Цена свободы – любовь (СИ) - Флёри Юлия

– Ты неадекватен, а не счастлив! – Сцепила Мила зубы. Брат уравновешено выдохнул.

– Твой отец был очень мудрым человеком. Помнишь, как он говорил? «Чтобы увидеть радугу, нужно переждать дождь».

– Радугу, значит? Тогда я хочу увидеть её, эту твою радугу. Сейчас.

– Нет.

– Снова нет? – Показательно ахнула Мила, выражая недоверие к его словам.

– Ты не в себе. Что угодно наговорить можешь. Не хочу, чтобы Али нервничала.

– Ты её защищаешь?

Мила ошарашенно взглянула, а Саша мелодично рассмеялся.

– Али моя жена. Разве может быть по-другому? – Щёлкнул сестру по носу.

Мила осеклась и отступилась.

– Чем она держит тебя?

– Такое слово как «любовь» не опишет и сотой доли того, что чувствую. Она для меня, понимаешь? Один взгляд и пропал. И у меня в жизни нет ничего дороже этого чувства к ней.

– Эффект запретного плода, Саш… – Попыталась сестра убедить, но он только воздуха перехватил и коротко ей улыбнулся.

– Нет ничего дороже, Мила. – Повторился он с незнакомой искрой во взгляде. – Уезжай сегодня и обязательно позвони, как доберёшься.

Саша сжал ладонь сестры и постарался найти в её глазах понимание. Старался и не нашёл. Она не была знакома с этим фатальным чувством. Она была куда удачливее его.

Глава 32

«Братья так не поступают» – тихим шелестом вернулись не замеченные когда-то слова. «Братья так не поступают» – словно толчок в плечи, ворвался в память ненавистный голос и заставил Алию проснуться, на постели сесть. На лбу выступил холодный пот, руки зашлись в неконтролируемой дрожи, и хриплое дыхание… точно у загнанной лошади, рвалось из груди. Мия спокойно спала рядом, но прикоснуться Алия не посмела, боясь напугать девочку. Выбежала в ванную комнату, умылась ледяной водой и задохнулась новой порцией, словно из ниоткуда выплывших слов: «у брата украл, шакал». Ярый крик Искандера, едва слышный стон Муллы, доносящийся откуда-то из-за спины скрип зубов.

Подкосились ноги, болезненно сжалось сердце. Зацепившись побелевшими от напряжения пальцами за тумбу умывальника, Али плавно осела на пол. «И всё-таки ты искал меня». «Ты искал…» «Искал». «Ты искал меня». Мучительным эхо раздавались в голове собственные, сказанные много лет назад фразы. Изнуряющим беспокойством заполонило сознание. Пересохшие в признаке страха губы, сердце, что колотится где-то в горле. Мулла тоже искал. «Не хочу, чтобы он нашёл тебя» – обмолвился тот как-то, ласкающим движением проводя по её щеке костяшками пальцев. На вопрос «кто?» привычно отмолчался и больше эту тему не задевал.

Алия не была его женой, не стала и его женщиной. Не прислуга, не рабыня… Мулла просто всегда был рядом. Всегда. Заботился, оберегал, защищал. Смотрел на неё страшным бычьим взглядом, но прикасаться не смел. Казалось, не обманул. Дал ту свободу, о которой так мечтала. Позволил заниматься делом, которое приносило удовольствие, читать книги, смотреть фильмы, общаться с людьми. Вот только отпустить от себя не хотел. Даже не в клетке – в кулаке зажатой держал! Читал мысли, насквозь видел. И всегда опережал на шаг. Давал свободу и отнимал её одновременно. Опасно скалился, как только Алия смела в этом упрекнуть. Его обман оказался искусным, тонким, практически призрачным. И каждый день ощущение того, что Мулла будто с собой борется, пытаясь решить, спасти или уничтожить он её хочет. Эта борьба отражалась во взгляде, в судороге, что передёргивала лицо, в злом оскале, которым награждал всякий раз, как смела быть неугодной. Заложница собственной воли и чужого желания.

