Песня зверя - Кэрол Берг

Эйдан остановился шагах в двадцати от взбесившейся твари и поднял руки, словно моля ее о чем-то. Крошечное, хрупкое создание рядом с чудовищным зверем. Я так и не услышала, успел ли он хоть что-то сказать, а потом он закричал, рухнув на колени, потому что дракон испустил невыносимый вопль и облил Эйдана Мак-Аллистера потоком слепящего белого пламени.

— Эйдан, любимый! — задохнулась я.

Успев еще увидеть, как загорелись на нем волосы и одежда, я зажмурилась, закрыла лицо руками и упала на горячие камни. Нет, я не плакала. Пламя выжгло слезы из моего сердца.

Глава 29

Я вижу клочья рваных облаков -Там, высоко, туда мне не взлететьС тех пор, как стройный мой распался мир,Утратил всю гармонию, и хаосЕго порвал своей когтистой лапойНа клочья…Даже мысли неподвластныДракону пленному,и неподвластно небо -Мне не подняться до подзвездных высей:К земле привязан, как презренный песНа цепь посажен…О позор и боль!Я, властелин небес, ветров владыка,И что же…Не пускает алый коготь -Язвит, терзает, мучит гнусный страж,Смердящий смертью.Грезить о полетеБессмысленно.О, мой народ летаетПо-прежнему, но лишь у стражей-хларовЯзык их, будь он проклят, повернетсяНазвать полетом это.Еле-еле,Медлительней улитки по листуИ ниже червяка, что роет землюЛетит дракон плененный — под седлом,Во имя жалких войн двуногих этих.О горе, горе племени крылатых!Мы все познали униженье плена,Мы все во сне бываем лишь свободны.Немало лет прошло, а избавленьяВсе нет.А Всадник смеет говоритьНа языке драконов. Горе, горе!Пусть даже искаженные, словаНапоминают мне о прошлом живо, -И вот уже, как наяву, я вижуВсе, что утратил, чарами окован -Простор, и солнце, и небес бездонность;Прохладная услада облаковЛаскает крылья, и трепещут ноздриОт ледяных ветров тех горних высей…О небо, сколь мучительно и больноМне вспомнить, как, еще себя робея,Парили в вышине, расправив крылья,Ловили ветер отпрыски мои.Но нет — к земле навеки я придавлен,И эти злые чары… Темный ужасСвязал меня, подобно крепким путам.Драконы все испробовали кровьУже давно. С тех пор постылый, липкийИ душный вкус нам голову кружит.Уста мои, что пламя изрыгают,Осквернены, а древнее наречьеДраконье Всадник запятнал навек.О горе, горе племени драконов!И все ж, чем больше я вкушаю крови,Тем более желанна мне она.Коварный Всадник мне приносит мясо,Сочащееся кровью, — утоляюЯ жгучий голод — заглушает больИ притупляет ноющую память:Так яд, увы, становится лекарством.А я, скользивший гордо в вышине,Куда не поднимались даже птицы,Все глубже погружаюсь в хаос… в бездну…Ужель, себя теряя, я исчезнуНавеки… навсегда… во тьму… в ничто…

Но те слова, пускай в устах чужих,Звучат опять и вновь напоминаютО прошлом — как учили мы летатьДетенышей на крыльях неокрепших…Народ мой, сестры, братья, дети, где вы?Лететь, лететь и складывать напевыУжели никогда не суждено…Как холодно, и пусто, и темноВ глазах и на сердце, коль не подняться к солнцуИ не согреться нам в его лучах…

Но что это за тварь ко мне явилась?Кто, кроме Всадников, посмеет говоритьНа языке драконов? Нет, не Всадник,Не чую я брони, пропахшей смертью,Где алый коготь? Нет при нем бичаКровавого — он голый, уязвимый,Он бесчешуйный… Трапеза ль мояСама ко мне пришла? Но он не скотПокорный; не крылатый неразумный,Как птицы… Кто он? Что он говорит?Не призрак ли детенышей печальный -Тех самых, да, кого не зачинаемУж много сотен лет, томясь в плену?Не птица, не дракон, не скот, не Всадник…Но более всего напоминает…Его я знаю.Нет! Не может быть!Но голос этотЯ, право, где-то слышал… Кровь и плотьПожрать, спалить… Сжигаем изнутри,Я чую, сам он мучается болью…Но пламя… почему я вспомнил пламя,Слепящее и белое, в котором…О чем он говорит?

"О Роэлан!"…Назвал он имяМое. И голос будто бы знакомый…"О Роэлан, о, вспомни, Роэлан!"

О небо, как натянутой струноюЗвенит от боли весь — нет, не детеныш,Они не знали ужаса и боли.Другой, но кто? Он связан, как и я,В плену, в оковах тяжких, но незримых.Освободить его от этих пут.

"Эйдан, любимый!"Эйдан? Любимый? Да, я вспоминаю…Я узнаю, о да, я вспомнил, вспомнил,Теперь я знаю, кто меня зовет -Неужто ты, любимый и пропавший,Вернулся отыскать меня в плену?Тебя я белым пламенем оденуИ вспомню то, что позабыл уже,Любимый, утолю твои печали,Иди ко мне, скорей, иди же, Эйдан,О, говори со мной, еще, еще!

Глава 30

Эйдан

Каков облик времени? Люди говорят, будто время приобретает форму вещей, его заполняющих: приятных, заставляющих его лететь, и скучных, задерживающихся еще долго после того, как с ними попрощались. Однако годы моего молчания, когда жизнь была пустотой, не сдувались, как пустые мешки от зерна. Каждый миг имел глубину, ширину и длину, у каждого часа был неизменный объем. И они громоздились друг на друга, пока столп времени не вырос так высоко, что я снова стал свободен. Но с того мига, когда я в Абертене отдал себя Роэлану, облик времени изменился, и я больше не мог отличить миг от часа или дня.

Лара говорила — полминуты. Полминуты с того мига, когда она поднимет левую руку, до того, как дракон испустит струю пламени, способного расплавить камень. Половина этого времени уйдет на то, чтобы оказаться в этом пламени. Действительно, безумец и дурак. На что я надеюсь? Как мне донести до Роэлана то, над чем я так отчаянно бился последние недели, — слова, которые я искал, перебирая воспоминания о минувшем счастье?

Но я же хотел этого. Намерения мои были ясны, решение твердо. Каковы бы ни оказались тайны Нарима — а я уже давно пришел к заключению, что тайны его поистине монументальны, — я решил, что мне нет до них дела, потому что они не имеют отношения к моей цели: доискаться до истины. Но я не учел того, что Лара почти свела меня с ума. В Мазадине не догадались изобрести пытки, подобной утонченной муке, через которую мне пришлось пройти за последние два дня, — сначала изображать близость, которой я так жаждал, слышать исполненные ненависти слова, лишавшие меня всякой надежды на нее, и мучиться — ведь нельзя было удержаться от соблазна решить, будто ее поступки свидетельствуют о совсем других чувствах… И я не учел той ярости, которая охватила меня, когда я узнал, что Нарим отправил меня в преисподнюю — "в безопасность", — поскольку не считал людей способными на стойкость и верность. Но это страшное открытие подарило мне надежду, которая питала сладкий любовный бред. Наверное, Лара хотела, чтобы я, сделав это страшное открытие, ее возненавидел, но я-то вбил себе в голову, будто она не допускает между нами никакой лжи. И вот я пытался справиться со всеми этими обрушившимися на меня новостями, а дракон едва не расколол мне голову безумным ревом.