Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов (Дудко)

Вперёд выступил старейшина в серой свитке:

   — Солнце-Царь, смилуйся над голядью. Я — Путша, старейшина села Высокого. Владимиров род нас укрыл от Гимбута, не пустил «кабанов» его в городок.

   — Мы бы никогда не пошли на тебя, избранник Солнца! Гимбут нас заставил, угрожал городки разорить, если не дадим воинов. А нам верховный жрец Ажуол говорил: Перкунасу этот поход не угоден, — наперебой заговорили старейшины голядинов.

   — Ажуол — святой жрец, — громко всхлипнул Радвила. — Если бы я тогда в Тушемле послушал его, а не этих полумедведей!

   — Какие вы тут все святые да праведные, — иронически прищурился Ардагаст. — Мы, случайно, в Ирий не забрели? Одно село спасли — награди вас Даждьбог, а где остальные делись? Где вы были, когда «кабаны» чуть не у вас на глазах людей ели? Или Гимбута князем без вас выбирали? — В голосе Зореславича звучал гнев.

   — Что мы могли сделать против Гимбута? С ним были лучшие воины племени, — развёл руками один из старейшин.

   — Вы могли впустить венедов в городки, закрыться в них и позвать меня на помощь. Я бы поспешил даже с одной конницей.

   — Твои всадники быстры, но Гимбут до их прихода успел бы разорить не один городок. Мы что же, должны были погибнуть ради людей другого племени? — В голосе старейшины звучало самое неподдельное удивление.

   — Да, должны были! — безжалостным тоном ответил Ардагаст. — Так велит Огненная Правда.

Чьё ваше племя? Какого бога — Белого или Чёрного?

   — Мы не знаем таких богов, — растерянным голосом сказал старейшина и вопросительно взглянул на Ажуола.

Но вместо него ответил Вышата:

   — Белбога вы зовёте Владыкой Судьбы и Первейшим, Чернобога — Поклусом, и Вельнясом, и Кавасом! Теперь вспомнили, что есть Свет и есть Тьма?

   — Мы голядь... Мы чтим всех богов. — Голос старейшины дрожал. Городок его был самым северным на Десне, и всё, что происходило среди богов и людей за пределами его рода и племени, старейшину мало тревожило. И вдруг словно боги перенесли его вместе с родом в другой, огромный и непонятный мир. И правил в этом мире золотоволосый князь с золотым мечом, и его голубые глаза с гневом глядели на старейшин.

   — Всех чтите? Я это видел — вчера на Белизне. Ни один из ваших, насильно на войну уведённых, ко мне не перешёл. Вместе со всеми чествовали Чёрного с Гимбутом, вместе со всеми орали: «Всех не съедим, нам рабы нужны!» Так вот, сами теперь станете рабами. Слушайте мою царскую волю: один лишь Владимиров городок будет стоять, как прежде. Остальные сдадите моему войску со всем, что в них есть. А ваши роды пойдут со мной на юг, в Полянскую землю. Что в руках унесёте, то и ваше. Будете для нас, росов, землю пахать, скот пасти, рыбу ловить. Когда заработаете себе на выкуп, можете, по венедскому обычаю, хоть в нашем племени остаться, хоть идти на все четыре стороны. Можете и сюда вернуться, но жить будете вместе с венедами. А городков здесь вовсе не будет, кроме Владимирова. И ещё: всех, кто человечину ел, выдадите. На смерть.

Старейшины покорно склонили головы. Золотой князь был нещаден, как солнце в летнюю жару, но справедлив.

Молчавший до сих пор верховный жрец с горечью произнёс:

   — Во всём виноват я. Что всю жизнь терпел людоедские обычаи. Что не проклял при народе именем Перкунаса всех, кто пошёл в этот бесовский поход. Что не поднял вас на войну с Пекельным и его полчищем. Надеялся в стороне остаться и вас тому же учил... Разреши мне, царь, идти на юг вместе с голядью. Если тебе нужен такой старый раб...

   — Прости, жрец, но не ищешь ли ты снова лёгкого пути? — возразил Выплата. — Скажут: предатель ушёл со своим хозяином. А ведь ты всё ещё верховный жрец всей голяди...

   — Я понял, — прервал его Ажуол. — Да, я вернусь в Тушемлю и буду, пока жив, делать всё, чтобы снова не собралось людоедское войско Пекельного. А если меня убьют, то я слишком стар, чтобы бояться смерти. Да это и будет лишь расплатой за то, что всю жизнь старался быть в мире со всеми богами.

Саузард тискала в руках плеть, тщетно ища глазами, на ком бы её обломать, не нарываясь при этом на поединок. Она-то надеялась на настоящий поход, чтобы кровь и дым пожарищ разбудили в росах воинственный дух и Ардагаст не сумел сладить с мужами-волками. А он провёл её, словно грек на базаре! Да не Хилиарх ли подсказал ему эту затею?

А Хилиарх смотрел на солнце, вдруг выступившее из-за облаков, на ослепительно блестевший в его лучах ледяной панцирь городка и облегчённо улыбался. На душе эллина стало легко и светло. Нет, не зря сеял Вышата солнечные семена в душу своего воспитанника. Конечно, рабство никому не сладко, кроме тех, кто лишён самой любви к свободе. Но лучше такое рабство, чем то, что ждало был голядь среди просвещённых греков и римлян: превратиться в товар, в клеймёную рабочую скотину. Хотя там, на юге, вольноотпущенник мог стать если не императором, то его первым вельможей... и первым негодяем во всём Риме. А Царство Солнца... Что ж, это хотя бы шаг к нему, и эллинам будет чему поучиться у варваров с Борисфена-Днепра.

В этот же день в городке Владимир на славу угощал царя и его сподвижников. За столом старейшина спросил Ардагаста:

   — Говорят, ты, царь, вырос на Днепре, у четырёх священных гор близ устья Десны?

   — Да, в селе Оболони на Почайне, — кивнул Зореславич.

   — А не знал ли ты там мужика Ратшу? Лет сорок ему сейчас.

   — Ратша? Да ведь он учил меня оружием владеть. Он воин хороший, под Экзампеем бился. Его, бывало, обзывают сколотным, а он: «Я сколотный, во мне дух сколотский, а в вас — холопский». Он в поход со мной только из-за болезни не пошёл: грудью слаб стал, ещё и ногу сломал.

   — Это из-за его матери я из рода ушёл, — вздохнул Владимир. — Она, знаю, умерла. А об отце своём он что-нибудь говорил?

   — Говорил. Иной раз поссорится с кем и скажет: «Мой отец у голяди старейшина, а ты кто?»

   — Эх, побывать бы у него, покуда я жив, — мечтательно улыбнулся Владимир.

   — А вот наведу лад в Черной земле, и будет тебе дорога прямоезжая хоть до Оболони, хоть до Экзампея. Непременно будет, на то меня боги в мир послали!

Глава 7

ХОЗЯИН ЛЕСА

Шумно и весело было в обычно малолюдных окрестностях Медвежьей горы. Со всей Черной земли съехались сюда старейшины, воеводы, волхвы со своими семьями и близкой роднёй. Горели костры. Приезжие пировали и возле костров, и в длинном доме на горе, поставленном ещё будинами. Наедались блинов и напивались хмельного без всякой меры, благочестия ради, ибо веровали: как в эти дни наешься-напьёшься во славу богов и предков, так и весь год будешь сыт и богат.