Стоять до последнего - Георгий Свиридов

«Бей! Бей, Игорь!» — хотелось крикнуть Марине. Она вся подалась вперед. Миклашевский действительно быстро шагнул вперед и выбросил стремительно кулак. И — не попал!.. Бельгиец не отскочил назад, а сделал небольшой шаг вправо, как бы уклонился от летящей на него перчатки. А в следующую секунду, ускользнув от удара, он сам нанес ответный апперкот. Зал взорвался ликующими криками.

Игорь неестественно согнулся, прижал руки к животу, опустился на брезент. Марина видела, как он побледнел и крупные капли пота выступили у него на лбу.

— Раз! — открыл счет судья на ринге.

Рыжий Тигр не спеша направился в свой угол. Он был уверен в своем ударе. Не одного именитого мастера ловил на таком простом и эффектном приеме.

— Два!.. Четыре!.. Шесть!.. — монотонно взмахивая рукой, отсчитывал судья.

При счете «семь» Миклашевский порывисто встал и поднял руки в боевое положение, давая понять судье на ринге, что он готов продолжать поединок.

— Бокс!

Рыжий Тигр рывком повернулся и быстро пошел на сближение. Зал ревом подбадривал бельгийца. Марина с замиранием сердца глядела на ринг. Но тут в реве голосов послышался глухой металлический звук гонга, извещавшего об окончании первого раунда.

— Тайм! — закричал судья и, раскинув руки, встал между боксерами.

Миклашевский опустился в своем углу на табуретку, услужливо подставленную секундантом, положил руки на пружинистые канаты и устало откинулся телом на продолговатую подушку, укрепленную на стыке канатов. Тренер сунул ему под нос пузырек, от которого боксер сразу же сморщился и завертел головой. «Дал понюхать нашатырного спирта», — догадалась Марина и мысленно поблагодарила тренера, обмахивающего Игоря мохнатым полотенцем. Он что-то быстро говорил Миклашевскому, а тот лишь хватал воздух открытым ртом и слегка кивал головой, молча одобряя и соглашаясь с советами.

Звон гонга поднимает бойцов, и они торопливо спешат навстречу друг другу. Марина снова в отчаянии. Природа создала голову человека явно не для того, чтобы она стала мишенью, чтобы по ней дубасить кулаками, обтянутыми пухлыми перчатками. А зал, словно опьяненный, ревет и гудит, топает ногами…

— Бей!

— Не отпускай русского!

Миклашевский маневрирует, отходит назад, уклоняется от кулаков Рыжего Тигра и сам наносит удары. И все больше прямые, стопорящие. Но разве ими можно сдержать, остановить бешеный натиск антверпенского грузчика, привыкшего бравировать своей нечувствительностью к кулакам соперника? Марина закусила губу. Она не хочет смотреть на ринг, где, по ее мнению, идет полное избиение. Но она и не может не смотреть, потому что ринг, словно магнит, привлек ее к себе и не отпускал.

За короткие и бесконечные, как вечность, минуты боя Марина не только узнала, но, как ей казалось, и поняла Миклашевского, привязалась к нему душой. Он стал давно знакомым ей человеком, благородство и мужество которого лишь сейчас раскрывались в такой напряженной обстановке. Марина мысленно обращалась к Москве и ругала Центр, особенно кадровиков, которые подготовили такую тяжелую легенду для Миклашевского, ибо Рубцова почему-то искренне была убеждена, что Миклашевский — хороший чекист, отлично физически развитый и ему предложили пойти на такую роль, а он не нашел в себе силы отказаться и вот вынужден нести на себе нелегкий крест, быть профессиональным боксером, короче говоря, профессиональным драчуном. Разве нельзя было послать его «в командировку» с другой легендой, снабдив иными документами? Судя по его интеллигентному и симпатичному лицу, Миклашевский с успехом мог бы перевоплотиться, скажем, в драматического артиста и не подставлять голову под кулаки туполобых профессиональных драчунов.

В шестом раунде стало обрисовываться преимущество бельгийца. Он, казалось, стал хозяином положения и непрестанно преследовал русского боксера, который заметно устал и уже не мог так легко и быстро маневрировать по рингу, избегать напористых атак, избегать ближнего боя.

— Добивай его!

— Не отпускай! Преследуй!

Когда начался седьмой раунд, Марина не выдержала. Нашла в себе силы встать и двинуться к выходу сквозь гудящую и клокочущую толпу. За спиной она услышала ехидный шепот:

— Чего уходишь? Подожди еще, увидишь, как твоего русского будут вытаскивать из ринга!..

