Эра зла - Татьяна Устименко

— Полагаю, мне никаким способом не удастся отговорить тебя от похода в замок? — не спросил, а скорее уточнил фон Майер.

— Даже не пытайся, а то хуже будет! — почти вежливо предупредила я. — Не стоит заблуждаться, считая меня слабой и беззащитной девицей, легко поддающейся чужому влиянию. Я уже не откажусь от своей идеи.

— Женщин не существует, просто есть антимужчины, — философски изрек вервольф. — Упрямые, самоуверенные и настырные!

— «Вообще-то я умею лучше!» — воскликнул Бог, после того как создал мужчину! — злорадно парировала я. — Вам что, всем сносит голову от осознания собственной силы?

— Тебе нравятся слабаки? — Конрад растерянно потер подбородок, заросший колючей щетиной. — Никогда бы не подумал…

— Отсутствие силы еще не гарантирует наличие ума! — нещадно съязвила я.

— Да при чем тут ум? — не выдержал оборотень, сердито ударяя себя ладонями по коленям. — Разве ты не понимаешь, как опасно пробуждать спящее в замке зло?

— Эржебет — не зло! — не сдавалась я, краем сознания вспоминая, что Тристан утверждал то же самое. — Она просто слабая, оклеветанная и обиженная женщина.

— Ой ли? — ехидно прищурился Конрад. — А она, случаем, не вампир ли, нет?

— А разве я не вампир? — Я мстительно выставила клыки, напоминая увлекшемуся спором оборотню о произошедшей со мной трансформации. — По-твоему, каждый стригой несет в себе только зло? А Тристана ты видел?

— Твоего смазливого дружка? — пренебрежительно переспросил Конрад, и ревность, явственно читающаяся в его интонациях, пролилась живительным елеем на мою израненную самобичеванием душу. — Видел! Не впечатлил! И учти, ТЫ, — он намеренно подчеркнул это обращение, — ты можешь стать такой, какой захочешь: хоть темной, хоть светлой. Ты пока еще свободна в выборе своего жизненного пути. А душа Эржебет уже давно очерствела и жаждет исключительно одной лишь мести. Она навсегда отреклась от милосердия…

Я мысленно вздрогнула, ибо Конрад употребил то же самое определение, каким еще совсем недавно оперировал другой, также не безразличный мне мужчина — Тристан. И я невольно подумала: «Неужели я как-то неправильно понимаю смысл милосердия?»

— Сам придумал этот бред или кто подсказал? — недоверчиво выпалила я, изрядно раздосадованная его репликой. — Эржебет нам не враг!

Конрад криво дернул небритой щекой, словно страдал острой зубной болью.

— Поразительное дело — женская интуиция! — язвительно сообщил он. — Вот ты ведь уже чувствуешь, что говоришь не то, но все равно продолжаешь упрямо гнуть свое, да еще хочешь быть выслушанной до конца.

— Ее нужно освободить! — упрямо требовала я, хотя предчувствие скорой беды уже скребло мою душу своими острыми кошачьими когтями. — Она мой предок, и мне предназначено стать новой Хранительницей «Завета».

— Зачем? — коротко спросил он, повергая меня в ступор этим предельно простым вопросом. — Зачем?

Я растерянно прикусила язык, маясь, мысленно подбирая нужные слова, способные четко обосновать мою нравственную позицию, но так и не находя весомых аргументов, призванных убедить Конрада в моей правоте.

— Я думаю, что «Завет» сделает меня счастливой… — собравшись с духом, неуверенно промямлила я. — Разве все люди не мечтают об одном и том же — о простом человеческом счастье?

Но вместо того чтобы проникнуться силой моих доводов, вредный вервольф высокомерно откинул назад свою гордо посаженную голову и громко заржал, вульгарно до неприличия. Я ошеломленно хлопала ресницами, раздосадованная его парадоксальной реакцией. М-да, кажется, уколоть Конрада оказалось делом не из легких. В искусстве фехтования на словах он не имел себе равных. Он всегда отражал наносимые ему удары с молниеносной быстротой и точностью, безупречно владея логикой и намного превосходя меня в умении подчинять своему влиянию.

— Не нахожу в этом ничего смешного! — со злостью процедила я, в очередной раз забывая о том, что злость делает нас слабее. — Ты никогда меня не уважал и не считался с моим мнением.

— Любимая! — печально вздохнул вервольф, мгновенно обезоружив меня этим бесхитростным словечком. — Признаюсь откровенно: я стал сентиментальным, и даже, наверное, поглупел и постарел — мне хочется сказок…

— А я-то тут при чем? — сварливо буркнула я. — Намекаешь, что я не подхожу под критерий сказочной принцессы?

