ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ - Виктор Тихомиров

— Пацан ты еще — вот что, погоди, сам увидишь, чья опять возьмет! — огорченно пробурчал он Перцу, когда проходил тяжелой походкой, с руками за спиной мимо носилок.

— В коммунизм таких не возьмут, капитан, и не надейтесь, — прошептал сержант слабым голосом, — достроим как-нибудь без вас!

— Да я-то, как раз, не так уж и плох, получше некоторых! — попытался возразить Корытин, но твердая рука решительно втащила его в автобус, и дверь за ним, лязгнув, захлопнулась как-то окончательно.

Героическая вдова удовлетворенно и весело наблюдала за всем этим из грузовика, шевеля иногда стволом пулемета. Дети не без торжественности понесли Пал Палыча к полу-грузовичку. Матренин сосед молча помог им погрузить носилки в кузов.

— Откуда у вас пулемет? — спросил сержант слабым, но строгим голосом.

— Я сдам тебе «Максимку» завтра, не тужи. Ты прежде ранением займись, — посулила Матрена, не отпуская руки от оружия.

Еще трое товарищей в штатском, упругой походкой проникли в дом и нашли там почти сразу хозяйку Раису Шторм без чувств. Ее пришлось извлечь из судорожных объятий кудрявого молодого человека, пребывавшего тоже без сознания или в обмороке. Рядом валялся кружевной веер.

Хозяйка, понюхав нашатыря, пришла в себя и без возражений позволила себя арестовать.

Макаревич, продолжавший лежать, закатив глаза, с именем Раисы Поликарповны на устах, интереса у уполномоченных не вызвал.

Штатские товарищи поискали некоторое время еще кого-то, может субъекта в малиновом жилете, но конечно же не нашли.

Тогда они сняли свои пиджаки, закатали рукава сорочек и, найдя в сарае совковую лопату, аккуратно перегрузили все до одной блестящие монеты в специальные холщовые мешки с металлическими застежками, затем подошли к опрокинутому танку, и один из них постучал задумчиво ногтем по броне. Настороженной тишиной отозвалась внутренность стального коня. Товарищ удовлетворенно кивнул головой и присоединился к остальным своим.

— Как думаешь, лейтенант, — шепотом спросил командира стрелок-радист, поглядывая с надеждой на окружавшую их толстую броню, — смысл жизни в чем?

— И ты туда же! — огрызнулся командир тихо, — когда я слышу этот вопрос, рука моя тянется к пистолету. Но, ладно уже спрошу тебя встречно, за ради любопытства, сам-то ты, шо разумеешь?

— Я думал много и читал одного китайского писателя, имени не выговорю, и вот, когда стригся на бивуаке, то решил, — произнес радист каким-то не своим голосом, пытаясь одновременно принять более вертикальное положение, — что смысл жизни может на поверку оказаться, к примеру, в рассеянии ветром остриженных локонов… Или ногтей, — добавил он.

— С этим не поспорю, — вдумчиво обронил старший по званию, — но полагаю так, шо смысел тот же, шо и смысел армейской службы: коли хорошо стараешься служить, як положено и по совести, то на пенсию выйдешь генералом и заживешь, как в раю. А коли будешь вести себя, як свинья, то разжалуют тебя и уволят на старости лет в сторожа и жилплощадь отымут. И настигнет тебя где-либо под забором ад кромешный. Стараться надобно — вот тебе и смысл.

Третий член экипажа опасливо молчал, тем более он был рядовым, и голова его в этот момент находилась гораздо ниже сапог.

…

Погрузив все и всех в автобус, который окон не имел, но имел углубления в форме окон, по которым, в случае чего, можно было бы вырезать и натуральные окна, штатские лица дали милицейскому майору краткие разъяснения, со стороны похожие больше на наставления, и, скрывшись там же, отбыли в одним им известном направлении, оставив после себя долго не оседавшую в вечернем воздухе длинную змею пыли, толщиной с дом.

Когда след их простыл, обнаружились на всех дверях сургучные печати, повисшие поверх шпагата и бумажных этикеток.

Милиционеры потоптались еще и тоже отбыли, стараясь сохранять друг перед другом важный вид.

Некоторое время спустя, подъехали на место событий двое смышленого вида мужиков в малахаях и армяках на телеге, запряженной толстой лошадью в пятнах. Они выгрузили из телеги два различной конструкции домкрата, поддомкратили опрокинутую бронемашину, подсунули под нее два бревна, отчего танк сперва встал, как положено, затем сразу ожив, отплюнулся струей синего дыма, истерически взвизгнул и выполз на дорогу, чтобы тут же попылить прочь.

Танкисты внутри не озаботились поблагодарить спасителей, а сразу принялись за обсуждение вопроса, как оправдаться перед начальством за свое опоздание с учений.

…

Еще когда гремели выстрелы и звенела разбитая посуда под копытцами поросят, Ворон и Соня выбрались из-под стопок белья и окном проникли на задний двор. Тут на глаза им попался валявшийся на земле Пашин велосипед.

Артист, по привычке считая, что весь мир принадлежит ему, немедленно его поднял. Соня же велосипеда своего вздыхателя не признала. Мало ли в стране велосипедов, да и делались они все на одно лицо. Семен моментально оседлал машину, поскольку в отличие от верховой езды, велосипедом владел неплохо.

— Соня, по-моему нам лучше уехать. Хотя бы на этом транспорте. Садитесь на раму, — скомандовал он твердо, поскольку рядом с натурами беззащитными приобретал все же несколько черты мужественности.

Надо заметить, что в те, не особо отдаленные времена велосипеды были необычайно крепки, хоть и плохо собраны. После покупки каждый велосипед следовало полностью разобрать, смазать маслом составные части и вновь аккуратно собрать, заменив некоторые нестандартные гайки и бракованные подшипники. После этого велосипед делался надежной, прочной машиной. Прочность ее была так велика, что можно было сажать двоих разом и гонять на полной скорости. Если второй седок был мужчиной, то садился на багажник, если это была особа женского пола, то она присаживалась боком на раму, ощущая всю поездку дыхание водителя на затылке и находясь почти в его объятьях.

Все это таило в себе пропасть мелких наслаждений и неизъяснимого очарования, так что пассажирка, если ехала с нравящимся мужчиной, совершенно не замечала неудовольствия от врезавшейся в нее рамы. Стоило потерпеть, в видах укрепления и развития взаимоотношений.

Соня без лишних слов изящным образом впорхнула на раму, и, оказавшись в артистических объятьях, привычно в них замерла. Она чувствовала щетину его подбородка и какой-то волнующий легкий запах. Все невзгоды остались, кажется, навсегда позади.

Тут времени следовало бы остановить ход своего течения, замереть, ведь именно этот миг был по-настоящему счастливым. Такие моменты вспоминаются лишь задним числом, гораздо позже, когда и чувства ослабевают и отношения разлаживаются, воспоминания же, наоборот, делаются ярче.