«Если», 2002 № 05 - Брайан Плант

— Зима наступает, — вмешался доктор Пратт, — и мы стали свидетелями символического сохранения видов. Только взгляните на эту милую молодую Крачку, ту, что над моей головой! Завтра Птицы, возможно, вернутся на землю, но в чревах самок надолго сохранятся воспоминания об этом великолепном сентябре!

— Она грязная старая идиотка! Сумасшедшая! Я сама видела, как она ела корни прямо из земли. А что, по-вашему, она сотворила со Сверхвежливым Официантом? Запрограммировала его на самые грубые ругательства и наполнила кухню самоклеющимися печеньями!

— Неужели?

И тут первая тень сомнения легла на лицо доктора Пратта. Лидер Птиц не в себе?

— А когда по визиофону позвонили из игрового шоу и задали чепуховый вопрос насчет того, какими искусствами владеет знаменитая старушенция, так вместо того, чтобы обеспечить семью на всю жизнь, она сделала такую мерзость, что и сказать неприлично, и все это пошло в эфир. Весь город смеялся над нами!

— Уверен, что у нее имеются веские психологические причины подобного поведения, — в отчаянии возразил доктор Пратт.

— Никаких! Просто тронулась! Ходит в город пешком, вместо того чтобы заполнить бланки автобусной компании! Мало того, она незаконно пробирается на поля министерства сельского хозяйства! Хотите знать, почему весь дом провонял? Она запрограммировала Охранника на уничтожение Опрятной Мыши!

— Но я думал… почему же вы мне раньше не сказали? Боже, как вспомню обо всем, что наговорил прессе! Если это выйдет наружу, моя репутация, все, ради чего я трудился, все…

От волнения у бедняги начал заплетаться язык.

— Почему вы мне не сказали? — обреченно повторил он.

— Черт побери, разве и без того неясно? — огрызнулся отец. — Стоит только взглянуть на нее!

— Но существует Движение… свободное, полное жизни и такое естественное. Такое…

— Просто очередной выверт, — перебил отец. — Очередной культ, основанный идиоткой и поощряемый шарлатаном. Не более и не менее… А прогноз на завтра — пять градусов ниже нуля, так что всей этой шайке не поздоровится. Лучше сманите их вниз, Пратт, иначе к утру на вашей совести будет несколько тысяч смертей.

Однако к вечеру Птицы спустились на землю по собственной воле. Словно почуяв конец бабьего лета и ожидавшие впереди морозные ночи, они покидали небо целыми стаями, направляясь к земле. К нам. Бабуля, лихорадочно взмахивая руками, уселась на дуб. За ней последовал дедуля. Они устроились рядышком на любимой ветке и тихо кулдыкали друг с другом. Появились Вороны, за ними Пеликаны. На дереве яблоку негде было упасть. Остальные разместились на крыше и корячились на водосточных трубах. Тем, кому не хватило места, достались заборы и столбы. Самым неудачливым пришлось плюхнуться прямо на землю. Сколько же их тут было! Они тучей покрыли соседние крыши и деревья, это было великое финальное собрание людей, которые пусть всего на несколько недель, но вышли из привычного круга событий. Все выглядели счастливыми, хотя и немного усталыми. И конечно, с наступлением сумерек они дрожали от холода. Сначала в округе стоял невыносимый шум — шелест, вопли, свист, писк, — но постепенно все утихомирились. Среди них была и Пандора, раскрашенная, но очень хорошенькая, только вот взгляд ее скользил мимо меня.

И все они по-прежнему оставались Птицами, играя свои роли до конца. Каждый смотрел на бабулю, ожидая чего-то, но бабуля продолжала молчать, смакуя каждое последнее мгновение.

Ощущение было такое, словно стоишь в центре гигантского амфитеатра, когда все головы повернуты к тебе, а пуговичные глазки так тебя и сверлят. Репортеры куда-то подевались: должно быть, не смогли пробиться сквозь толпу.

Наконец вперед выступил доктор Пратт. Несчастный пребывал в тисках уныния. И намеревался очиститься и возродиться духом.

— Глупцы! — возопил он. Стаи немедленно откликнулись щебетом, чириканьем и карканьем, но скоро все смолкло.

— История человечества знала немало вам подобных, — продолжал он, — ставших причинами бесчисленных несчастий, войн и трагедий! Идиоты ни на секунду не задумываются о том, знает ли их вождь, что делает. Они твердо уверены, что их бог безупречен во всем. Поэтому в мире и нашлось место лидерам вроде Чингисхана и Гитлера, которые манипулируют своими последователями, как марионетками, для достижения безумных целей. Вожди-параноики упиваются собственной властью. Совсем как эта бабуля. Да, именно бабуля! Она сумасшедшая. И это не просто утверждение, а диагноз. Ей давно пора на покой. Выжившая из ума и не отвечающая за себя и свои поступки, она давно превратилась в бремя для себя и государства. Но сумела на первых порах одурачить даже меня.

Он издал короткий горький смешок, чем-то напоминавший брачный призыв крачки.

— Мне казалось, что я вижу некую логику во всех ее поступках: такова иезуитски-хитрая природа ее безумия. Но недавно, просмотрев медицинскую карту бабули, я разоблачил ее и понял, кто она такая: умственно отсталая старуха с неуравновешенной психикой и отчетливо выраженными асоциальными тенденциями. Я мог бы привести длинный список ее проступков и мелких преступлений, но воздержусь от дальнейшего перечисления из сострадания к ее семье, которая и без того достаточно натерпелась… Я рекомендовал отправить ее на покой, и фургон уже на пути сюда. Нам лучше забыть всю эту гнусную историю. А теперь спускайтесь с деревьев, отмойтесь как следует и возвращайтесь в лоно своих семейств, под крыши родных домов.

Поникнув плечами, он отвернулся. Что-то во всем этом было приниженное, вернее, пристыженное, покаянное признание собственной глупости…

Но Птицы продолжали молча сидеть, ожидая приказа бабули. На протяжении всей речи доктора Пратта она тоже молчала, пристально уставясь в небо. Но наконец огляделась. Глаза сверкали, почти как у человека. Совсем непохоже на тупые пуговичные гляделки последних нескольких недель. И она вроде как улыбнулась сквозь краску, но не произнесла ни слова. Потом привела в действие пояс, взмахнула руками и взмыла в темнеющее небо.

И все Птицы последовали ее примеру.

Они наполнили небо, бесконечная процессия взлетающих силуэтов, и с ними была Пандора! Вела стаю бабуля. Дедуля тоже не отставал, а за ним летели Лысухи, Поморники и Ястребы, и вся многотысячная орава. Птицы сделали круг над городом, перекликаясь в сумерках. Потом вытянулись клином и свободные, как ветер, помчались прочь — постепенно уменьшающиеся темные пятнышки на бледно-голубом, словно яйцо лазоревки, вечернем небе.

— Куда, черт возьми, их несет? — завопил доктор Пратт, когда я выбрался из сарая, обнаженный и раскрашенный. Было немного холодно, но ничего, я скоро привыкну!