Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко

Тем временем один из членов шайки высек огонь с помощью огнива и поджег охапку сухого папоротника, который собрал под скалой, напоминавшей дольмен.

— Вот вам и свет, светлее некуда, — сказал Луис. — Поглядите-ка, под каким камнем рыть, дядюшка Бенто.

— Сдается мне, под этим... — отвечал, дрожа, камнедробильщик, в уверенности, что пробил его последний час.

— Сдается вам или так оно и есть? — в ярости допытывался Пристав. — Живее. Покажите место. Эй, Зе Ландин, пусти в ход нож, выкопай мертвеца. Хозяин, мы к вашим услугам, показывайте, где копать; посмотрим, на что сгодится яма — денежки вырыть или вас зарыть.

Бенто упал на колени, бормоча что-то нечленораздельное.

— Что он там лопочет, дьяволово отродье? — проговорил Фрейамунде.

В это мгновение отец Жоакина упал ничком, ударившись лицом о камень; и когда двое разбойников подняли его и встряхнули, они увидели при свете факела, что старик мертв.

Это обстоятельство не произвело на удальцов ни малейшего впечатления. Ни один из них словом не обмолвился по поводу столь мрачного театрального эффекта. Самые чувствительные хлестали водку, приговаривая, что старик, видно, помер с холоду. Ни философской мысли, ни элегического изречения! Луис Пристав в немногих словах выразил уверенность в том, что старый Бенто увел их из дому, чтобы они не напали на след сокровища. Он порешил вернуться в дом Бенто и, покуда темно, перерыть там весь пол; если же они денег не найдут, то на следующую ночь пойдут в Замок и попробуют копать под скалой.

Так и было сделано. Бенто де Араужо остался лежать навзничь в зарослях, раскинув крестом оцепеневшие руки со сжатыми кулаками, и в остекленелых глазах его стояли слезы. На рассвете темно-бурая туча, нависшая над горным гребнем, прорвалась, и ледяной ливень, хлынувший из ее чрева, стал хлестать лицо и тощую обнаженную грудь покойника. Много дней подряд шли дожди вперемешку со снегом. Ни один пастух не гнал стада в высокогорья, погруженные во мглу туманов и опасные в ту пору, когда воют голодные волки.

Только когда улеглось ненастье, был обнаружен труп; о нем возвестила стая ворон, которая с карканьем носилась над местом пиршества, где лежали останки, расклеванные ими самими и растерзанные их соперниками — волками.

VIII

В Фамаликане об этом случае рассказывалось следующее:

Что Бенто де Араужо, опасаясь соседей-разбойников, выкопал свои сокровища, которые хранил под очагом, и отправился в Вермуинские горы, чтобы спрятать деньги там; дело было ночью, грянули сильные холода, и он замерз до смерти, а потом его засыпало снегом. Сторонники этой версии основывались на том, что камень, стоявший перед очагом, был сдвинут с места; под кроватью была еще одна яма, и в груде мусора валялись черепки от горшка, в коем, судя по всему, хранилась часть сокровища, а другая часть была спрятана под очагом.

Другой слух:

Что бандиты из Терра-Негра напали на дом камнедробильщика, ограбили старика; убили и отнесли труп в вермуинский Замок. Объяснить целесообразность такого похода на расстояние в три четверти мили было невозможно; но, с другой стороны, для объяснения подобных вещей логика не годится.

Но самой распространенной версией, принятой наиболее разумными фамаликанцами, была следующая: Жоакин убил отца в горах, куда старик ходил дробить камень; затем, оставив тело на месте преступления, убийца пришел домой и вырыл деньги. В подтверждение сторонники этой версии ссылались на тот факт, что сын появился в Фамаликане, где искал отца и расспрашивал соседей, слышали ли они, как злоумышленники ломились в дом, или нет, — и появился он как раз на другой день после убийства.

Общественное мнение вынудило местную власть арестовать Огневика; но на следующую же ночь после ареста несколько дюжин вооруженных молодцов вломились в фамаликанскую тюрьму и освободили невинного от оков.

Побег из тюрьмы довершил погибель Жоакина де Араужо. Версия об отцеубийстве и ограблении была принята на веру всеми. Жители деревень Вермуинского округа во главе с фамаликанцами устроили облаву на шайку из Терра-Негра; им в подкрепление были высланы воинские силы из Гимараэнса и Браги. Шайка была рассеяна, несколько самых отчаянных сложили головы; остальные присоединились к знаменитой банде, которая орудовала в Повоа-де-Ланьозо и деянья которой описаны в одной книге, заслуженно забытой.

Сын камнедробильщика Бенто погиб в 1809 году в Карвальо-д’Эсте, защищая отечество от нашествия французских полчищ под командованием Сульта[141]. Он сражался с мужеством самоубийцы, бросался навстречу всем опасностям, но всячески уклонялся от петли, ибо крайне боялся виселицы. В конечном счете он попал в список отважных защитников нашей независимости, и трупу его было оказано куда больше почестей, чем трупу генерала Бернардина Фрейре, убитого другими патриотами того же пошиба, что Огневик.

IX

Читатель помнит, что у Жоакина де Араужо был сын, живший в Сан-Мартиньо-де-Вале и выучившийся там ремеслу пиротехника у одного своего родича с материнской стороны.

В год гибели отца ему исполнилось двадцать шесть лет, и он еще состоял в подмастерьях при своем старом благодетеле и наставнике, зарабатывая себе на жизнь своим веселым ремеслом. Когда же старый пиротехник скончался, кто-то сказал сыну Жоакина, что в Вила-Нова-де-Фамаликане есть у него дом, принадлежавший некогда его деду, и каков бы тот дом ни был, но внук имеет на него неоспоримое право собственности.

Молодой пиротехник без труда доказал свою правомочность и вступил во владение лачугой, нежилой с 1790 года. Иногда теплыми ночами нищие отодвигали засов и, расположившись на ночлег на гнилом полу, рассказывали о том, какие ужасы приключились в этом доме: отцеубийство и ограбление. Ямы так и не засыпали, и вырытая земля кучками лежала вокруг них.

Силвестре, сын Огневика, не носил отцовской фамилии, приняв фамилию де Сан-Мартиньо по названию родной деревни: из наследия отца он не отказался лишь от дома, поступившись честью в меру необходимости и себе не в ущерб.

Завладев домом, он привел его в жилое состояние и вывесил у двери с полдюжины ракет и шутих. Пиротехник он был искусный, особенно удавались ему потешные фигурки. Силвестре похвалялся, что придумал, как с помощью потешных огней изобразить цирюльника, который правит бритвы, и довел до верха непристойности фигуру старухи, которая, повернувшись задом к цирюльнику, выпускает ему в лицо из сей части своего