Жестокие слова - Луиз Пенни

Рор уронил руки и указал на сиденье у стеклянного стола. Гамаш принял предложение.

— Мы некоторое время обсуждали это в семье. Я сделал этот выбор не сразу. Поначалу хотел построить что-нибудь более традиционное.

Гамаш посмотрел на Ханну, которая села во главе стола.

— Видимо, тут не обошлось без убедительных доводов, — заметил он, улыбнувшись.

— Это точно, — сказала Ханна, возвращая ему улыбку, вежливую, но без теплоты или юмора. — Сколько лет ушло! Здесь на участке стоял домик, и мы в нем жили, пока Хэвоку не исполнилось лет шесть. Он продолжал расти, и мне захотелось иметь дом, который бы нас устраивал.

— Je comprends,[85] но почему такая архитектура?

— Вам не нравится? — спросила она не настороженно, всего лишь заинтересованно.

— Вовсе нет. Мне ваш дом кажется великолепным. Он здесь очень на своем месте. Но вы должны признать, что выглядит он необычно. Ни у кого больше нет такого дома.

— Мы хотели построить что-нибудь совершенно не похожее на те дома, в которых росли. Мы хотели перемен.

— Мы? — переспросил Гамаш.

— Я был не против, — сказал Рор; голос его звучал жестко, но глаза смотрели опасливо. — К чему все эти вопросы?

Гамаш кивнул и подался к столу, положил свои большие руки на холодную поверхность.

— Почему ваш сын работает на Оливье?

— Ему нужны деньги, — сказала Ханна.

Гамаш кивнул:

— Понимаю. Но разве в лесу он не заработал бы больше? Или на стройке? Ведь официанты даже с учетом чаевых зарабатывают очень мало.

— Почему вы задаете нам эти вопросы? — спросила Ханна.

— Будь он здесь, я бы спросил у него.

Рор и Ханна переглянулись.

— Хэвок пошел в мать, — сказал наконец Рор. — Внешне он похож на меня, но характером в мать. Он любит людей. И хотя с удовольствием трудится в лесу, но предпочитает работать с людьми. Это бистро его идеально устраивает. Он там счастлив.

Гамаш задумчиво кивнул.

— Хэвок каждый вечер работал в бистро допоздна, — сказал Бовуар. — Когда он приходил домой?

— Около часа. Редко позже.

— Но иногда все же и позже? — спросил Бовуар.

— Да, иногда случалось, — сказал Рор. — Я его не ждал — ложился спать.

— Я думаю, вы его дожидались, — обратился Бовуар к Ханне.

— Да, — ответила она. — Но не могу вспомнить, чтобы он возвращался после половины второго. Если клиенты засиживались, в особенности если там устраивались какие-нибудь вечеринки, ему приходилось убирать после окончания, поэтому он иногда приходил чуть позднее обычного. Но ненамного.

— Будьте осторожны, мадам, — тихо сказал Гамаш.

— Осторожна?

— Нам нужна правда.

— Вы и получаете правду, старший инспектор, — сказал Рор.

— Надеюсь. Кто был убитый?

— Почему полиция все время задает нам этот вопрос? — спросила Ханна. — Мы его не знали.

— Его звали Якоб, — сказал Бовуар. — И он был чех.

— Понятно, — сказал Рор, и его лицо перекосило от гнева. — Значит, по-вашему, все чехи знают друг друга? Вы хоть отдаете себе отчет в том, насколько это оскорбительно?

Арман Гамаш пододвинулся к Рору.

— Это не оскорбительно. Это свойственно человеческой природе. Если бы я жил в Праге, то меня тянуло бы к живущим там квебекцам. В особенности в начальный период. Он приехал сюда более десяти лет назад и построил хижину в лесу. Заполнил свой дом сокровищами. Вы не знаете, откуда они могли взяться?

— Откуда нам знать?

— Мы полагаем, он мог их украсть в Чехословакии.

— И поскольку они привезены из Чехословакии, мы должны об этом знать?

— Если он что-то украл, то неужели вы думаете, что он первым делом заявился бы на обед вскладчину, устраиваемый чешской общиной? — спросила Ханна. — Мы не знаем этого Якоба.

— Чем вы занимались до приезда сюда? — спросил Гамаш.

— Мы оба учились. Познакомились в Карловом университете в Праге, — сказал Ханна. — Я изучала политические науки, а Рор учился на техническом отделении.

— С вами понятно — вы здесь член совета, — сказал он Ханне, потом обратился к Рору. — Но вы, кажется, не работали здесь по специальности. Почему?

