Бинарная плащаница - Андрей Фролов

Безликий сделал к нему шаг.

Один-единственный шаг, но Бифорду вдруг показалось, что именно так отправляются на эшафот. Или в боевой вылет, из которого нет возврата. Или в зону лютой радиации, спасать выживших и строить саркофаги.

– Я хочу ее видеть. – И когда брови Плотника сошлись на переносице, вдруг произнес совершенно неожиданно, смиренно и с изрядной долей обреченности: – Пожалуйста.

Декомпилятор молчал.

По острову продолжал монотонно долбить тропический ливень. Волны лизали берег. Где-то в джунглях морпехи Безликого разоружали снайперов «Кромлеха». Люди на окрестных островах архипелага продолжали бороться за выживание, верхолазы богатели, нищих резали на органы, ломщики крушили сети, безы ловили бандитов, государства отправляли на Станцию все новых и новых поселенцев, энтузиасты искали нефть, проститутки торговали собой, каперские кланы плели интриги, тысячи верующих вливались в храмы, неизвестные эпидемии выкашивали целые кварталы, с заводских конвейеров сходили танки, на орбите выходили из строя старые спутники, отморозки убивали невинных за кусок золота и горсть риса, рождались дети, заключались брачные союзы, разбивались сердца и вспыхивали яркие искренние надежды.

Мир вокруг Плотника застыл, словно на одной из потрясающих картин «Сингулярики».

– Ты говоришь так, Искатель, – промолвил он, чувствуя каждую трещинку на пересохших губах, – словно если я откажусь, ты не станешь принуждать меня силой.

Человек в зеркальном шлеме молчал, вынув из-под красного плаща обе руки и опустив их вдоль тела, как послушный солдат на плацу. Мир продолжал стоять на месте, воздух пронизывали желтые сверкающие нити, сплетенные из цифр и незнакомых машинисту символов. Казалось, вся планета – от последнего нищеброда до первого верхолаза, – окаменела в ожидании, но Безликий молчал.

– Ты был прав тогда, в Либерти-Сити, – наконец сказал он, поднимая руки и медленно расстегивая сложные крепежи необычной маски. – Я не мог прозреть, пока не увидел сам.

Сняв шлем и уместив его на сгибе локтя, он позволил Орландо взглянуть в свои темно-голубые глаза. Холодные, скрывающие необъятный ум и цепкость характера, сейчас неспокойно сверкающие. В них отражались звезды, ведущие моряков домой…

Закусив губу, Бифорд всматривался в ожоги на лице чужака, в его волевой подбородок, изуродованный жадной термопеной, в ровный высокий лоб, аристократическую горбинку на носу. Всматривался так, словно хотел самостоятельно нарисовать по памяти портрет.

– Твоя душа изменилась, – кивнул он, стараясь не пялиться на увечья стоящего рядом верхолаза дольше дозволенного. – Но достаточно ли?

– А царь Амитабха прозрел за один день? – словно в виртуальной комнате, где предстал в образе католического священника, вопросом на вопрос ответил ему Искатель. – Прошу, Плотник. Покажи ее мне.

Ветер гудел над бункером, обещая скорую смену погоды. Ветер судьбы завывал в тесной комнате картинной галереи, тоже обещая перемены. Декомпилятор украдкой косился на собеседника, пытаясь найти в нем очередное сходство с человеком, когда-то поставившим крест на изысканиях «Кромлеха».

– Все в порядке? – поинтересовался Муджалид через внутреннюю сеть.

– Все в порядке, – успокоил его товарищ.

Нет, Цифра не поселилась во взгляде изуродованного незнакомца. Не снизошла из цифровых глубин непоколебимая вера, каковой ее привыкли лицезреть Бифорд и его люди. Но и равнодушным этот взгляд назвать было нельзя. Нельзя было назвать отстраненным или прагматично-недоверчивым.

Если Безликий и пришел на забытый остров человеком, готовым продавать чудеса на развес, картины «Сингулярики» изменили его. Вдохнули что-то новое, что-то целеустремленное, связанное с будущим. И впервые за две недели душа Плотника дрогнула, вдруг почувствовав дыхание новой жизни. Дыхание грядущего, вдруг опутавшее не только движение декомпиляторов, но и весь нейкизм.

Ах, как было бы славно узнать, что на этот счет скажут творения машины! А вдруг новый набросок, в разрозненных линиях которого только сопоставимый по мастерству творец мог угадать будущий сюжет, тоже связан с Искателем? Вдруг в этот самый момент машина считывает с кодировки чужеземца его устремления, как опытный ломщик ворует информацию с «балалайки» неумелого пользователя, и рисует будущее? Какое оно? Объятое огнем или озаренное лучами долгожданной славы?

