Барби играет в куклы - Ирина Алпатова

Помирать я, положим, не собиралась, но навязчивое желание повыдергивать себе перья замаячило передо мной довольно отчетливо, и я кинулась в парикмахерскую. Не стала выбирать какой-нибудь раскрученный салон из тех, что посещала Долорес, и уж ясно, не попёрлась туда, где я так и не состоялась как уборщица. Я пошла в самую обыкновенную парикмахерскую.

— Вера, клиентка ждёт!

Я с некоторой тревогой ждала появления некой Веры, вот час назад мне было на всё наплевать, а теперь я уже тревожилась: а ну как эта самая Вера изуродует меня окончательно.

— Вы точно решили стричься? — отчего-то с сомнением спросила меня мастер, между прочим, примерно моего возраста, Она смотрела на мои волосы и вроде бы сомневалась. Пожалуй, еще чуть-чуть и я сбегу.

— Точно. — Я сняла заколку, более или менее успешно маскировавшую результат моего лёгкого припадка, и Вера сомневаться перестала.

— Как будем стричь?

Я пошевелила пальцами над головой и показала нечто, непонятное даже мне самой: ну как-то так, покороче, но чтобы в случае непредвиденной кончины не выглядеть ощипанной канарейкой.

— Надо же, — сказала Вера удивленно, когда большая часть моей шевелюры ссыпалась к ее ногам, — оказывается, ты почти девчонка, а я сначала подумала, что ну… такая зрелая девушка.

Я так и не решила, комплимент это или нет, всё равно моя голова теперь не годилась для каких-либо других превращений, да и я сама тоже. Главное, чтобы меня признал Георг.

Если он и удивился моему новому облику, то виду не показал, а без лишних разговоров запрыгнул ко мне на колени и заурчал как газонокосилка, и подсунул свою башку мне под руку — гладь давай.

Елена Петровна сварила кофе и уселась напротив меня.

— Ну про то, как ты выглядишь, говорить не буду, пусть мужики комплименты говорят. Я бы сказала, что ты — точь-в-точь я в молодости, но, во-первых, ты тогда расстроишься, а во-вторых, это неправда. Ты куда лучше. — И она засмеялась. Господи, как же я по ним соскучилась!

— Отчего глаза грустные? Никак со своим поцапалась? Ничего, это только придаёт остроты отношениям, я вот с покойным Гришей всё уси-пуси, его и потянуло на экзотику.

— Не знаю, — я пожала плечами, — вроде не поссорились, не знаю. — С Еленой совершенно не нужно было притворяться, делать лицо, вот я и не стала делать, а просто сидела и гладила Георга.

— Елена Петровна, а можно я к вам своих кукол перевезу? — ничего подобного я еще час назад делать не собиралась, а теперь удивилась — и как я об этом раньше не подумала?

— Перевози, места всем хватит, — она, прищурившись, смотрела на меня сквозь сигаретный дым и, кажется, даже сквозь эту дымовую завесу все отлично видела. — Даже если надумаешь себя перевезти, нет проблем.

— Да нет, — я даже слегка испугалась ее слов, — я просто поняла, что не в куклах дело. То есть я хочу сказать, что не они квартире не подходят, а она им.

Вообще-то это открытие могло меня далеко завести, и Еленино предложение мешало думать о чём-то другом, надо же ей было так сказать — "перевезти себя". Чёрт возьми, а ведь ужасно хотелось!

— Завтра и тащи! — Елена Петровна сосредоточенно уродовала в пепельнице окурок. — Глупое, конечно, желание, чисто бабское, но мне хотелось бы посмотреть на твоего мужа.

— Почему глупое? Бабтоня тоже всё очень хотела. "Детонька, мне бы хоть одним глазком…". А потом увидела… и ничего.

— Я и говорю — бабское. А глупое, потому что это ничего не изменит, в эксперты, как показывает история, я не гожусь.

А вот здесь, как показала история, Елена Петровна ошибалась.

Ну что же, у меня был запланирован еще один великосветский визит, надо будет купить селёдину побольше да пожирнее и лимонных долек. Подумать, какие только прихоти не встречаются на свете… Я чмокнула пиратскую рожу, сделала ручкой Елене Петровне — пока! и отправилась за селёдкой.

— Ой, Ксения, это ты? Де-е-тонька… да ты красавица, просто красавица, глаз не оторвать, только волосы все равно жалко! И загорела как, и глазки прямо как васильки… А я как чувствовала, с утра как встала, сразу пироги затеяла, ну как чувствовала. Ну зачем ты тратилась-то, вон я напекла сколько. Да-а, в нашем гастрономе такую не продают, норвежская, да? Ой, лимонные, как я люблю.

Всё-таки как мало надо человеку для счастья. Я поцеловала Бабтоню в ванильную щёчку, и она зашмыгала носом, мне, между прочим, тоже хотелось.

Я потеряла счёт выпитым чашкам, про пироги и говорить нечего, (плевать, все равно моя жизнь кончена), слушала очередные ужастики про соседей и сама пересказывала события прошлой недели как странный вычурный сон — ведь приснится же такое.

— А когда Лёвчик обычно возвращается?

— Да когда как возвращается, — Бабтоня начала сметать со стола крошки уж слишком старательно. — Вот всё хорошо, и пригласил его какой-то там известный к себе, еще подучит и работать возьмёт, но так ведь всё не слава богу. Всё ворчит, всё чем-то недоволен, швыряет всё…

— Кто? Лёвчик!? — не выдержала я. Мне показалось, что всё-таки Бабтоня говорит о ком-то другом.

— Ну ясно, он. Вот ты с ним поговори, а то мне ничего не говорит, только знай фыркает. Возьмёт эту свою трубку и гр-гр-гр в любое время дня и ночи. Я думала, может девушка, так нет, с мужиками всё говорит, Лешкой каким-то…

Как же, как же, одну воспитательную беседу я помнила, что-то там про папу, надирающегося три раза в год. Неужели, Лёвчик решил нарушить традицию и пошел в этом деле дальше?

А Бабтоня будто подслушала мои мысли:

— Как он мне деда его, Тусиного мужа напоминает, это ужас… Вот тоже всё с вывертами стал делать, всё у него кошмарное, всё не по нём. Замашки какие-то появились барские. Вот мать приезжала на Новый год, тоже заметила. И я же вроде как виноватой осталась. — Бабтоня обиженно помолчала. — Ты, Ксеничка, поговори с ним, уж тебя он послушает.

Я только вздохнула, мне бы хоть крошечку Бабтониного оптимизма. А она оживилась, похоже, и впрямь поверила, что вернулся гуру, который живо поставит разболтавшегося юнца на место, резво рванула в комнату и принесла мне бумажку с номером телефона. Деваться было некуда, придется воспитывать.

Конечно, я зашла к себе домой, конечно, этого делать не следовало. Всё выглядело даже не столько пыльным, сколько полинявшим и съежившимся. И моя давнишняя попытка превратить эту "жилплощадь" в дом теперь тоже выглядела жалкой.

Ничего, ничего, сказала я часам. Всё обязательно устроится, всё будет хорошо, вы пока тут потерпите, а я обязательно что-нибудь придумаю. У меня даже мелькнула мысль, что Полковник отсюда тоже эвакуировался, и я пошла проверить. Нет, всё было в порядке — Мундир по-прежнему висел в шкафу, но, кажется, старик тоже сдал. Не вешать носа, велела я ему и осторожно потрясла рукав, вроде как пожала руку, вялую и уставшую. Ну всё, теперь можно позвонить Лёвчику.