Марина с трудом пробиралась к проходу. Какой-то белобрысый тип орал гнусавым голосом, обдавая ее лицо жарким дыханием, кто-то яростно дудел в трубу, сбоку неистово трещала трещотка, где-то колотили в медные литавры, яростно свистели, орали, топали…

Марина с большим трудом добралась до двери. Полицейские, толпившиеся у входа, чуть отодвинулись, освобождая ей проход. Марина хотела уже было нырнуть в приоткрытую дверь, как вдруг на нее обрушилась тишина. В гудящем и грохочущем зале, заполненном не одной тысячью взбудораженных людей, вдруг наступила неожиданная тяжелая тишина. Слышно было, как тонко скрипнула открывающаяся дверь и зазвучал голос судьи на ринге:

— Три… Четыре… Пять…

Марина застыла на месте. «Игорь опять на полу!» Стоявший рядом с ней толстолицый полицейский негромко сказал своему товарищу:

— Русские вообще мастера на такие шутки. У них каменные кулаки.

Марина обернулась и, приподнимаясь на носках, взглянула через головы притихшей толпы на ринг. Судья медленно поднимал и опускал руку. Миклашевский стоял в углу ринга и как-то виновато улыбался, словно он ударил соперника нечаянно. У его ног, распластавшись на спине, лежал Рыжий Тигр…

— Де-е-ся-ять, — лениво промычал судья. — А-а-у-ут!

После боксерского поединка прошла неделя. Как было условлено с Миклашевским, Марина направилась к тайнику. Она знала, что до Нового года Игорь останется в Бельгии, проведет еще один матч, быть может, и два.

День выдался на редкость солнечный, теплый. Деревья еще не сбросили пожелтевшие листья, отчего все вокруг под лучами осеннего солнца празднично золотилось. Дворники, орудуя метлами, убирали с тротуаров листву. Марина зашла в подъезд богатого дома и, как бы поправляя чулок, из-под второй ступеньки лестничной клетки достала спичечный коробок. Вернувшись домой, она заперла наружную дверь и только потом раскрыла маленький коробок, вынула плотно свернутую бумагу. Как давно она не получала донесений, не шифровала и не передавала в Москву! Связь с Центром Рубцова уже установила. Новую рацию освоила довольно быстро. Из Центра ей сообщили, чтобы она «вспомнила вариант три». Это значило, что ей нужно переходить на другой код. «Вариант три» она хорошо знала.

Марина была счастлива. Сердце ее жарко стучало в груди, кровь приливала к щекам, которые полыхали огнем: Марина чувствовала это и часто подносила ладони к лицу. Наконец-то, наконец-то свершилось! Она теперь не одна, она может опять помогать милой далекой Родине, напрягающей силы в борьбе со смертельным врагом! Страна родная… Марина с тобой, она сделает все, чтобы приблизить час великой победы, сделает во что бы то ни стало, даже если бы за эту победу пришлось заплатить самой дорогой ценой.

Чтобы успокоиться, она походила по комнате, стараясь думать только о главном — о том, что ей предстояло передать в эфир. Но думы возвращались опять к Москве, к далекой стране, к друзьям, к Миклашевскому, который стал для нее таким дорогим и близким другом, посланцем Родины.

Марина уселась возле стола, положила рядом не «Трех мушкетеров» Дюма, а третий том Железного канцлера прошлого века О. Бисмарка «Мысли и воспоминания», открыла на нужной странице и приступила к шифровке.

Глубокой ночью в условленный час в эфир полетели позывные, а следом за ними полилась цепочка непонятных цифр.

В Москве стояла глухая декабрьская ночь, когда в кабинет генерала вошел дежурный офицер и положил расшифрованные телеграммы.

— Только сейчас получили, товарищ генерал!

Генерал раскрыл папку и прочел отпечатанные на машинке короткие расшифрованные донесения:

«В настоящее время в Германии нет никакой резервной армии. Имеются отдельные соединения призывников, необученных юнцов и части старшего поколения. Общей численностью около двадцати дивизий. Для их подготовки и обучения потребуется не менее трех-четырех месяцев. Икар».

Второе донесение:

«В секретных лабораториях Германии ведутся интенсивные эксперименты по расщеплению уранового ядра. Икар».

Генерал устало улыбнулся, потер ладонью щеку. «Из Сталинградского котла фашисты, не выберутся», — подумал он и, сняв трубку телефона, позвонил генерал-майору Ильинкову:

— Семен Васильевич, ты еще не ушел? Понимаю, понимаю… У меня для тебя есть радостная весть. Только сейчас получил радиограмму… Вот чудак! Я должен тебя благодарить! Спасибо! Дорогая женушка чувствует себя хорошо.