное тело в контейнер и стал лихорадочно соображать, где он может привести себя в порядок.

Руки и, как он подозревал, лицо были в крови. Кое-как вытерев руки, он дошел до моста через Большую Невку и, спустившись к воде, помылся более тщательно.

Пока ехал домой в метро, не думал ни о чем. Даже не удивлялся, что кошечку совсем не жаль.

Через три дня Александра Попова приняли на первый курс Первого медицинского института.

В тот год он перестал есть мясо.

– Лена, Леночка, можно, я буду звать тебя Штопка, ну хотя бы иногда.

– Ну если иногда…

– Милая, понимаешь, мне надо идти…

– Я понимаю. Но ведь ты вернешься?

– Да, я обязательно вернусь.

– Я буду ждать тебя, как Сольвейг.

Судмедэксперт Попов превратился в загнанного зверя. Шестое чувство обострилось до предела. Зверь, живший у него в душе, теперь окончательно вырвался наружу, полностью вытеснив человека по имени Санька.

Зверь легко шел по Большому проспекту. Возвращаться домой или на работу нельзя – это он понимал четко. Его засекли, и теперь повсюду будут расставлены ловушки. Проще всего сейчас убраться из города. Выезды еще открыты. Попов сам работал в этой системе и хорошо представлял себе, как медленно все происходит.

Хотя данный случай особенный. Поймали Вампира, Джека Потрошителя…

Еще не поймали… И поймают ли… Он злорадно оскалился. Жаль, денег маловато. Но идти домой нельзя. Ничего, на первое время хватит. Хорошо бы обзавестись оружием. Вот это было бы совсем нелишним. План быстро сложился в голове.

Существо, внешне выглядевшее как Александр Попов, вошло на станцию метро «Василеостровская» и поехало в сторону «Ладожской».

Он был уверен, что в самом отделении уже могут быть в курсе, но сообщили ли всем патрульно-постовым… Скорее всего нет. Он не мог знать этого, но чувствовал.

Он шел уверенно и знал – все получится, все будет в порядке. Он самый хитрый, самый ловкий и самый неуловимый. И у него все получится. Иначе просто не может быть.

Виктор Чекасов стоял у входа на пятую платформу, наблюдая, как мимо идут пассажиры, торопящиеся на электричку. Против всех правил он был один. Отделение сильно пострадало за последнее время – Игорь Власенко убит, Славу Полищука оставили в отделении, он заменял погибшего Жеброва. Все вообще пошло кувырком.

– Капитан, – раздался рядом уверенный голос. Чекасов обернулся и увидел судмедэксперта Попова. Он прекрасно помнил его по делу об убийстве в электричке и другим и не мог не оценить его профессионализм.

– Здравствуйте, – ответил он.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал судмедэксперт. – Я заметил подозрительного человека. У вас ведь есть розыскная оперативка на убийцу из электрички?

– С собой нет, – ответил Виктор. – Но я помню.

– Пойдемте со мной, вон туда, за багажное отделение.

Капитан последовал за судмедэкспертом. Они пропустили автокар, тащивший за собой целый поезд сцепленных тележек, нагруженных мешками с бельем. Прошли мимо багажного отделения, завернули за угол и оказались на совершенно пустом пятачке, ограниченном с трех сторон глухими стенами.

– Тут, – сказал судмедэксперт.

– Но… – с недоумением огляделся Чекасов. Происходило что-то не то. Виктор почувствовал это еще раньше, но теперь чувство тревоги захлестнуло его с головой. Что-то в поведении судмедэкс-перта ему вдруг очень не понравилось. Он резко обернулся. Но было поздно. Попов с размаху ударил его тыльной стороной ладони по шее прямо под ухом. В глазах у Чекасова потемнело, и он рухнул на асфальт.

Попов склонился над распластанным телом и ударил ногой в основание черепа сзади. Когда минут через сорок капитана Чекасова нашли, он был мертв. Пистолета при нем не было.

Практика после пятого курса проходила в деревне Волкино Оредежского района в крошечной деревенской больнице, где кроме Попова летом оставался только один врач, да и тот стремился сбросить основную работу на практиканта. У врача, как у всякого местного жителя, было свое хозяйство, а летом самая страда.

Жизнь в Волкине была скучная, и хотелось в город, тем более что там оставалась Надя, с которой они собирались пожениться. Они сделали бы это раньше, если бы не Санькины сны, а иногда и кошмарная явь. По Петроградской уже пополз слух, что пропадают рыжие кошки. Пришлось переехать в Московский район.

Больше всего он боялся, что догадается Надя. Матери к тому .времени уже не было в живых.

Вечером двадцатого июля Саньке стало муторно вконец. Захотелось немедленно уйти из Волкина и хотя бы на день оказаться в городе. Больных почти не было, если не считать выздоравливающего старичка с воспалением легких и бабки с гипертонией. Обоих можно было спокойно оставить на медсестру, горластую тетку по прозванию Кувердйха.