Город Антонеску. Книга 2 - Яков Григорьевич Верховский

люблю шоколад. И шоколадные конфеты тоже. Я один раз даже ела одну такую конфету, когда к нам на дачу к тетке Арнаутовой приезжал тот противный дядька Кардашев, который, кажется, комиссар, что ли, или Кот Базилио?

Но зачем это папа все лицо мне этим платком замотал?

Давит он мне, этот платок, правое ухо совсем согнулось.

Я уже хотела от этого платка совсем размотаться, но тут к нам в комнату вошел дядя Степа, и я обрадовалась.

Дядя Степа – кучер из нашего цирка, и я знаю его давно.

Он, наверное, немножко страшный, потому что у него нету носа.

Просто нету, и все!

Вместо носа у него на лице большая дырка!

Но я дядю Степу совсем не боюсь. Я даже немножко люблю его.

Он добрый. Он когда-то давно, когда еще войны не было, катал меня не лошадке и позволял кормить морковкой слониху.

Дядя Степа вошел в комнату и сразу наклонился ко мне: «Ну что, Роль-игрек? – назвал он меня старой дразнилкой. – Как поживаешь? Хочешь на лошадке кататься? Тогда давай пять!»

Он взял меня за руку, и мы начали спускаться по лестнице. Вот поэтому я так и не успела от этого платка размотаться и пошла кататься замотанная.

За нами Тася с папой тоже стали сходить с лестницы. Медленно – со ступеньки на ступеньку.

На улице нас уже ждала толстая коричневая лошадь и привязанная к ней повозка. Мы с дядей Степой подошли к повозке, и я хотела сразу же залезть на козлы. Всегда, когда мы едем кататься, я сижу с дядей Степой на козлах и вместе с ним держусь за вожжи, и даже кричу: «Но-о-о!»

Но тут я увидела, что мое место на козлах занято.

Вместо меня там сидел какой-то большой непонятный человек.

Тетя-дядя, какая-то.

Голова у этой Тети-дяди тоже замотана платком, но лицо открыто.

Ой!.. Что это? Это же не лицо!..

Я испугалась…

Я кажется… очень испугалась…

Но плакать не стала – вспомнила то, что рассказывал мне папа.

«Вечером, – сказал он, – к нам приедут незнакомые тебе люди. Они очень плохо выглядят, и многие их боятся. Но ты не должна бояться. Эти люди – наши друзья. Они хотят нам помочь убежать от немцев».

«Но почему эти люди так плохо выглядят?» – спросила я.

«Потому что они больные. У них болезнь такая. Называется: волчанка».

«А они когда-нибудь вылечатся?» – пожалела я наших друзей.

«Я надеюсь, – сказал папа. – Вылечатся и будут, как все».

«Но тогда почему их боятся?» — снова спросила я.

«Боятся заразиться, – ответил папа. – И напрасно – волчанка болезнь не заразная. Она только похожа на другую, заразную, болезнь».

Папа объяснил мне все это очень хорошо – вот поэтому я не заплакала.

Мне только обидно было, что мое место на козлах занято.

Дядя Степа, наверное, это понял.

«Не обижайся, Роль-игрек, – сказал он. – Мы с тобой в другой раз поедем кататься!»

Ладно, подумала я. Сегодня мы все равно не едем кататься.

Сегодня мы едем «исчезать».

«Давай я тебя подсажу», – сказал дядя Степа.

Он высоко поднял меня и засадил в повозку, прямо на какие-то мешки.

Там, на мешках, уже сидели несколько этих людей, которые тоже, наверное, больные этой не страшной волчанкой, потому что тоже, как Тетя-дядя, очень плохо выглядели.

Но я старалась на них не смотреть.

Папу положили на самое дно и укрыли хорошенько одеялами.

Последней к нам на мешки залезла Тася, села напротив меня в самом конце повозки и говорит дяде Степе: «Все, Степочка, с Богом!»

Дядя Степа крикнул своей лошадке тихонечко так: «Но-о!»

И мы поехали…

Медленно-медленно.

Наверное, потому, что очень темно было вокруг.

Темно и тихо. Только копытца лошадки нашей по камням цокают.

А потом дядя Степа сказал: «Подъезжаем к заставе».

И сразу же замелькали огоньки.

Это немцы, которые заставу охраняют, стали светить фонариками и кричать по-своему: «Хальт! Хальт!»

Дядя Степа крикнул, конечно, лошадке: «Тпру-у-у!»

И мы остановились.

Тут немец один подбежал к повозке и двинул фонариком прямо в дядю Степу, а потом в Тетю-дядю.

И тут… тут такое началось… вы не поверите… немец отпрыгнул от повозки, уронил свой фонарик на землю и как начал орать.

Прибежали еще другие немцы и тоже стали орать.

Орут и орут, и светят фонариками, но близко к нам не подходят.

Только руками машут: «Ехать! Ехать! Шнель! Шнель!»

Дядя Степа поднял свой кнут и изо всей силы хлестнул бедную лошадку.

Лошадка присела на задние ноги и рванула так, что наша повозка даже подпрыгнула. Я подумала – вот сейчас мы перевернемся. Но мы не перевернулись, а поскакали.

Сначала быстро, быстро, а потом уже медленно.

Тут Тетя-дядя встала на ноги, перешагнула через козлы и плюхнулась на мешок прямо рядом со мной.

Она перемотала платок, спрятала свое лицо и вдруг обняла меня одной рукой за плечи и говорит басом: «А менэ клычуть дядько Пахом».

Так мы едем и едем. Тася с папой, а я с дядькой Пахомом. Он хороший, дядька Пахом, он немцев напугал, и я уже не сержусь, что он мое место на козлах занял.

Тася отодвинула одеяло, положила папину голову к себе на колени и что-то говорит ему тихо в самое ухо.

Мне холодно.

Я прижимаюсь к теплому боку дядьки Пахома и засыпаю.

Событие двенадцатое: Каменное Чудовище

Кривая Балка, март 1944 г. Более 880 дней и ночей под страхом смерти

Когда они добрались до Кривой Балки, была уже глубокая ночь.

Больные волчанкой сошли у главного корпуса люпозория, а Ролли с родителями Степа Мельник отвез в село, где в хате Галины и Михаила Барданова они должны были дожидаться спуска в катакомбы.

Михаил Иудович Барданов – бывший главный агроном колхоза им. Тараса Шевченко, как оказалось, был командиром партизанского отряда. И именно он, Барданов, по просьбе странного человека, называвшего себя Николаем Николаевичем, разрешил «в виде исключения» спустить в катакомбы еврейскую семью.

Катакомбы…

Знаменитые одесские катакомбы…

Катакомбы Усатова, Нерубайского, Куяльника, Кривой Балки…

Сколько написано о них, сколько легенд ходит о них по свету!

Одесские катакомбы уникальны и ничем не похожи на исхоженные туристами катакомбы Рима, Парижа, Киева, которые не более как просто подземные кладбища.

Одесские катакомбы не имеют ничего общего со смертью – они связаны с Черным морем и с Белым городом, словно в сказке вынырнувшим из его ласковых синих волн.

В давние времена воды Черного моря занимали значительно большую площадь,