Королева Марго - Александр Дюма

— Благородная душа! — сказала Маргарита. — Хорошо! Я принимаю твою преданность и сумею отплатить за нее.

Она протянула обе руки Ла Молю — тот покрыл их поцелуями.

— Так как же? — спросила Маргарита.

— Сейчас отвечу, — сказал Ла Моль. — Да, Маргарита, я начинаю понимать тот смутный для меня проект, о котором шла речь среди нас, гугенотов, еще до дня святого Варфоломея; ради его осуществления и меня в числе многих, более достойных, отправили в Париж. Вы хотите создать настоящее Наваррское королевство вместо мнимого; к этому вас побуждает король Генрих. Де Муи в заговоре с вами, так ведь? Но при чем тут герцог Алансонский? Где для него трон? Я его не вижу. Неужели герцог Алансонский столь преданный вам… друг, что помогает вам, ничего не требуя в награду за опасность, какой он себя подвергает?

— Друг мой, герцог участвует в заговоре ради самого себя. Пусть заблуждается: он будет отвечать своею жизнью за нашу жизнь.

— Но я состою при нем, разве я могу предать его?

— Предать? А где же тут предательство? Что он вам доверил? Не он ли вас предал, когда отдал де Муи ваш плащ и шляпу, чтобы тот мог свободно проходить к нему? Вы говорите: «Я состою при нем»! Но при мне вы состояли раньше, чем при нем, мой милый друг! И разве он доказал вам свою дружбу, а не я — свою любовь?

Ла Моль вскочил, бледный, как будто пораженный громом.

— О-о! Коконнас предсказывал мне это, — прошептал он. — Интрига обвивает меня своими кольцами… и задушит!

— Так как же? — спросила Маргарита.

— Вот мой ответ, — сказал Ла Моль. — Там, на другом конце Франции, где ваше имя прославлено, где всеобщая молва о вашей красоте дошла до меня и пробудила в моем сердце смутное желание неизвестного, — там говорят, что вы любили не один раз и что каждый раз ваша любовь оказывалась роковой для тех, кого вы любили, — их уносила смерть, словно ревнуя к вам.

— Ла Моль!..

— Не перебивайте, дорогая Маргарита, жемчужина моя! Говорят еще, будто сердца верных вам друзей вы храните в золотых ларчиках[42], иногда благоговейно смотрите на печальные останки и с грустью вспоминаете о тех, кто вас любил. Вы вздыхаете, моя дорогая королева, глаза ваши туманятся, значит, это правда. Так пусть я буду самым любимым, самым счастливым из ваших возлюбленных. Всем остальным вы пронзили только сердце, и вы храните их сердца; у меня вы берете больше — вы кладете мою голову на плаху… Поклянитесь же, Маргарита, поклянитесь мне жизнью здесь же, что если я умру за вас, как говорит мне мрачное предчувствие, и палач отрубит мне голову, вы сохраните ее и иногда коснетесь ее губами. Поклянитесь, Маргарита, и за обещание такой награды от моей королевы я буду нем, стану, если потребуется, изменником и подлецом, иными словами, буду предан вам беззаветно, как подобает вашему возлюбленному и сообщнику.

— О, какая скорбная, безумная мечта, мой дорогой! — сказала Маргарита. — Какая роковая мысль, мой любимый!

— Клянитесь же…

— Вы хотите, чтобы я поклялась?

— Да, вот на этом серебряном ларчике с крестом на крышке. Клянитесь!

— Хорошо! — сказала Маргарита. — Если, не дай Бог, твои мрачные предчувствия осуществятся, любимый мой, клянусь тебе этим крестом, что, пока я жива, ты, живой или мертвый, будешь со мной; если я не спасу тебя от гибели, которая тебя настигнет из-за меня, — да, я знаю, только из-за меня, — я дам твоей бедной душе это утешение, которого ты требуешь и которого заслуживаешь.

— Еще одно, Маргарита. Теперь я могу спокойно умереть, но я могу и не погибнуть — ведь наше дело может увенчаться успехом, и тогда король Наваррский станет королем, а вы — королевой. Тогда король увезет вас с собой, и ваш договор о раздельной супружеской жизни нарушится, а это повлечет за собой нарушение нашего договора. Слушайте же, моя милая, моя горячо любимая Маргарита: одно ваше слово успокоило меня на случай моей смерти, а теперь успокойте меня на случай, если я останусь жив.

— О нет, не бойся, я твоя душой и телом! — воскликнула Маргарита, снова протягивая руку к ларчику и кладя ее на крест. — Если отсюда уеду я, со мной уедешь и ты; если король откажется взять тебя с собой, я с ним не поеду.

— Но вы не решитесь ему противиться!

— Мой любимый Гиацинт[43], ты не знаешь Генриха! Генрих сейчас думает только о троне, а ради этого он готов пожертвовать всем, чем обладает, и уж подавно тем, чем не обладает. Прощай!

— Вы меня гоните? — с улыбкой спросил Ла Моль.

— Час поздний, — ответила Маргарита.

— Да, но куда же мне идти? У меня в комнате де Муи и герцог Алансонский!

— Ах да, верно, — с обаятельной улыбкой сказала Маргарита. — Да и мне надо еще многое рассказать вам о заговоре.

С этой ночи Ла Моль стал уже не просто фаворитом королевы: он получил право высоко нести голову, которой было уготовано, и живой и мертвой, такое сладостное будущее.

Но временами голова клонилась долу, лицо бледнело, и горькое раздумье прокладывало борозду между бровями молодого человека, некогда веселого — теперь счастливого!

Глава 9

ДЕСНИЦА ГОСПОДНЯ

Расставаясь с госпожой де Сов, Генрих сказал ей:

— Шарлотта, ложитесь в постель, притворитесь тяжелобольной и завтра ни под каким видом никого не принимайте.

Шарлотта послушалась, не спрашивая даже и себя о том, почему король дал ей такой совет. Она уже привыкла к его эксцентрическим выходкам, как сказали бы в наше время, или к его чудачествам, как говорили в старину.

Кроме того, она хорошо знала, что в глубине души Генрих хранил тайны, о которых не говорил ни с кем, а в уме таил такие планы, что боялся, как бы не выдать их во сне, и она послушно исполняла все его желания, будучи уверена, что даже в самых странных его поступках есть своя цель.

В тот же вечер она пожаловалась Дариоле, что у нее тяжелая голова и резь в глазах. Эти симптомы подсказал ей Генрих.

На следующее утро она сделала вид, что хочет встать с постели, но, едва коснувшись ногой пола, пожаловалась на общую слабость и опять легла.

Нездоровье госпожи де Сов, о котором Генрих уже успел рассказать герцогу Алансонскому, было первой новостью, которую узнала Екатерина, когда совершенно спокойно спросила, почему при ее вставании отсутствует госпожа де Сов.

— Она больна, — ответила герцогиня Лотарингская.

— Больна? — переспросила Екатерина, ни одним мускулом лица не выдав интереса, какой возбудил в ней этот ответ. — Усталость от безделья!

— Нет, государыня, — возразила герцогиня. — Она жалуется на страшную боль в голове и такую слабость, что не в состоянии ходить.