Через год в это же время - Софи Касенс

принес его три недели назад, но приходил сюда каждую неделю в надежде встретить тебя. – Он пошел рядом с Минни по аллее, обсаженной деревьями. – Я пытался тебе позвонить, но не смог дозвониться. Мне не хотелось навязываться, но я… я должен был объяснить… – Квинн замолчал; он явно нервничал.

Минни поддала ногой груду листьев, и те приятно зашуршали. Она молчала, ожидая продолжения.

– Наверное, я все испортил, Минни… У меня вечный пунктик насчет чувств… – Квинн моргнул и спрятал руки в карманы; они шли, глядя на тропинку перед собой, иногда легче говорить, если не смотришь на кого-то. – Думаю, я вырос с неправильным представлением о том, что такое любовь. Я всегда считал, что именно любовь погубила мою мать, но теперь понимаю, что дело не в этом. – Квинн печально покачал головой.

– Похоже на то, Квинн, что ты основательно покопался в себе, – заметила Минни.

– Так и есть. – Он нахмурился. – Я начал ходить к специалисту еще в начале года, начал говорить о том, о чем никогда прежде не говорил. А через несколько месяцев отказался от сеансов, подумал, что могу и сам справиться. А потом встретился с тобой, Минни, и понял, что должен вернуться туда. Я не хочу быть тем, прежним человеком, Минни, больше не хочу. И я наконец пришел к нескольким важным решениям.

– Например?

– Я должен уехать из Примроуз-Хилла. Я должен попросить у тебя прощения за то, как себя вел. Я должен стать более открытым с людьми.

Боковым зрением Минни видела, что Квинн косится на нее полными надежды глазами, но упорно продолжала смотреть на тропинку.

– Это тоже часть терапии – гоняться за девушками, которым заморочил голову, и извиняться перед ними? – спросила она, и Квинн коротко выдохнул, явно изумленный. – Я пойму, если тебе это необходимо, – продолжила Минни. – Список должен быть очень длинным. – И она легонько подтолкнула его локтем.

– Не в этом дело! Каждое слово в том письме я написал искренне. Я знал, что поступаю плохо, понял уже в ту секунду, когда вышел из твоей квартиры, но не мог начать какие-то отношения с тобой, Минни, не мог до тех пор, пока не понял бы, что делаю все правильно. – Квинн остановился, и Минни повернулась к нему. – С той самой минуты, когда я тебя увидел, ты зарылась вот сюда, – он постучал себя кулаком по груди, – как песня застревает в голове. Я не могу тебя выгнать.

– Должно быть, очень раздражает, – сказала Минни, чуть заметно качнув головой.

– Это не раздражение.

– Ну тогда ты привел неверное сравнение, потому что, когда в голове застревает какая-нибудь песенка, это ужасно раздражает.

– Нет, если тебе нравится эта песня.

– В особенности если нравится. Это лучший способ убить хорошую песню, если она тебя достает весь день. Для меня так погибла песня «Happy» Фаррелла Уильямса.

Квинн потянулся к Минни, взял ее за руки:

– Ладно, сравнение негодное. Послушай, я действительно не слишком умею… – Он резко, разочарованно вздохнул, потом начал сначала: – Минни, ты была как свет, ворвавшийся в мою жизнь… Ты ослепила меня. Но твой свет также заставил меня увидеть все тени, что накопились в моей жизни, тени, с которыми, как я наконец осознал, я должен был справиться. – Он нахмурился. – Видишь, я перешел от песен к свету?

– Это уже лучше, – кивнула Минни, и ее губы изогнулись в улыбке.

– До сих пор я держал людей на расстоянии от себя. Но с тобой… как только мы начали разговаривать, ты отказалась держаться на расстоянии, ты очутилась совсем рядом, вот здесь. – Он прижал ладонь к груди. – Послушай, я сам не знаю, о чем прошу. Наверное, пытаюсь сказать, что я все испортил, но мне хочется получить еще один шанс. Думаю, я люблю тебя, если это не звучит слишком глупо.

Он посмотрел на Минни – и их взгляды встретились, и Квинн ждал, что она скажет в ответ.

У Минни все сжалось внутри. Это ведь было именно то, что она хотела услышать… два месяца назад. Он говорил, что готов взять на себя груз ответственности, прыгнуть вместе с ней с высокого трамплина… но по какой-то причине она уже не чувствовала себя готовой к прыжку. Она сжала кулаки. Но разве она не ждала этого? Разве она не поняла из письма, что Квинн теперь думает по-другому? Однако, когда она услышала, как он произносит это вслух, ее первым порывом было отступить, а не шагнуть вперед.

– Я рада, Квинн, что ты во всем разобрался, и это вовсе не звучит глупо… Я чувствовала к тебе то же самое.

– Чувствовала? – повторил Квинн, и огонь в его глазах сменился разочарованием.

– Прости, но для меня многое изменилось со дня нашей последней встречи.

– Ох… – Квинн опустил голову.

Минни взяла его под руку и потащила вперед. На ходу говорить было легче.

– Ну не совсем так… Просто я тоже, наверное, основательно покопалась в себе. Что, если ты окажешься фанерной подружкой?..

– Я не фанерная подружка, я не хочу быть фанерной подружкой!

– Может, и нет, но мне кажется, что я всегда была тем пингвином, постоянно смотрела за границу вольера в поисках того, кто сделает меня счастливой.

Они прошли несколько шагов в молчании. Минни нравилось чувствовать руку Квинна под своей ладонью. Физически казалось так правильно быть рядом с ним… но она должна справиться с этим чувством, ей нужно думать головой. Однажды Флер сказала то, что крепко застряло в памяти Минни: «Нужно сначала научиться быть „я“, прежде чем можно будет стать „мы“». Звучало манерно, но Минни видела в этом некую истину. И в последний месяц она наконец стала куда более «я», чем всю свою жизнь, – более уверенной в себе и в своем деле. В ней загорелся внутренний огонь, и она совсем не хотела, чтобы он погас. И это стало ее девизом: «Будь хорошим другом самой себе – и никогда не будешь одинока». Она хотела сама поддерживать в себе огонь. Если ты питаешься теплом мужчин, они могут уйти, а ты останешься одна на морозе.

– У меня изменились отношения с родителями, и я благодарна тебе за это. Моя мама стала другим человеком с тех пор, как проводит время с твоей.

– Овощной проект, – кивнул Квинн.

– Прокладывают путь сквозь тревожность, – сказала Минни, взмахивая свободной рукой.

– Да, мама говорила об их новом замысле – блоге, то есть она теперь только об этом и говорит, – улыбнулся Квинн.

– Даже описать не могу, насколько она изменилась, Квинн… Она словно сбросила весь тот груз негодования, который тащила