Сначала жизнь. История некроманта (СИ) - Кондаурова Елена

Первые несколько дней все шло хорошо. Мира приезжала в очередную деревню, останавливалась, как правило, в доме у очередного деревенского старосты, лечила тех, кто приходил, и уезжала. В некоторых деревнях оставалась ночевать, если время было позднее, и ехать куда-то уже не имело смысла. Больных оказалось не слишком много, местные знахарки работали хорошо, да и к ней самой многие еще раньше приезжали самостоятельно. Так что поездка проходила спокойно и даже комфортно.

А потом в какой-то момент Мира занервничала. Она вдруг осознала, что до зимы осталась неделя.

Всего неделя.

Одна неделя.

Не то, чтобы Мира думала о предсказании хабрат, она и не верила в него вовсе. Но в голове поселилась и начала набирать силу мысль: «Я не успею. Я должна закончить все до зимы. Я должна успеть».

И их с Шаватием приятное во всех отношениях путешествие превратилось в игру в догонялки. Кто быстрее, зима или они. Их флегматичному и упитанному коньку пришлось побегать вокруг Тирту по замерзшим, но пока еще не покрытым снегом дорогам.

Мира теперь редко останавливалась где-нибудь на ночь, предпочитая лечить допоздна, а потом усаживаться в повозку, усилиями благодарных сельчан превращенную в крытый фургон, и засыпать под толстенной медвежьей шкурой, подаренной одним из вылеченных пациентов.

С каждым рассветом уставшая, замерзшая, невыспавшаяся Мира открывала глаза с одной единственной мыслью: «Вот и еще один день прошел».

И еще один.

И еще.

В Ореховке знахарка со спутником оказались на пятый день их безумной гонки. Они приехали уже поздно ночью, и Мире ничего не оставалось, как смириться с тем, что до утра она пациентов не увидит. Впрочем, она уже немного успокоилась, им осталось объехать всего лишь четыре деревни и один маленький хутор, и потому с удовольствием согласилась переночевать в тепле. Жена старосты обеспечила ее пуховой периной, легчайшим одеялом и мягкими, словно невесомыми подушками. Засыпая на всем этом великолепии, Мира сонно подумала, что, если ничего такого не случится, уже завтра она все закончит и вернется домой….

Проснулась Мира по привычке на рассвете. Завтрак, приготовленный заботливой хозяйкой, уже ждал ее на столе возле кровати. Мед, горячие оладьи, парное молоко, исходящая паром рассыпчатая каша в закопченом котелке, свежеиспеченный черный хлеб….

На Миру словно повеяло запахами из детства. Ее мать когда-то пекла такие же оладушки, а по утрам у них в доме также пахло свежим хлебом. Она непроизвольно сглотнула и самой себе улыбнулась сквозь неожиданно набежавшие слезы. Налила молока в тяжелую глиняную кружку, потянулась за блестящим от жира оладушком….

— Кхм-кхм, госпожа целительница, — в дверном проеме, отодвинув расшитую крупными цветами занавеску, появился староста.

Невысокий, с большим круглым животом, в накинутом на плечи меховом тулупе, он занял почти весь дверной проем. Мира с трудом удержалась, чтобы не напомнить ему о необходимости соблюдения диеты. Уже напоминала несколько раз, но безрезультатно. А ведь когда его удар хватит, ей придется с этим разбираться.

— Там это, госпожа, не откажите в помощи! Мужики просят вашу повозку на время взять. Вы же все равно сейчас лечить будете.

В принципе, Мира была не против, но время….

— А куда им нужно ехать? Далеко?

— Да нет, госпожа! Тут всего-то до Черных Прудов прокатиться. Нам велели всем явиться, а у Питатия колесо у повозки слетело, и у Галария, как назло, телегу еще третьего дня к кузнецу утащили, чтобы, значит, ось поменять. Сами понимаете, госпожа, готовь телегу зимой, как говорится….

— Постой, постой, — перебила его Мира, холодея от нехорошего предчувствия, — а зачем вам велели в Черных Прудах быть? Что вы там будете делать? И кто велел?

— Так ведь это, — чуть замялся староста, — из города вчера гонец прискакал, из городской управы бумагу привез. Говорят, сегодня некроманта нашего убивать будут, так что, чтобы все мужики из окрестных сел были. Для подмоги, значит. С вилами, топорами, ага. Да только зря это они, помяните мое слово, госпожа….

