Песня зверя - Кэрол Берг

Глава 28

Я села шагах в пятидесяти слева от Мак-Аллистера, на полпути вниз по склону, спрятавшись между двумя самыми большими валунами. На какое-то время они меня прикроют, но так близко к каю надежного убежища найти нельзя. Неважно, что я не пересекла Всаднический Круг: ведь цель обряда в том, чтобы взбесить зверя, чтобы от ярости он полыхал белым пламенем, жарче которого нет. Взглянув вниз с плоского камня, я поняла, что нам опять не повезло. Внизу виднелась каменная хижина — жилище Всадника. Что если там живет тот самый Всадник, который связан с этим драконом? В поединке с волей, приковывающей хозяина к зверю, мне не победить. Но выбора не оставалось. Надо было начинать.

Я заставила себя не думать об Эйдане — о любви и о вине, о сомнениях и страхе. Во мне не должно остаться ничего, кроме воли. Ноздри кая уже начали раздуваться, алые глаза засверкали ярче, раздался низкий рокот, от которого у меня заныли зубы. Я развернула хлыст, вытащила кинжал и закричала:

— Тенг жа нав вивир!

И тут началась самая тяжкая битва в моей жизни. Она была даже тяжелее, чем разрушительное детское безрассудство. Той ночью я должна была не просто подчинить себе кая, но и преднамеренно взбесить его. Много времени для этого не понадобилось. Когда я закончила первое из семи заклинаний, тварь кричала так, что я потеряла равновесие и рухнула на камень. Не отпуская дракона, я поднялась и уперлась ногами в трещину в скале, а спиной — в валун. И тогда я произнесла второе заклинание.

Я вспомнила все, что Нарим написал в своей книге о Ритуале Третьего Крыла — о том дне, когда элимы поработили драконов, спев им те самые песни, которыми звери успокаивали детенышей, о том дне, когда драконы увидели своих детенышей мертвыми и изрыгали на элимов белое пламя, непонятным образом привязав элимов и драконов к проклятым кровавикам. Я переворошила все детские воспоминания, чтобы вспомнить тон, позу, все мельчайшие изменения, которые могли повлиять на исход ритуала. Но во время всех ритуалов, которые мне приходилось видеть, у Всадника были доспехи и кровавик, чтобы защититься от драконьего гнева. И у всех элимов, которым удалось выжить после страшной беды, случившейся у Кир-Накай давным-давно, были при себе кровавики. А Эйдан — Эйдан решил предстать перед драконом без защиты, решив… что решив? Что он сам — этакий живой кровавик? Что дар… сердце… преданность помогут ему достучаться до крупицы разума, скрытой в этом чудовище, и покорить его?

Спокойно, не отвлекайся, а то этому дурню не жить!

Я произнесла третье заклинание — стихи о воссоединении братьев и сестер в царстве ветра. Кай хлестнул хвостом и расправил крылья — целый океан зелени и меди залил чуть ли не полдолины. Всадник, связанный с драконом, запретил ему взлетать, и тварь заревела так, что я испугалась — не оглохнуть бы снова. Тварь поползла, покачиваясь, к нам и в мгновение ока преодолела половину расстояния. Я вжалась спиной в камень, горько жалея о том, что эта тварь не слепа, как Келдар, и не ранена, как тот фандинский дракон.

Внизу, подо мной, блеснул алый огонь, и едва я прокричала четвертое заклинание, как из хижины вышел Всадник. Власть Всадника преумножила и направила ненависть кая. Зверь снова рванулся вперед, голова раскачивалась, выискивая, вслушиваясь, все ближе, ближе… Глаза у меня защипало от едкого дыма. Ох, как близко… Я отшатнулась и побежала вдоль обрыва, пытаясь найти укрытие, упала на землю, когда прямо над головой просвистело крыло. Зловонный ветер не дал мне подняться, я кашляла и задыхалась. Неистовая злоба полыхнула в алых глазах, когда я с трудом выдавила пятое заклинание. Я лежала навзничь, и меня прижимала к земле тяжесть ненависти чудовищного зверя.