– Иди за мной, Искатель, – коротко и тихо распорядился Бифорд, и тот послушно кивнул, как должное восприняв командирский тон длинноволосого. – Направимся в обход. О том, что мы побывали в ключевом зале, лучше не знать ни твоим людям, ни моему другу.

Они покинули галерею, двинувшись по безлюдным тесным коридорам.

Свой шлем верхолаз по-прежнему нес на сгибе локтя, но был готов в любую секунду надеть. Тусклый потолочный свет, то и дело мерцающий, превращал недра укрепления в катакомбы древней тюрьмы. Таковой, впрочем, она и являлась для них долгих четыре с половиной года – тюрьмой, в которой томится Цифровая Плащаница, способная поменять сознание тысяч и даже миллионов машинистов по всему миру…

Как Плотник и предупредил, комнату отдыха, где остались буравить друг друга взглядами три бойца, пришлось обогнуть по периферии комплекса. Спустились еще на четверть яруса вниз, прошли длинным изогнутым коридором, поднялись на этаж.

Перед дверью в сердце бункера Орландо задержался, едва заметно, всего на секунду. Только для того, чтобы спросить свое сердце, действительно ли принимает верное решение. Не найдя ответа, открыл дверь, приглашая мужчину в красном плаще войти…

И тут же поймал себя на мысли: если он полагал, что Искателя поразили готовые картины «Сингулярики», он ошибался. Потому что настоящее потрясение произошло в последующую минуту. И оно отразилось на обожженном лице так же явно, как отражались в снятом зеркальном шлеме бетонные стены их секретного доселе дома.

Машина продолжала работать.

То ускоряясь, нанося за раз одновременно несколько мазков, то замирая на бесконечно томительные минуты, словно в раздумье. Манипуляторы, в которых были зажаты разнокалиберные кисти и карандаши, емкости с водой и палитры, перемещались в причудливом танце, гипнотизируя плавностью и неспешностью движений. Четыре основные «руки» «Сингулярики», воссозданные с анатомической точностью рук человеческих, то приближались к холсту, то отдалялись от него, словно в последний момент машина передумывала делать мазок.

Гудел «цепной «раллер», необычайно производительное устройство, совершенно не предназначенное для выполнения привычных машинистских задач, но мощнейшее в своем роде – уникальное и неповторимое, как первые бракованные наны, ставшие основой Троицы Сорок Два. Через выстеленные по полу провода «Сингулярика» впитывала энергию; через подключенные к ней внешние устройства – пополняла базы данных и корректировала собственный уровень знаний.

В груди Бифорда защемило.

Надеясь, что жест останется незамеченным, он помассировал грудную клетку, стараясь не обращать внимания на галлюцинации – в последнее время Орландо все чаще видел желтый цифровой ветер, круживший в комнатах бункера. Здесь, в зале «Сингулярики», яркие потоки, сотканные из цифр и специальных символов, становились наиболее заметны и осязаемы, сейчас опутав Искателя сверкающим водоворотом.

Тот, молча опустив шлем к бедру и приоткрыв рот, разглядывал машину взглядом ребенка, впервые попавшего в стереопланетарий. Словно объемные галактики и созвездия вокруг школьника, вокруг верхолаза парили очертания их общего будущего – яркие и потрясающие многослойностью. «Цепной «раллер» низко стонал, пульсируя кольцом пронзительно-сапфирового цвета. Кисти продолжали наносить влажные сочные линии, чуть слышно поскрипывали суставы манипуляторов, надрывались две с половиной сотни «поплавков».

– Я видел чудеса… – наконец пробормотал Искатель, не сдвинувшись с места. – Видел, как человеческую волю подчиняют без остатка, высасывая, будто нектар. Видел, как духи указывают хунганам путь и помогают сокрушать врагов. Видел, как грамотно реализованная магия отбирает жизни и дает богатство. Но, чтобы Цифра… Плотник… это нечто немыслимое. Никакими религиозными течениями, концепциями или аксиомами нельзя объяснить то, что происходит в этой комнате…

– Это чудо, Искатель, – пожал плечами Орландо, продолжая незаметно разминать левую половину груди. – Каким оно и должно быть…

– Оно… она всегда рисует? – зачарованный плавными движениями окрашенной в фиолет кисти, поинтересовался узревший тайну.

Ему невыносимо хотелось сделать несколько шагов в сторону, чтобы заглянуть в растянутый перед «Сингулярикой» холст, но цифровой ветер удерживал чужака на месте.

– Всегда, если есть настоящие краски, холст и добрая кисть.