Наша встреча роковая - Анастасия Туманова

– За кого вы меня принимаете, гражданка Баулова? – ровным голосом произнес он. – И чем, позвольте спросить, я так уж навредил вашей репутации? Ведь вам, по долгу ваших… занятий, кажется, часто приходилось ездить к богатым людям? К аристократам? Дворянам? Их общество вас больше устраивало?

– Довольно! – Нина резко встала. – Вы оскорбляете меня! И не только меня, но и всех цыган… весь мой народ! Который, между прочим, советская власть не так давно освободила вместе с русским! Вероятно, до получения вашей должности вам никогда не приходилось бывать у цыган? Нет? Ну так я скажу вам! Никогда, ни в какие времена, ни одному князю, графу или генералу в голову бы не пришло обойтись с хоровой цыганкой так, как это сделали вы! Никогда в жизни хор не оставлял своих солисток наедине с гостями! Это было невозможно, поверьте! Для того чтобы жениться на цыганке, требовалось заплатить в хор выкуп! И немалый!

– Цыгане торговали своими женщинами? – без всякого выражения спросил Наганов.

– Да… да как вы смеете?! – взвилась Нина. – Без согласия самой певицы никто и никогда!.. Впрочем… – Она вдруг остыла так же внезапно, как и загорелась. По ее лицу скользнула тень. Нина села, запрокинула голову на спинку кресла. Глухо сказала: – Впрочем, разговор наш бессмыслен. Вы хотели меня видеть – и я здесь. Вы – власть, сила, у меня же нет никакой защиты. Делайте, черт возьми, что хотите, только поскорей. Надеюсь, потом, товарищ Наганов, вы меня отпустите домой. Мои девочки плакали, когда меня забирали. У них, кроме меня, никого нет. Они не могли догадаться, что вы просто хотите позабавиться со мной.

Нина закрыла глаза. Она не блефовала: сил действительно больше не было. Исчез, испарился страх, пропало даже отчаяние. Тяжкое безразличие навалилось сверху, как отсыревшая перина. В горле стоял горький комок, и в голове билась лишь одна мысль: только бы поскорей…

Рядом было тихо. Тишина тянулась минуту, две, три. В конце концов Нина открыла глаза. Наганов все так же сидел за столом напротив нее, неподвижный, как каменное изваяние. Взгляда он не поднимал. Озадаченная Нина в упор посмотрела на него. Он, казалось, не чувствовал этого.

– Вам нравится мучить меня? – шепотом (мешал вставший в горле ком) осведомилась Нина. – Отчего вы молчите?

– Мне… Я вовсе не хотел вас мучить, – хрипло отозвался он. Голос его вдруг сорвался, и Наганов довольно долго откашливался в кулак, прежде чем продолжить. – Я не думал, что… Простите меня.

Ошеломленная Нина молчала. На миг ей показалось, что мраморная Артемида в темном углу заговорщически подмигивает ей из-под комиссарской фуражки.

– И напрасно вы думаете, что у вас нет защиты. – Наганов встал, широкими шагами прошелся по комнате вдоль стены, все еще не глядя на Нину. – Вы правы… моя должность вовсе не допускает такого… такого обращения с подследственными, и вы можете подать жалобу наркому…

– Полагаете, она будет рассмотрена? – холодно спросила Нина.

– Обязательно. Особенно принимая во внимание ваше происхождение, – без улыбки сказал Наганов. – Тем более что вы и подследственной никогда не были. Так что вы вправе жаловаться… и вы, конечно, свободны. Подождите, я вызову для вас машину.

– Не стоит, я доберусь сама. – Нина поспешно встала. – Всего хорошего, я помню, где выход, прощайте…

– Вы сошли с ума, гражданка Баулова! – Наганов вытянул руку, загораживая ей дорогу. – В Москве полно бандитов!

– Это ничего, я…

– Ничего? – Он наконец-то посмотрел на нее, и снова Нина вздрогнула от взгляда этих светлых глаз. – А репутация как же? Кстати, могу я что-то сделать, чтобы… – Он не договорил. Но Нина поняла и невесело усмехнулась:

– Ну, теперь разве что на мне жениться, товарищ Наганов.

– Я готов.

В старой библиотеке графов Ворониных повисла тишина. Треснул фитилек в лампе, всплеск света выхватил из темноты насмешливую Артемиду, но Нина больше не смотрела на нее.

– Максим Егорович, вы шутите? – одними губами спросила она, зачем-то держась обеими руками за край стола. – Это глупо…

– Натурально, глупо, – в тон отозвался он. – Но я не шучу. Это ведь поможет вам, верно?

– Нет.

– Но вы же сами сказали… Репутация… цыгане…

– Я шутила. Оставим этот разговор. Позвольте мне уйти.

– Не позволю! – вдруг впервые за весь вечер повысил голос Наганов. – Дождитесь машины, и тогда я вас отпущу! И больше вы меня не увидите, даю слово! Но… – он вдруг запнулся. Медленно отошел к стене, замер у книжного шкафа, и Нина поняла, что Наганов, стоя к ней спиной, смотрит на ее отражение в высокой стеклянной дверце. – Дело в том, что я, видите ли, люблю вас… Антонина Яковлевна. Уже давно.

– Давно?.. – растерянно спросила она, тщетно пытаясь поймать взгляд Наганова в дверце шкафа. – Но как это возможно? Вы увидели меня только нынешней весной…

– Я увидел вас осенью четырнадцатого года. На Варшавском вокзале в Петрограде перед отправкой на фронт, – не оборачиваясь, ровным голосом сказал Наганов. – Вы и ваш хор выступали для солдат и офицеров. Нас отправляли в Восточную Пруссию. Я был солдатом Второго Георгиевского пехотного полка.

– И вы вот так сразу?..

– Да. – Он не повернулся. – Я помню, вас называли тогда Нина Молдаванская. Вы были замужем, у вас уже родился сын… Я этого тогда не знал. Запомнил только ваше имя. Я стоял в первой шеренге, и вы пели прямо передо мной. Мне казалось, что для меня. Я ваше лицо помню… Мне двадцать лет было, и… У меня ничего лучше во всей жизни не было.

Он умолк. Не оборачиваясь, неловко нашарил рукой папиросы и коробку спичек на краю стола. Несколько спичек одна за другой сломались в его пальцах, прежде чем Наганов сумел наконец прикурить. Ошеломленная, растерянная Нина молча ждала, скорчившись в кресле.

– После нас отправили на фронт, начались военные действия. Узнать о вас я, конечно, ничего не мог… Но у нашего капитана всегда в палатке висела открытка… с вами. Я однажды спросил его о вас, будто не знаю: что, мол, за барышня на карточке, невеста ваша? Он засмеялся – дурак ты, Караськин, это цыганка Нина Молдаванская! У капитана еще пластинка была, он заводил граммофон, слушать мне давал. Там вы две песни исполняли: «Только раз…» и «Осколки». Штабс-капитан говорил, что вы – лучшая петербургская певица.

– Лучшей была моя свекровь… – пробормотала Нина, мельком отметив про себя «Караськина» и удивившись, что ей даже не смешно.

– Свекрови вашей я не знаю, – серьезно отозвался Наганов. – Но про вас мне наш капитан много рассказывал. Он вас и вашу семью питерскую знал хорошо, в доме у вас бывал, вы, может, и помните даже: штабс-капитан Холодов.

– Да… что-то припоминаю, – соврала Нина – только для того, чтобы не молчать.