Секретный фронт. Воспоминания сотрудника политической разведки Третьего рейха. 1938-1945 - Вильгельм Хёттль

Хотя он и выступал на стороне Германии, у Муссолини, как отметил Чиано, были моменты сомнений и кризисов. Постоянное отсутствие такта у немецкой стороны приводило его в ярость и порой даже к мысли прекратить сотрудничество с немцами. Когда же Чиано и лица, думавшие подобно ему, пытались использовать такие оказии для укрепления чувства независимости Муссолини, он тут же менял свое поведение, заявляя, что ничто не свете не заставит его изменить абсолютно доверительное отношение к немецкому партнеру.

Находясь на штарнбергерской вилле, Чиано, наконец, пришел к согласию с Муссолини в отношении его презрительной оценки итальянского народа. Отчасти это объясняется ситуацией, в которой он находился сам. Он чувствовал, что был обманут, низвержен и отправлен в ссылку. И с горечью соглашался с утверждением Гитлера, что Муссолини «являлся единственным истинным римлянином среди итальянцев». Его антипатия к собственному народу исходила, однако, из другого источника, нежели у Муссолини. Дуче презирал итальянцев – или только говорил об этом, – во-первых, потому что они были слишком слабыми, слишком послушными и слишком миролюбивыми, а во-вторых, поскольку они оставались безразличными к его мечте о громадной империи и не разделяли его диктаторской концепции о величии. Исходя из этого, он хотел, чтобы в Италии были бы более суровые зимы, которые закалили бы народ. Его идеалом были прусская военная дисциплина и организация. Он даже ввел в итальянской армии прусский парадный церемониальный, так называемый гусиный шаг, дав ему название «пассо романо».

Идеалы Чиано отличались от военно-империалистических взглядов его тестя. Он хотел бы видеть свою страну центром духовной и культурной гегемонии в Европе. Его антипатия к народу была скорее инстинктивной и была направлена против совершенно других элементов, чем те, которые вызывали гнев Муссолини. В целом же разочарование обоих вызывалось тем, что народ был неспособен выполнять ту роль, которой они каждый по-своему его наделяли. В этом плане Чиано зашел настолько далеко, что не хотел, чтобы его дети воспитывались как итальянцы и не желал их возвращения в Италию. Почему-то он хотел видеть их скорее кубинцами.

Оценка, данная Чиано причинам, которые привели к падению Муссолини, оказалась при последующем рассмотрении вполне корректной. Он подчеркивал, что действия большого совета не имели ничего общего с заговором короля и Бадолио и что между двумя этими группами никаких контактов практически не было. Значительное число фашистских лидеров, возглавлявшихся Гранди и Боттаи, уже давно поняли, что политика Муссолини приведет Италию к краху. Они считали, что дуче исчерпал себя как физически, так и духовно и был уже не в состоянии справиться с теми большими проблемами, которые создала безнадежная ситуация. Вместе с тем они понимали, что фашистское движение потеряло прежнюю движущую силу, не являясь более инструментом, обеспечивающим решающую роль в тоталитарном государстве. Ими был разработан план, по которому Муссолини оставался главой государства, но в значительной степени терял свои диктаторские права и полномочия. Реальная власть была бы сосредоточена в руках короля, который мог бы вести переговоры с западными державами о заключении мира в надежде, что те проявят полное понимание проблемы и рассмотрят ее безотлагательно. Переговоры должен был сразу же начать Гранди, который уже установил многообещающие контакты с Лондоном через Лисабон и Мадрид. План этот получил единогласную и полную поддержку всех фашистских лидеров, включая даже тех, кто всегда был на стороне Муссолини, таких, как де Боно, де Веччи и Федерцони. Рассказывая об этом, Чиано подчеркнул, что неоднократно обращал внимание Муссолини на необходимость реальной оценки ситуации и принятия мер по выводу Италии из войны. Если бы он сделал это, необходимость переворота со стороны большого совета потеряла бы необходимость. Муссолини согласился со справедливостью аргументов Чиано, но заявил, что измена союзнику в беде не сделает чести Италии. Так что у большого совета не оставалось другой альтернативы, как привести свой план в действие.

Деятельность королевского двора против Муссолини велась сепаратно. Главной движущей силой там была принцесса Мария Джозе, которая еще в 1942 году сказала Чиано, что сделает все, что в ее силах, чтобы вывести Италию из войны. По мнению Чиано, королевский заговор зрел уже давно, но принял реальные очертания только после высадки союзных войск в Сицилии, когда безнадежность ситуации стала очевидной. Нити заговора находились в руках министра двора графа Пиетро Аквароне, главными помощниками которого были начальник Генерального штаба генерал Амброзио и начальник полиции Кармин Сенизе. Маршал Бадолио, которому руководители заговора не слишком доверяли, присоединился к ним значительно позже и то из соображений престижа вооруженных сил.

Очень тонкую связь между фашистской оппозицией и королевской партией поддерживал Чиано. Король был высокого мнения о его государственных способностях и попросил Аквароне еще в 1942 году закрепить эту кооперацию. Чиано заверил меня, что дал тогда уклончивый ответ. После своего смещения с должности министра иностранных дел он потерял былой интерес для королевской партии, поскольку не имел уже прежнего влияния в стране. А продолжительная болезнь не дала ему возможности активного участия в заговоре. У него было несколько встреч и бесед с Бадолио, но какой-то определенной договоренности о партнерстве в будущем достигнуто не было.

Действия фашистов в большом совете были проведены, как выразился Чиано, «с такой бестактностью и тупостью, на которую были способны разве только немецкие генералы». Никто из участников не имел четкого представления о том, что произойдет после того, как машина будет приведена в действие. У каждого, по всей видимости, имелась собственная программа, но не было единства ни в мыслях, ни в целях. Король быстро воспользовался сложившейся обстановкой нерешительности и замешательства, давшей ему шанс на проведение своей акции против Муссолини даже раньше, чем он планировал. Дуче попал в западню как ребенок. Если бы он был вполне бодр и в здравом уме, то, вне всякого сомнения, не пошел бы навстречу с королем на вилле Савойя.

За исключением попыток оправдания своих личных действий и поступков, Чиано оценивал ситуацию вполне реалистично и беспристрастно. Конечно, многих деталей он не знал, так как не пользовался доверием королевских конспираторов. Что же касается оппозиционной группы в большом совете, то она была раздроблена в результате многообразия интересов и целей, многие из которых носили личностный характер, поэтому единого фронта она не представляла. Большинство с неохотой шли на кооптацию с Чиано и лишь соображение, что имя зятя Муссолини может нести позитивный импульс, подвигало их на этот шаг. Но он так и не сыграл решающей роли в их деятельности, поскольку его логическая оценка происходящего в расчет не принималась.