— Лара! Что происходит? Ты сошла с ума?! — раздался надо мной знакомый голос. Голос моего брата.

— Уберите ее отсюда!

— Мы же тут все из-за нее изжаримся!

— О Джодар! Измена! У нее кровавик!

— Убейте ее поскорее, и дело с концом! Груэсин, давай сюда!

— Отпусти его, Лара! — закричал Седрик. — Груэсин справится с каем, только отпусти его!

Слева ко мне бежали четверо во всаднических доспехах. Пятый, Всадник из хижины внизу, взбирался по откосу справа.

Я взмахнула хлыстом — направо, налево, — и чтобы отогнать Седрика и его присных, и чтобы отпугнуть нависшую надо мной тварь. Я выкрикнула шестое заклинание, и дракон отшатнулся, выпустив в небо струю пламени — белого пламени, едва тронутого оранжевым. Падая, я потеряла шлем, и лицо мне опалило жаром.

В мои доспехи вцепилось множество рук, и я принялась отбиваться кинжалом, пытаясь договорить последние строчки. Никогда не доводилось мне слышать этих слов.

— Бери этого детеныша, это дитя ветра и огня. Подними ему крылья дыханием своим и мощью. Будь ему третьим крылом, покуда не покорит он горних просторов. Этот птенец — он твой и не твой. Он живет по твоей милости и умрет по твоему приказу. Его служение всегда будет тебе в радость. При свете солнца будете вы парить, став единым целым; в холодных лучах луны вместе вкусите ночь. Неделимо. Неизменно. Навеки.

Всадники потащили меня по камням вверх по склону — прочь от беснующегося кая. Кинжал выпал у меня из рук. Хлыст застрял в трещине. Вокруг мелькали пять хлыстов и сверкали не меньше двух кровавиков, стремясь усмирить обезумевшего зверя. Но когда ярящийся кай вытянул шею, подняв голову высоко над нами, и испустил струю слепящего белого пламени, мне удалось высвободить левую ногу, и едва я приготовилась кого-нибудь пнуть, как меня уронили на горячую твердую землю. Всадники в смятении показывали на темную фигурку, сползающую по скалам справа от нас. Я принялась брыкаться и кричать, дотянулась до второго ножа за левым голенищем и воткнула его по крайней мере в одну прикрытую доспехами ногу, так что в погоню они не бросились, пока не стало слишком поздно. Дракон тоже его заметил.

Эйдан остановился шагах в двадцати от взбесившейся твари и поднял руки, словно моля ее о чем-то. Крошечное, хрупкое создание рядом с чудовищным зверем. Я так и не услышала, успел ли он хоть что-то сказать, а потом он закричал, рухнув на колени, потому что дракон испустил невыносимый вопль и облил Эйдана Мак-Аллистера потоком слепящего белого пламени.

— Эйдан, любимый! — задохнулась я.

Успев еще увидеть, как загорелись на нем волосы и одежда, я зажмурилась, закрыла лицо руками и упала на горячие камни. Нет, я не плакала. Пламя выжгло слезы из моего сердца.