— Хуже! — еще громче вздохнул он. — Извини, но ты своими же руками старательно гробишь нашу сказку, нашу любовь. Разве ты не понимаешь — мы и так уже счастливы…

Я кисло поморщилась, будто глотнула уксуса. Конрад вел себя уж слишком обыденно. Как будто он не знает, что, закончив приставания извинениями, можно обидеть любую женщину.

— Нет, не извиню! — Я протестующе пнула пустую бутылку из-под вина. — Ты рассуждаешь как обыватель, ты себялюбиво отвергаешь гибнущий мир и зацикливаешься на своем мещанском благополучии. Ты не хочешь признать того, что Эра зла скоро поглотит всех людей…

— А мне плевать! — холодно отчеканил он. — Почему этот мир должны спасать именно мы? Ведь другие в это самое время спокойно отсиживаются за нашими спинами! Я устал отдуваться за других, я выживу при любом раскладе, если только не взвалю на свои плечи чужие проблемы. Я выживу и спасу тебя. А остальные… — Он надменно взмахнул рукой. — Наплевать!

Я до крови прикусила свою нижнюю губу, до глубины души возмущенная его пофигизмом и эгоизмом. А я-то еще ставила его выше Тристана! Я скучала по нему, переживала из-за него и даже считала потерю его любви равнозначной концу своей жизни! А он, он… Он был для меня всем, а стал — ничем. Да он просто трус, предатель и сволочь! Мне мнилось, что в моей голове раздается вполне реальный грохот — то рушились мои грандиозные планы, чаяния, убеждения…

— Конрад, — я смотрела на него с мольбой во взоре, — прошу, забери обратно свои последние слова, потому что я способна простить тебе все, кроме предательства…

— Да-а-а? — взвился он, точно так же поддавая ногой ни в чем не повинную бутылку, покатившуюся обратно ко мне. — А ты уже возвела меня в ранг эталона? Зря! Никогда не претендовал на звание образцового героя девичьих грез!

— Искать мужчину без изъянов может только женщина без извилин! — устало опровергла я. Похоже, все ранее сказанное о женщинах вполне применимо и к мужчинам. Кумиры не существуют, они просто чахнут и дохнут в условиях нашей суровой реальности. Идеализировать нельзя никого. Дабы не разочаровываться.

— Не утрируй! — фыркнул циничный оборотень. — Что у женщины на уме — уму не понять.

— Ты считаешь меня глупой идеалисткой? — без обиняков спросила я.

— Да! — согласно ухмыльнулся он.

— И уверен в том, что я готовлюсь совершить не доброе дело, а величайшую ошибку своей жизни? — продолжила я.

— Да! — Его губы вытянулись в прямую, хищную линию, придавая красивому лицу мужчины подобие ужасной звериной морды.

— Но ты все равно пойдешь со мной, так? — Я была уверена в его утвердительном ответе.

— Да! — однообразно отреагировал Конрад. — На кого же я тебя брошу-то?

— Абсурд. Слишком много «да», и ни одно из них не приносит радости. Какой абсурд! — Я отчаянно схватилась руками за голову. Любимый мужчина не сводил с меня глаз, исполненных жертвенной решимости, пока я пыталась договориться с собственной совестью, отлично понимая, что при этаком раскладе он сунется за меня в первую же подвернувшуюся ловушку и непременно погибнет. А я до конца своих дней буду потом жить с грехом на сердце. Потому что не с кем больше будет…

— Разве этот мир не достоин того, чтобы за него боролись? — робко выдавила я, надеясь пробить броню его практичности.

— Ха-ха! — наигранно выдал он. — Борьба за мир — это все равно, что секс за девственность!

— Значит, мы так и не найдем общего языка? — разочарованно подытожила я.

— Почему не найдем? — изумился он. — Запросто! Давай сейчас же встанем с этого места, уйдем далеко-далеко и заживем тихо и счастливо, только для себя двоих, забыв про всех страждущих и обездоленных. Мы предоставим людей их собственной участи, ведь именно в этом и состоит настоящее милосердие: каждый в итоге получает то, что заслужил. Ты все равно не сможешь помочь всем, так не продлевай их агонию, дай людям умереть быстро и безболезненно…

«Энтузиазма и предвкушения у него столько же, сколько было у змия в райском саду, — подумала я, наблюдая за одухотворенным лицом Конрада и внимая фонтану его красноречия. — Ах, как сладко он меня искушает! Дескать, откажись от борьбы за всеобщее спасение, и будет тебе твое маленькое, тихонькое, корыстненькое, подленькое счастье…»

— Видит бог, — внезапно, с надрывом выкрикнул оборотень, — в душе я так хочу променять тебя на другую, тихую, домашнюю, послушную женщину. Но не могу!