Марк Солонин - Bill Gates

Скажем честно — порой даже высшее руководство Красной Армии выражало свое возмущение такой практикой растранжиривания «людских контингентов». Сам Сталин как-то раз потребовал от своих генералов «научиться воевать малой кровью, как это делают немцы» (телеграмма командованию Юго-Западного направления от 27 мая 1942 г.). И даже кровавый маршал Жуков (в ту пору — командующий Западным фронтом) подписал

30 марта 1942 г. директиву, которая начиналась такими словами:

«В Ставку Верховного Главнокомандования и Военный совет фронта поступают многочисленные письма от красноармейцев, командиров и политработников, свидетельствующие о преступно халатном отношении к сбережению жизней красноармейцев пехоты. В письмах и рассказах приводятся сотни примеров, когда командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаках на неунич-тоженную оборону противника и неуничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты, при плохо подготовленном наступлении. Эти жалобы, безусловно, справедливы и отражают только часть (выделено мной. — М.С.) существующего легкомысленного отношения к сбережению пополнения...» (117, стр. 238).

Увы, толку от таких директив было мало — прежде всего потому, что сам Жуков и его ближайшие соратники и до и после отдания этой директивы губили людей десятками и сотнями тысяч «при плохо подготовленном наступлении». Вот как описывает в своих воспоминаниях полковник А. К. Кононенко визит заместителя командующего Западным фронтом (т.е. заместителя Жукова) генерала Г.Ф. Захарова в штаб легендарного 1-го Гвардейского кавалерийского корпуса Белова:

«...Злоба туманила его и так не весьма ясный рассудок. Захаров говорил, то повышая тон, то снижая его до шепота с каким-то змеиным присвистом, злоба кипела и клокотала в нем... «Меня прислали сюда, — сказал Захаров, — чтобы я заставил выполнить задачу любыми средствами, и я заставлю вас ее выполнить, хотя бы мне пришлось для этого перестрелять половину вашего корпуса. Речь может идти лишь о том, как выполнить задачу, а не о том, что необходимо для ее выполнения»...

Он по очереди вызывал к телефону командиров полков и дивизий, атаковавших шоссе, и, оскорбляя их самыми отборными ругательствами, кричал: «Не прорвешься сегодня через шоссе — расстреляю!» Он приказал судить и немедленно расстрелять пять командиров, бойцы которых не смогли прорваться через шоссе... Этот человек, который по ошибке стал военачальником, природой предназначался на роль палача или пациента нервно-психиатрической клиники...» (163).

Коммунистические историки-пропагандисты заблаговременно успели сочинить для Жуковых и Захаровых очень благозвучное оправдание: «Страна была на грани гибели, решались судьбы всего мира, вынужденная безжалостность к своим солдатам была оправданна и необходима...»

Звучит красиво. Вероятно, настало время задаться встречным вопросом — а не эта ли бездумная безжалостность командования подтолкнула миллионы солдат к дезертирству и сдаче в плен врагу? Не она ли поставила страну на грань гибели? Да и не скрывались ли за этой озабоченностью «судьбами мира» другие, гораздо более низменные мотивы?

Возьмем еще два документа. Это приказы маршалов Конева и Жукова, отданные в один и тот же день апреля 1945 г. Страна уже не стояла на грани гибели. Она была на пороге величайшего триумфа. Не только «судьбы мира», но и послевоенные границы в Европе уже были начерчены и согласованы в Тегеране и Ялте. В такой обстановке 20 апреля Конев пишет приказ:

«Командующим 3-й и 4-й гв. танковыми армиями. Войска маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести...»

Приказ Жукова был чуть подробнее:

«Командующему 2-й гв. танковой армией. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе...» (74).

Зачем посылать всего лишь по одной бригаде от корпуса? А так быстрее удастся «донести для доклада т. Сталину» и войти в историю, как «великому маршалу победы». Почему быстрее? Потому что корпуса и танковая армия в целом «отягощены» артиллерией, саперными подразделениями, мотопехотой. Они тормозят движение. Поэтому две лучшие бригады Жуков заведомо посылает на убой. Зачем? Для «объявления в прессе»?

