Моби Дик, или Белый Кит - Герман Мелвилл

бы у него нога была отхвачена по бедро, тогда другое дело. Тогда бы это было ему не под силу. А то у него одно колено цело, да и от другого тоже немало осталось.

— Насчет колен не знаю, дружок, я пока еще не видел, как он становится на колени.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

* * *

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Среди китопромышленников многократно возникали разногласия по вопросу о том, следует ли капитану, чья жизнь имеет столь огромное значение для благополучного исхода плавания, подвергать эту самую жизнь всем опасностям погони на вельботе. Точно так же и воины Тамерлана нередко спорили между собой со слезами на глазах, стоит ли нести его столь бесценную жизнь в самую гущу битвы.

Но в случае с Ахавом этот вопрос приобретал несколько иной смысл. Если вспомнить, что в минуту опасности человек и на двух ногах едва держится; если вспомнить, что погоня за китом связана с постоянными, чрезвычайными трудностями, когда каждый отдельный миг угрожает гибелью, то разумно ли при подобных обстоятельствах для искалеченного человека пускаться на вельботе в погоню за китом? Разумеется, совместные владельцы «Пекода» должны были ответить на этот вопрос отрицательно.

Ахав отлично понимал, что его нантакетские друзья, может быть, и не стали бы особенно беспокоиться, если бы узнали, что он подходит на вельботе на близкое, но неопасное расстояние к месту охоты, чтобы присутствовать там и лично отдавать приказания, однако мысли о том, чтобы капитан Ахав имел в своем распоряжении собственный вельбот, где он сам будет сидеть за рулем во время охоты, и сверх всего, чтобы капитан Ахав имел в своем распоряжении пять лишних человек, составляющих экипаж этого вельбота, — подобные щедрые мысли, как он отлично понимал, никогда не приходили в голову владельцам «Пекода». Поэтому он и не стал добиваться от них дополнительных затрат и никак не обнаружил перед ними своих желаний на сей счет, а просто принял потихоньку кое-какие собственные меры. И до тех пор, пока не было обнародовано открытие Арчи, на судне ничего не подозревали, хотя, когда через некоторое время после отплытия команда завершила все обычные работы по оснастке вельботов; когда вскоре вслед за этим стали по временам замечать, что Ахав своими собственными руками делает штыри деревянных уключин для шлюпки, которая висела у правого борта и считалась запасной, и даже предусмотрительно вырубает маленькие деревянные шпеньки, которые вставляют в желоб на носу, когда травится линь; когда замечено было все это, в особенности же та предусмотрительность, с какой он позаботился о дополнительной обшивке для днища этой шлюпки, очевидно, для того, чтобы оно лучше выдерживало нажим его костяной ноги; а также то беспокойство, какое он проявил по поводу правильной формы опорной планки, или бросального бруса, как называют иногда дощатую поперечину в носу лодки, в которую упираются коленом при метании гарпуна или во время работы острогой; когда было замечено, как часто стоял он в этой лодке, уперев свое единственное колено в полукруглую выемку в планке, тут чуть углубляя, там выравнивая ее плотницким долотом, — все это уже тогда возбудило немалый интерес и изрядное любопытство. Но почти все мы полагали, что Ахав так печется и заботится о подготовке вельбота, имея в виду лишь заключительный бросок в погоню за Моби Диком, так как он уже заявлял о своем намерении поразить это смертное чудище собственноручно. Но подобное предположение ни в какой мере не связывалось даже с самыми смутными подозрениями на тот счет, что у него есть для этого вельбота особая команда.

Однако теперь благодаря появлению гребцов-призраков всякое недоумение рассеялось; на китобойцах недоумения и тайны всегда быстро рассеиваются. К тому же экипажи китобойцев, этих плавучих бродяг, составляют обычно из таких немыслимых подонков и отбросов небывалых наций, выходящих на свет божий из самых неведомых уголков и самых темных дыр на нашей планете; да и в рейсах суда подбирают иной раз прямо на море таких редкостных отщепенцев, которых носит по волнам на доске, на обломках крушения, на весле, на перевернутом вельботе, пироге, опрокинутой японской джонке и прочая и прочая, что даже если бы сам Вельзевул поднялся на борт китобойца и зашел в каюту поболтать с капитаном, это не вызвало бы на палубе чрезмерного волнения.

Но как бы то ни было, ясно одно: в то время как призраки-гребцы вскоре как-то прижились в команде, хотя и не слились с нею, их тюрбаноголовый предводитель Федалла оставался неразрешенной загадкой до конца. Откуда взялся он, как проник в наш благовоспитанный мир, какими необъяснимыми узами был связан с необычайной судьбой Ахава, так что подчас даже как бы имел на него какое-то влияние, быть может, даже и власть над ним, — бог весть; никто этого не знал, но смотреть равнодушно на Федаллу матросы не могли. Это было такое существо, какое только во сне может привидеться культурным, добронравным обитателям умеренного пояса, да и то смутно; но такие, как он, время от времени мелькают среди жителей застывших на тысячелетия азиатских государств, преимущественно на островах к востоку от континента — в этих обособленных, извечных, неизменных странах, которые даже в наши, новейшие, времена сохраняют духовную изначальность первых земных поколений, с тех дней, когда свежа была еще память о первом человеке, а все его потомки, не ведая, откуда он взялся, считали друг друга поистине призраками и вопрошали Солнце и Луну, почему и с какой целью они были созданы; когда, согласно Книге Бытия, ангелы и в самом деле сочетались с дочерьми человеческими, да и дьяволы тоже, как прибавляют неканонические раввины, предавались земной любви.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глава LI

Призрачный фонтан

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Проходили дни и недели, и разукрашенный китовой костью «Пекод» под зарифленными парусами не спеша пересек четыре промысловых района: у Азорских островов, у островов Зеленого Мыса, на так называемом Плато (район возле устья реки Ла-Платы) и район Кэррол — незастолбленный водный участок к югу от острова Святой Елены.

И вот, скользя по водам Кэррола, однажды тихой лунной ночью, когда волны катились за бортом, словно серебряные свитки, и своим нежным переливчатым журчанием создавали как бы серебристую тишину, а не пустынное безмолвие; в такую безмолвную ночь впереди за крутым носом корабля, одетым белой пеной, появился серебристый фонтан. Освещенный луной, он казался небесным, словно сверкающий пернатый бог, восставший со дна морского. Первым его заметил Федалла. Ибо в эти лунные ночи он завел себе привычку