На Рио-де-Ла-Плате - Карл Май

Когда я все так же неторопливо пробирался сквозь камыши, внезапно услышал шум позади. Я быстро обернулся. Из-за куста выступил притаившийся там человек и тут же швырнул в меня лассо. Я успел выставить над головой ружье. Петля обвила не меня, а ствол штуцера, он вылетел из моих рук, и приклад изо всех сил ударил меня по голове.

Какое-то мгновение я стоял наполовину оглушенный. В глазах рябило. И все же я заметил, как из-за кустов появились еще несколько человек. Я схватился за пояс, пытаясь вытащить револьверы, но в ту же минуту в меня полетели три болас. Я хотел отскочить в сторону, но не успел. Вокруг моих ног завертелись шары одного из болас, и ноги оказались стянуты ремнями. Два других орудия попали мне в голову и грудь. Я тут же рухнул наземь. И они набросились на меня. Я вообще не мог защищаться, потому что болас обвились и вокруг моих рук. Мигом я был связан и лишен всего имущества. Шестеро парней с издевкой уставились на меня, осыпая оскорбительными вопросами и угрозами, на которые я, естественно, не ответил ни словом.

Это были они, люди с болас. Я тотчас узнал их. Как же они смогли незаметно вернуться? Часовой наш был безусловно виноват.

Я не слышал ни одного выстрела, ни одного крика, даже ни малейшего звука, по которым мог бы догадаться о завязавшейся борьбе. Значит, с моими спутниками произошло то же, что со мной: во время моей отлучки на них внезапно напали, и оказать сопротивление они не смогли.

Поскольку я был связан, то не мог идти и ожидал, что меня понесут. Но этого не случилось. Под мышками мне закрепили лассо и на полуостров Каймана меня попросту поволокли. Будь на мне любая другая одежда, не из кожи, она разорвалась бы в клочья. Громкими криками мои противники известили о своей победе.

Как я догадывался, там находились майор со своими людьми. Кроме шестерых солдат, подстерегавших меня среди зарослей камыша, на мои поиски были посланы и другие, ведь никто не знал, откуда я появлюсь. Теперь все эти люди возвращались сюда, по крикам поняв, что я схвачен. Мои спутники лежали под деревьями, связанные так же крепко, как и я. Все находились на месте, никто не был ранен. Как же солдаты сумели так неожиданно, без всякого сопротивления, схватить их? Я ничего не понимал.

Конечно, я сам был недостаточно внимателен и осторожен, но ведь, будь мои спутники менее беспечны, солдаты не устроили бы мне засаду. Сделай хоть кто-нибудь из них один только выстрел, я бы услышал его и насторожился. Даже если бы моим товарищам не удалось отбиться, я, по крайней мере, сохранил бы свободу и, конечно, использовал ее, чтобы как-то помочь попавшим в беду.

Меня подтащили к майору. Тот, скрестив на груди руки, с издевательским смехом приветствовал меня:

— Мое почтение, сеньор! Очень рад снова вас видеть! Как дела?

Я не ответил ему.

— Говорите! — заорал он и дал мне пинка. Но я промолчал опять.

— Ах! — улыбнулся он. — Я понимаю! Немец — сеньор благородный. Гордость ему не позволяет разговаривать с нами, ежели он лежит на земле. Так поднимите его на ноги, прислоните к дереву! Может быть, тогда он смилостивится, удостоит меня ответом.

Солдаты повиновались приказу. Майор хотел меня расстрелять. Возможно, он намерен сделать это сейчас. Я понимал, что нахожусь в смертельной опасности во власти разъяренного негодяя. В моем положении было, пожалуй, разумнее не молчать, а отвечать на его вопросы.

— Ладно, сеньор, — сказал он. — Вы приняли вертикальное положение, подобающее вашей чести, и, пожалуйста, теперь соблаговолите одарить наш слух звуками вашего прекрасного голоса. Вы разве не радуетесь столь же горячо, как и я, нашей теперешней встрече?

— Необычайно радуюсь! — кивнул я.

— Все случилось быстрее, чем вы предполагали. Я это предсказывал. Но вы не хотели мне верить. Очевидно, вы еще не позабыли, чем пригрозили мне в случае нашей новой встречи? Вы сказали, что впредь не пощадите меня. Вы помните это, сеньор?

— Очень хорошо.

— Но вышло по-другому. Не я нахожусь в ваших руках, а вы в моих. Вы, может быть, ожидаете от меня пощады?

— Я не знаю, что вы называете пощадой.

— Я не стану отбирать у вас жизнь, а обезврежу вас другим способом, например, всажу заряд пороха вам между глаз. Что вы на это скажете?

— Вы не сделаете ни того, ни другого!

— Вы так думаете? Как же вы пришли к такому необоснованному выводу?

— Потому что считаю вас не диким зверем, а человеком. Вы прекрасно знаете, что не я виновник наших прежних раздоров.

— И не я, между прочим! Вы — государственный изменник и убийца. Вам полагается пуля или петля!

— Вы же сами не верите в это обвинение. Даже если бы я сделал то, что вы мне приписываете, вы были бы неполномочны выносить мне приговор или же приводить его в исполнение.

— Что я могу и что я сделаю, я знаю сам. Вас об этом не спрашивают, сеньор. Но, дабы вы не сомневались в том, что вас ждет, я сообщу вам об этом. Да, я намеревался расстрелять вас, потому что были все основания вас устранить, ведь из-за вашей дерзости трудно было предположить, что я сумею вас доставить сюда. Но теперь мы находимся здесь, и мне незачем лишать вас жизни. Вы станете солдатом, понятно?

Его последние слова меня успокоили. Мне оставляли жизнь. Все прочее, что намеревались сделать со мной, было мне глубоко безразлично, я наперед знал, что сумею вырваться. Конечно, мне невдомек было, по каким причинам майор собирался расстрелять меня на Рио-Негро и что за причины побуждали его теперь, на берегу Уругвая, отказаться от этого плана.

— Понятно! — ответил я.

— А вам не кажется, что вы должны самым сердечным образом отблагодарить меня за это решение?

— Это не приходит мне в голову, ведь вы не имеете никакого права ни расстреливать меня, ни отдавать в солдаты!

— Здесь важно, что считаю я, а не вы! Я — ваш командир, и при первом же нарушении вами субординации вы будете расстреляны!

— Я не обязан вам повиноваться!

— А я докажу вам обратное, доложу о вашем деле генералу, и пусть он решает. Поскольку я уверен, что он подтвердит мои приказы, то уже сейчас отношусь к вам как к вверенному мне солдату.

— А я, как и прежде, считаю себя человеком штатским. Солдат только тот, кто принес присягу, и лишь его можно наказывать за нарушение субординации.

— Вскоре вам предстоит дать присягу. Впрочем, в наши ряды придется вступить не только вам, но и всем вашим спутникам. Они уже согласились на это.

— Это их дело. Я никогда не дам на это своего согласия.

— Вы дадите его, ибо для вас это единственный способ сохранить свою жизнь. Что мне мешает тотчас же вас расстрелять? Ничего, вообще ничего! Лишь моей исключительной доброте и снисходительности вы обязаны тем, что я этого не делаю. Вы такого снисходительного отношения не заслужили, и я намерен немедленно дать вам повод стать достойным этой милости. Подождите минуту!