Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко

— Зря ты киснешь… Это не я придумал правило, что после техникума нужно отработать два года, куда тебя пошлют.

— Я тоже это правило не придумала.

— Не будем винить друг друга.

— Я и не виню. Просто мне нужно уходить. У меня дежурство… Счастливого пути.

И опять шаги. И дорога…

Он много раз ходил по этой дороге. Ходил с ребятами, которых едва ли увидит еще. Потому что жизнь у всех разная. Потому что забываются адреса. Имена забываются тоже…

…Разве все вспомнишь, что было за это время… Эх!

Под мостом по-прежнему шумит река. Но солнечных бликов на воде больше нет. И теней тоже… Дорога, спускавшаяся к мосту, круто взбирается на противоположный берег и разбивается на две.

Стоит над рекой мост. Дуют над ним ветры, плывут облака, падают листья. Катят по мосту машины, шагают солдаты… Надежный мост. И два берега, как один…

Это хорошо, если человек может построить мост. И не только мост от берега до берега… А что гораздо сложнее — от сердца к сердцу, от человека к человеку. Мост! А не зыбкую жердочку, которая может качнуться и упасть от первого же порыва ветра.

А уже темнеет. Автобус пройдет с минуты на минуту, и тогда решать уже будет некогда. Тогда решать будет поздно. И кричать слова прощания просто смешно. Там, и домике за озером, их не услышат. Вот он, домик с желтыми окнами. И дорога туда прямая, гладкая, охваченная вечерним морозцем.

Качнул светом фар автобус. Поплыли куда-то в сторону настил моста и перила. Поплыли, словно во сне…

До свидания, автобус! Нам с тобой не по пути. Кажется, я на «ты» с этим краем, этой землей. Низким солнцем и голубикой… Ночами и просторами. Деревянным мостом, построенным мной и моими товарищами. Кажется, я еще много построю здесь. И домов. И бань. И табуреток. Здесь, на родине. На моей родине. На нашей.

Стук, стук… Откройте дверь, девчонки. Не пугайтесь. Свои. А глаза у Майи счастливые, красивые и цвета… Да при чем тут цвет! Любимые глаза. И все!

— При чем тут цвет? — кажется, вслух произнес Любомир. Впрочем, не кажется, а точно. Ибо Майя услышала. Спросила:

— Какой цвет?

— Это я просто так, — вздохнул Любомир.

— Давай ужинать. А придет сестренка, поговори. Это я тебе от всего сердца советую. И еще, — Майя подняла палец, а глаза и складки над тонкими губами стали жесткими, не злыми, но все-таки жесткими: — Нужно серьезно подумать, как нам с тобой жизнь определить. Когда женились, разговор шел об одном сезоне. Живем здесь уже третий. Я не собака и не кошка. Я хочу жить как человек. Игра в единственное кресло — шутка забавная. Мне нравилась играть и в куклы. Но теперь я стала взрослая. И хочу жить… Не перебивай. Я знаю, что ты скажешь… Я согласна строить, добывать, осваивать, защищать, выполнять и перевыполнять… Но во имя жизни, а не жить во имя этого… Я считаю, что всякий нормальный человек должен рассматривать в философском плане достойную, честную, счастливую жизнь как цель. Глаголы, которые я перечислила, лишь метод для достижения этой цели. И я, лично я не собираюсь подменять цель методом…

— Ты того, — насупился Любомир, — не ляпни это где-нибудь на людях…

— Глупенький, — пожалела Майя. — Тебе книги серьезные читать надо. И вообще повышать образование.

— Где я тут повышу? — махнул рукой Любомир.

— Начни с самообразования. Выпиши журналы «Коммунист», «Партийная жизнь»… А ты утыкаешься в «Человек и закон» и полагаешь, что с его помощью станешь философом.

— Может, ты и права.

— Конечно. Ну что там — одни детективы.

— Я про другое… Может, нам на Украину подаваться нужно? В хорошие жилищные условия? У бати там такая хата-пятистенка.

— А удобства? — насторожилась Майя.

Любомир улыбнулся во весь рот.

— Удобства! — Он поднял большой палец. — Корова, две свиньи. Четыре десятка кур. Уток сколько, не знаю. И еще батя кроликов держит. Шапки меховые, сама знаешь, сейчас в цене.

— Нет, — сказала Майя. — Если уезжать отсюда, то непременно в город. Строители даже в самой Москве нужны.

— Ишь куда прицелилась.

— Целиться нужно высоко, чтобы взлететь хотя бы наполовину.

— Садись за стол, — махнул рукой Любомир, была у него такая привычка. — Завтра я с Ерофеенко посоветуюсь. Может, он что подскажет насчет квартиры.

— С Матвеевым нужно советоваться. С Матвеевым, — отодвигая стул, твердила Майя.

Они уже заканчивали ужинать, когда в коридоре стали слышны шаги и в комнату вошла Маринка. Ни слова не сказала, глаза опустила. Сняла шапку, пальто. С какой-то особой тщательностью, словно руки плохо слушались ее, повесила пальто и шапку на вешалку. Глядя в пол, обошла стол и села в кресло.

— Иди ужинать, — сказала Майя и кинула озабоченный взгляд на Любомира.

— Мы тебя ждем, ждем, — пояснил он. — Так и сил не хватило.

— Я не хочу, — не поворачивая головы, ответила Маринка.

— Почему? — удивился Любомир. Маринка наконец удостоила взглядом брата.

— Аппетита нет.

— Странно… — Брат заерзал на стуле.

— Господи! Ты совсем как малое дитя, — громко возмутилась Майя. — Тебе бы поговорить с сестренкой. Серьезно, по-мужски. А в твоих мозгах одни странности.

— Ты мои мозги не трожь, — обиделся Любомир. — За своими следи, чтобы они были в порядке.

— На этот счет у тебя напрасные волнения.

— У меня вообще никаких волнений нет.

— Очень печально. Иногда и нужно поволноваться. Особенно за родную сестру.

Маринка, напружинясь, оперлась худыми руками о подлокотники. Сказала хрипло, словно простуженная:

— В своих делах я разберусь сама.

4

Лиля — Игорю.

«Мой милый дядечка!

И опять вокруг меня тишина. И сосны. И скучное серое небо. Озера прямо-таки сонные. Но рыбка в них есть. Спасибо Великому, что привил мне страсть к рыбалке, иначе с тоски здесь можно просто очуметь.

За время моего отсутствия в гарнизоне ничего не изменилось. Правда, появились новые люди — молодые солдаты, молодые офицеры. Весной и осенью всегда бывают такие перемены.

Но беда в том, что все заняты делом. А я бездельничаю. Устроиться работать здесь негде. По дому делает все бабушка. Читаю. И хожу в клуб. Есть у меня здесь подруга — Ольга Сосновская. Я тебе о ней рассказывала. Муж ее начальник клуба… Маленькая отдушина.

В субботу в сумерках ловили с отцом судака. На кружки. Я вытащила трех. Двух под килограмм каждый. А третий — кило восемьсот. У Великого четыре раза срывалось. Он тоже поймал трех. Только небольших.

Вот и все. Писать просто нечего. Краем уха слышала, что ты можешь приехать в командировку. Приезжай. Есть вяленый судак.