Глава 29

Я вижу клочья рваных облаков -Там, высоко, туда мне не взлететьС тех пор, как стройный мой распался мир,Утратил всю гармонию, и хаосЕго порвал своей когтистой лапойНа клочья…Даже мысли неподвластныДракону пленному,и неподвластно небо -Мне не подняться до подзвездных высей:К земле привязан, как презренный песНа цепь посажен…О позор и боль!Я, властелин небес, ветров владыка,И что же…Не пускает алый коготь -Язвит, терзает, мучит гнусный страж,Смердящий смертью.Грезить о полетеБессмысленно.О, мой народ летаетПо-прежнему, но лишь у стражей-хларовЯзык их, будь он проклят, повернетсяНазвать полетом это.Еле-еле,Медлительней улитки по листуИ ниже червяка, что роет землюЛетит дракон плененный — под седлом,Во имя жалких войн двуногих этих.О горе, горе племени крылатых!Мы все познали униженье плена,Мы все во сне бываем лишь свободны.Немало лет прошло, а избавленьяВсе нет.А Всадник смеет говоритьНа языке драконов. Горе, горе!Пусть даже искаженные, словаНапоминают мне о прошлом живо, -И вот уже, как наяву, я вижуВсе, что утратил, чарами окован -Простор, и солнце, и небес бездонность;Прохладная услада облаковЛаскает крылья, и трепещут ноздриОт ледяных ветров тех горних высей…О небо, сколь мучительно и больноМне вспомнить, как, еще себя робея,Парили в вышине, расправив крылья,Ловили ветер отпрыски мои.Но нет — к земле навеки я придавлен,И эти злые чары… Темный ужасСвязал меня, подобно крепким путам.Драконы все испробовали кровьУже давно. С тех пор постылый, липкийИ душный вкус нам голову кружит.Уста мои, что пламя изрыгают,Осквернены, а древнее наречьеДраконье Всадник запятнал навек.О горе, горе племени драконов!И все ж, чем больше я вкушаю крови,Тем более желанна мне она.Коварный Всадник мне приносит мясо,Сочащееся кровью, — утоляюЯ жгучий голод — заглушает больИ притупляет ноющую память:Так яд, увы, становится лекарством.А я, скользивший гордо в вышине,Куда не поднимались даже птицы,Все глубже погружаюсь в хаос… в бездну…Ужель, себя теряя, я исчезнуНавеки… навсегда… во тьму… в ничто…

Но те слова, пускай в устах чужих,Звучат опять и вновь напоминаютО прошлом — как учили мы летатьДетенышей на крыльях неокрепших…Народ мой, сестры, братья, дети, где вы?Лететь, лететь и складывать напевыУжели никогда не суждено…Как холодно, и пусто, и темноВ глазах и на сердце, коль не подняться к солнцуИ не согреться нам в его лучах…

Но что это за тварь ко мне явилась?Кто, кроме Всадников, посмеет говоритьНа языке драконов? Нет, не Всадник,Не чую я брони, пропахшей смертью,Где алый коготь? Нет при нем бичаКровавого — он голый, уязвимый,Он бесчешуйный… Трапеза ль мояСама ко мне пришла? Но он не скотПокорный; не крылатый неразумный,Как птицы… Кто он? Что он говорит?Не призрак ли детенышей печальный -Тех самых, да, кого не зачинаемУж много сотен лет, томясь в плену?Не птица, не дракон, не скот, не Всадник…Но более всего напоминает…Его я знаю.Нет! Не может быть!Но голос этотЯ, право, где-то слышал… Кровь и плотьПожрать, спалить… Сжигаем изнутри,Я чую, сам он мучается болью…Но пламя… почему я вспомнил пламя,Слепящее и белое, в котором…О чем он говорит?

"О Роэлан!"…Назвал он имяМое. И голос будто бы знакомый…"О Роэлан, о, вспомни, Роэлан!"

О небо, как натянутой струноюЗвенит от боли весь — нет, не детеныш,Они не знали ужаса и боли.Другой, но кто? Он связан, как и я,В плену, в оковах тяжких, но незримых.Освободить его от этих пут.

"Эйдан, любимый!"Эйдан? Любимый? Да, я вспоминаю…Я узнаю, о да, я вспомнил, вспомнил,Теперь я знаю, кто меня зовет -Неужто ты, любимый и пропавший,Вернулся отыскать меня в плену?Тебя я белым пламенем оденуИ вспомню то, что позабыл уже,Любимый, утолю твои печали,Иди ко мне, скорей, иди же, Эйдан,О, говори со мной, еще, еще!

Глава 30