Парра помолчал, потом посмотрел на свои большие, грубые руки, поковырял мозоль:

— Я устал от людей. Не хотел иметь с ними ничего общего. Почему, вы думаете, здесь, вдали от городов, такое большое чешское сообщество? Потому что мы устали от людей, от их поступков. От людей, которых подстрекают другие, воодушевляют их. От людей, зараженных цинизмом, страхом, подозрительностью. Завистью и корыстью. От людей, которые готовы глотки перегрызть друг другу. Я не хочу иметь с ними ничего общего. Позвольте мне тихо работать в саду, в лесу. Люди — ужасные существа. Вы это знаете не хуже меня, старший инспектор. Вы видели, что они способны сделать друг с другом.

— Да, видел, — согласился Гамаш. Он замолчал на несколько секунд, и за это время перед его мысленным взором пронеслись все те ужасы, что он видел на своем посту начальника отдела по расследованию убийств. — Я знаю, на что способны люди. — После этого он улыбнулся и заговорил тихим голосом: — На плохое, но и на хорошее. Я видел жертвенность, я видел прощение в ситуациях, где оно казалось невозможным. Доброта существует, месье Парра. Поверьте мне.

И на несколько секунд возникло ощущение, что Рор Парра может в это поверить. Он смотрел на Гамаша широко раскрытыми глазами, словно этот большой, спокойный человек приглашал его в дом, в который Рору так хотелось войти. Но потом он отступил.

— Вы глупы, старший инспектор. — Он уничижительно рассмеялся.

— Но при этом и счастлив, — улыбнулся Гамаш. — Так о чем мы тут говорили? Ах да, об убийстве.

— Чья это там машина на дорожке? — донесся из прихожей молодой голос, а еще через секунду хлопнула дверь.

Бовуар встал. Ханна и Рор тоже встали и уставились друг на друга. Гамаш подошел к кухонной двери:

— Это моя машина, Хэвок. Мы можем поговорить?

— Конечно.

Молодой человек вошел в кухню, снял шапку. Лицо у него было потное, в грязи, и он обезоруживающе улыбался.

— А что так серьезно? — Он изменился в лице. — Уж не случилось ли еще одно убийство?

— С чего вы взяли? — спросил Гамаш, глядя на него.

— Вы такой мрачный. Мне кажется, будто сегодня день, когда в школе выдают табель успеваемости.

— В некотором роде, пожалуй, так оно и есть. Время подвести итоги.

Гамаш показал на стул рядом с отцом Хэвока, и молодой человек сел. Сел и Гамаш.

— Вы с Оливье последними уходили из бистро вечером в прошлую субботу?

— Верно. Оливье ушел, а я закрыл дверь.

— Куда направился Оливье?

— Домой, наверное, — пожал плечами Хэвок.

— Нам теперь известно, что Оливье по ночам бывал у Отшельника. Как раз по субботам.

— Это точно?

— Точно.

Самообладание молодого человека было слишком уж идеальным. Даже наигранным, как показалось Гамашу.

— Но об Отшельнике знал и кое-кто еще. Не только Оливье. Якоба можно было найти двумя разными способами. Один — это пройти заросшими ездовыми тропинками. А другой — выследить Оливье. На его пути к хижине.

Улыбка сошла с лица Хэвока.

— Вы хотите сказать, что я пошел следом за Оливье? — Молодой человек перевел взгляд с Гамаша на родителей, всмотрелся в их лица, потом снова посмотрел на Гамаша.

— Где вы были только что?

— В лесу.

Гамаш задумчиво кивнул:

— И чем занимались?

— Заготавливал дрова.

— Но мы не слышали работы пилы.

— Напилил я раньше. А сейчас только складывал. — На сей раз Хэвок метнул быстрый взгляд в сторону отца.

Гамаш встал, сделал несколько шагов в сторону двери, наклонился и поднял что-то. Потом сел и положил поднятое на полированный стол. Это была деревянная щепка. Нет. Стружка. Скрученная.

— На что вы построили этот дом? — спросил Гамаш.

— Что вы имеете в виду? — выпалил Рор.

— Он стоит несколько сотен тысяч долларов. Одних материалов сколько ушло. Добавить оплату архитектора, подготовку чертежей для такого необычного дома. Потом оплата строителям. Вы говорите, что построили его пятнадцать лет назад. Какие произошли события, позволившие вам сделать это? Где вы достали деньги?

— А какие, по-вашему, могли произойти события? — Рор подался к старшему инспектору. — Вы, квебекцы, такой обособленный народ. Что произошло пятнадцать лет назад? Давайте вспомним. Был референдум о независимости Квебека, был страшный лесной пожар в Абитиби, в провинции прошли выборы. Больше вроде бы ничего.

Эти слова, посланные в лицо Гамашу, сотрясли стружку, лежащую на столе.

— Я все это пережил, — закончил Рор. — Боже мой, как же вы можете не знать, что произошло тогда?

— Чехословакия разделилась, — сказал Гамаш. — На Словакию и Чешскую Республику. Фактически это произошло лет двадцать назад, но последствия могут сказываться и дольше. Те стены рушились, а эти, — он кинул взгляд на стеклянные стены дома, — эти росли.