Восемь лет пустоты и бессмысленного существования. Алия слишком поздно поняла цену чувств, их истинное предназначение. Слишком поздно осознала смысл любви и прощения. И без всего этого она переставала быть человеком. Она переставала быть женщиной. Любовь – детям, уважение – мужчине. Отчего-то эти слова родного человека вспоминались только сейчас. В детях было спасение её матери. Своё спасение Алия отдала. Бессмысленно растратила. Пустой сосуд, который со временем становится всё тоньше и тоньше. Пока не треснет от старости или в результате абсолютной невостребованности. Казалось, Мулла добивался этого её понимания и испытал ни с чем не сравнимый восторг, увидев его отражение в тёмных глазах. Наслаждался её беспомощностью. Тем, что одарил желаемым и тут же отобрал единственно ценное. Алия утратила волю. Она потеряла надежду. Исполнила своё предназначение. И тогда Мулла стал абсолютно счастливым человеком. Смотрел на неё, опустошённую, и упивался этим зрелищем. О большем и мечтать не мог. Ненавидел. Но зачем-то спас…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он держал в напряжении. Жадными прикосновениями, тяжёлыми словами, пугающим взглядом. И если семью уничтожил, разорвал нить жизни всего одним взмахом клинка, то с ней наслаждался процессом, церемониальной затянутостью. И всё рядом с ним было в тягость. Похвала и упрёк, довольная улыбка и ярый взгляд. И отпустить Мулла не желал. Даже когда зависеть материально друг от друга перестали. Алия отдала ему всё. Всё, что унаследовала от могущественного деда. Он настоял, чтобы вступила в права. Сам втолковывал, сам доказывал, Алия же с молчаливой покорностью неумело ставила подпись. У него появились деньги и власть. У неё маленькая отдушина – студия ландшафтного дизайна. Такое вот разделение прав и обязанностей.

А потом вихрем в размеренную, не предполагающую неожиданностей и сюрпризов жизнь, влетел Искандер. Размашисто черканул, напрочь уничтожая её.

Надежда на лучшее будущее не зародилась. Только непроглядная тоска по тому, что ушло. Он тоже Алию испытывал. Он тоже ненавидел. Как-то особенно, как один лишь он умеет. Так, что ластишься даже к этой отталкивающей ледяной корке отчуждения. Он требовал ответы, а проронить хоть слово, всё равно что признаться в собственной несостоятельности. Алия ничего не смогла. Ничего не получила. Научилась только терять. Но предстать перед ним размазнёй и неудачницей… пусть уж лучше по-прежнему предательницей считает.

Сейчас карты раскрыты. Она раскрылась перед ним женщиной. Не противником, не соперником, а просто женщиной. Научилась покорно опускать перед мужем голову, признавая силу, власть… Признавая в нём мужчину, главу рода, достойный пример. Оценила его умение прощать, любить, защищать. Но что-то неведомое не позволяло довериться безгранично. Была какая-то черта. Невидимая. И эта черта разделяла их. Отталкивала друг от друга. Была эта черта и в его словах, и в прикосновениях, и во взглядах. В мягких полутонах и нотках веселья. Была она в страсти, в сумасшествии и в бешенстве. И она не позволяла отдаться! Больно врезалась в тело, в нервы, в мысли, заставляя всякий раз отступать, недоумённо озираясь по сторонам. И имя этой черте было «недосказанность». С самого первого дня знакомства. С первого откровенного разговора. С первого неловкого прикосновения.

« Не хочу, чтобы он нашёл тебя. – Повторился как-то Мулла и Алия заинтересованно стрельнула взглядом.

– Ты уже говорил. – Откинула за спину длинные волосы. Мулла жадно облизнулся и провёл по ним ладонью.

– Правда? Когда?

Мулла демонстративно обтёр тыльной стороной ладони влажные от удовольствия губы, Алия совершенно не заинтересованно пожала плечами.

– Говорил, и всё.

– Есть человек, который желает тебе смерти.

Мулла откинулся на шёлковые простыни. Алия озорно оглянулась, желая разжечь в мужчине давно утраченный азарт.

– Желает сильнее, чем ты?

– Глупая женщина! Я защитить хочу.

– Скорее, выиграть какую-то схватку, какое-то соревнование. – Поправила она так, как считала нужным, а мужчина не стал отрицать. Довольный её пониманием, мечтательно зажмурился, закидывая руки за голову.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Так ли важны чужие цели, если в результате выигрываешь именно ты? Тебе нравится жить?

Мулла похлопал по месту рядом с собой, и когда Алия устроилась, внушительно сжал тонкую шею, с интересом заглядывая в потемневшие в приступе страха глаза.