— Что? — Мира вскочила с табуретки. — Что ты говоришь?? — она задыхалась, как будто только что пробежала через всю Ореховку. — Так, скажи Шаватию, чтобы собирался! Немедленно! Я еду с вами!!

— Хозяин! — Тося разбудило осторожное прикосновение к плечу. — Господин Антосий, просыпайтесь!

— Какого демона? — поздно заснувший накануне некромант с трудом продрал глаза.

— Хозяин, там это, — Фаравий, в обязанности которого входило будить Тося, отошел подальше от кровати, — опять у ворот стоят. Вас требуют.

— О, боги, кого еще нелегкая принесла? — со стоном зевнул Тось. — Не надоело им? Очередной черноборец, что ли?

— Не могу знать, хозяин, — Фаравий проворно открыл дверь и следующую фразу произнес уже из коридора, — вам лучше самому посмотреть!

— Ладно-о-о, — Тось потянулся и со стоном сел на кровати.

Он не слишком разозлился из-за причины ранней побудки (подумаешь, очередной претендент на его голову), гораздо больше раздражало поведение Фаравия. Ну чего так шарахаться? Можно подумать, он станет упокаивать помощника только за то, что тот рано разбудил! Хотя… ну было пару раз, когда он залепил заклинанием мгновенного разложения в тех, кто пришел его будить. Но, во-первых, это когда было? Уже целый месяц прошел, и до сих пор об этом вспоминать? Во-вторых, он тогда как раз изучал заклинание мгновенного разложения, а оно никак не давалось, и Тосю даже снилось, как он его накладывает. Так что ничего удивительного, что он его швырнул, когда проснулся. В-третьих, эти зомби сами виноваты, надо было быстрее ногами перебирать. Не так уж активно он и швырялся, спросонья-то. И в-четвертых, Тосю самому было жалко тех зомби, они были, в общем-то, неплохие и соображали быстро. Если бы мог, он бы их обязательно восстановил, но, к сожалению, после попадания мгновенного разложения восстанавливать там было уже нечего. И из-за этого нелепого недоразумения к нему теперь по утрам заходит только Фаравий, да и тот трясется как осиновый лист. Остальные зомби его спальню десятой дорогой обходят, а литераторы вообще раньше, чем в обед, в доме не появляются. Вот балбесы, на живых мгновенное разложение действует на порядок слабее, чем на поднятых. Хоть бы поинтересовались сначала…

Из-за приоткрытой двери послышались быстрые мелкие шаги, замерли возле приоткрытых дверей.

— Господин Антосий, можно? — раздался звонкий Цинькин голос.

Вот разве что Цинька, самая храбрая (или глупая) из всех, до сих пор отваживается приносить воду для умывания.

— Заходи! — крикнул он, натягивая на себя привычный черный балахон.

Она зашла, громко шлепая по полу босыми пятками, поставила на столик рядом с медным тазиком кувшин с водой. От ее круглого румяного лица и крепкой фигуры веяло деревенской основательностью и несгибаемым, неукротимым здоровьем. Она до сих пор, несмотря на приближающуюся зиму, выскакивала на улицу босиком. Хотя Тось несколько раз запрещал ей это, но дура-девка все равно делала по-своему.

— Пожалуйте, господин Антосий, — она повернулась к нему, улыбаясь и держа в руках снятое с плеча чистое полотенце. — Бриться будете или вам полить?

— Не, бриться не буду, — Тось натянул валявшиеся на полу сапоги и поднялся с кровати. — Невелики птицы, чтоб прихорашиваться. Умоюсь только. Давай, полей-ка мне!

Цинька повесила полотенце на крючок, подняла кувшин и стала лить воду в тазик тонкой струйкой. Тось подставил ладони и принялся умываться, громко шлепая себя по лицу и отфыркиваясь. Закончив, потянулся за полотенцем.

— Завтрак сейчас нести или потом? — буднично поинтересовалась Цинька, ни на секунду не усомнившись в том, что завтрак он в любом случае съест, несмотря на гостей у ворот.

Тось, впрочем, в этом тоже не сомневался.

— А что у нас на завтрак?

— Так это, блины со сметаной, каша гречневая с грибами, ветчину хорошую давеча из Холмогорки привезли, да молочко кислое как раз подошло, с вечера ставила, — загибая пальцы, очень серьезно перечислила Цинька.