Бездушное и безжалостное расходование «живой силы» естественным образом сочеталось с диким, первобытным стилем взаимоотношений внутри самой командной верхушки армии. В упомянутом выше письме Маленкову командир 141-й стрелковой дивизии так описывает порядок «взаимодействия» высшего комсостава с подчиненными ему командирами:

«...Командарм или его начальник штаба, или даже начальник оперативного отдела вызывает к телефону командира дивизии, его начальника штаба и кричит: «Сволочь, оболтус... твою мать..., почему ваш полк не может взять деревню, сегодня приеду и расстреляю вас всех». Конечно, никто из них за полгода к нам не приезжал (выделено мной. — М.С.), а по телефону расстреливали до пяти раз в день. В какой армии были или есть такие отношения? Эта закваска спускается вниз, кругом стоит сплошной мат... Командарм 33-й армии даже бил по лицу командиров, причем ни за что...»

Невероятная на первый взгляд фраза про мордобой, принятый среди высших офицеров, не была свидетельством уникального для Красной Армии события. Красные генералы из числа тех, кого «природа предназначала» на роль главаря воровской шайки, другого способа руководства просто не знали:

«...Еременко, не спросив ни о чем, начал упрекать Военный совет в трусости и предательстве Родины. На мои замечания, что бросать такие тяжелые обвинения не следует, Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожая расстрелом. Я заявил — расстрелять он может, но унижать достоинство коммуниста и депутата Верховного Совета не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел.

После этого он стал угрожать расстрелом Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства. Несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову...»

Цитируемое письмо Сталину было написано 19 сентября 1941 г. Безобразная сцена происходила в штабе 13-й армии, куда приехал командующий Брянским фронтом. Но, может быть, Ефремов и автор письма, член Военного совета армии Ганенко, и вправду провинились так, что заслуживали расстрела — пусть и в более правовой форме, т.е. через трибунал? Нет, судя по дальнейшим событиям, Еременко тут же решил помириться с разоблаченными им «предателями»: «Сев за.стол ужинать, Еременко заставлял пить с ним водку Ефремова, а когда последний отказался, с ругательствами стал кричать, что Ефремов к нему в оппозиции и быть у него в заместителях не может...» (117, стр. 162).

Сталин почему-то любил генерала Еременко. Он простил ему не только такие мелочи, как насаждение нравов уголовной среды в войсках, но и разгром Брянского фронта (разгром, ставший прологом окружения и гибели Юго-Западного фронта в Киевском «мешке»). В дальнейшем именно Еременко стал тем генералом, к которому Сталин в первый и единственный раз за всю войну приехал на фронт.

Тогда же, осенью 1941 г., Сталин отреагировал на письмо комиссара Ганенко, издав приказ № 0391 от 4 октября 1941 г. Приказ назывался «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями». Увы, не все приказы товарища Сталина выполнялись. Всего через два месяца, 12 декабря 1941 г., маршал Тимошенко издает приказ войскам Юго-Западного фронта № 0029 «О фактах превышения власти, самочинных расстрелах и рукоприкладстве». В приказе констатируется, что не все командиры «приняли к неукоснительному исполнению приказ тов. Сталина и сделали из него практические выводы». Причем самочинные расстрелы «совершались в пьяном состоянии, на виду у красноармейских масс и местного населения...» (68).

У всякой палки есть два конца. Укоренившееся в сознании многих командиров отношение к людям, как к самому дешевому «расходному материалу», вполне адекватно дополнялось безразличным отношением красноармейцев к уставной обязанности оберегать командира в бою. К сожалению, речь идет вовсе не об отдельных позорных случаях. Масштабы бесследного исчезновения командиров в Красной Армии потрясают. Всего за четыре года войны только в Сухопутных войсках (т.е. без учета авиационных командиров, не вернувшихся с боевого вылета) без вести пропали: 163 командира дивизии (бригады), 221 начальник штаба дивизии (бригады), 1114 командиров полков (35, стр 319).

Даже к началу 90-х годов (полвека спустя) не были известны места захоронений сорока четырех генералов Красной Армии (126). Это не считая тех, кто был расстрелян или умер в тюрьмах и лагерях, не считая погибших в плену! Сорок четыре генерала — среди них два десятка командиров корпусного и армейского звена — разделили судьбу рядовых солдат, бесследно сгинувших в •пучине страшной войны.