Наша встреча роковая - Анастасия Туманова

– До дна, до дна, до дна, на здоровье!!! – завизжали цыганки.

Молодые чекисты захохотали, поддерживая их, Наганов улыбнулся одними губами и допил, не поморщившись, дяди-Петин самогон.

– Спасибо, – коротко сказал он, возвращая чарку на поднос, и Нина с изумлением отметила, что Наганов как будто смущен.

– Хасия гаджо, дыкх![62] – ткнула ее локтем в бок Танька.

«Боже, ну какая же дура… Лучше б закусить ему дала», – устало подумала Нина, но гитары заиграли снова, она опять запела и лишь на середине песни сообразила, что поет свою старую, любимую «Невечернюю». Осознав это, она успокоилась: в хоровой песне ничего старорежимного быть не могло – и голос сразу полился звонче, свободнее, вырываясь в открытые окна старого цыганского дома и тая в сумерках, напоенных запахом вянущих цветов.

Ай, да не вечерняя, не вечерняя, ромалэ, заря…Зорька, выдь-ка, спотухала,Спотухала, дэвлалэ, заря…

Краем глаза она, не удержавшись, взглянула на Наганова. Тот сидел за столом, положив на него огромные, сжатые, словно для драки, кулаки (один из которых лежал на фуражке), и, весь подавшись вперед, смотрел на Нину. И снова ей стало страшно, но не из-за него, а из-за этого поднимающегося в груди, под сердцем, жара. Взяв высокую ноту второго куплета, она поспешно отвернулась к окну.

После этого Наганов появлялся в Большом доме еще несколько раз – уже один, без товарищей. Цыгане понемногу успокоились, убедившись, что грозный чекист ездит повидать Нинку, и встречали его всегда очень весело. Во-первых, знакомство это было по всем статьям полезное. Во-вторых, с пустыми руками Наганов не появлялся никогда: он привозил то сахару, то целый мешок белой муки, то хорошее мясо, а однажды принес три фунта конфет, и визг ошалевшей от счастья детворы был слышен даже на Садовой.

– Ты его приманивай, приманивай! – советовали Нине цыганки. – Скажи, что у тебя ботинок нет, платья приличного… Что все бриллианты в восемнадцатом забрали, повесить на себя нечего… Видно же, ума лишился комиссар!

– Дуры, отстаньте! Сами клянчите, коль вам надо! – злилась Нина, отчетливо понимая, что попросить Наганова о чем-то не сможет никогда. Ее пугал до постыдного трясения рук этот огромный, немногословный, светлоглазый человек, который ни разу за все свои визиты не попытался заговорить с ней наедине. Точно так же он никогда не привозил подарков лично для нее, отчего Нина чувствовала лишь облегчение.

Приезжая, Наганов садился за круглый стол возле рояля, помнивший еще князей и графов, гостивших в этом доме, коротко отвечал на радостные приветствия цыган, явно терялся, когда солистки наперебой спрашивали, что ему хочется сегодня послушать.

– Вы только если сами хотите… тогда пойте, товарищи. Я с удовольствием послушаю. А специально для меня не нужно, пожалуйста.

– А если наша Ни-ина?.. – медовейшим голосом интересовалась подлая Танька, исподтишка наблюдая из-под опущенных ресниц, как на скулах Наганова зажигаются два горячих пятна. – А если «Ночку темную»? Нинка, вылезай из-за печки сей минут! Сидит, будто таракан пришлепнутый, ресничищами, как усами, шевелит! Думаешь, не заметят тебя там? Товарищ комиссар хочет, чтоб ты ему романс свой спела!

Нина выходила, прожигая Таньку василисковым взглядом, но той на все было плевать:

– Во-о-от, краса-авица наша вышла, этакой ни в Москве, ни в Питере не сыскать! Ее весь Балтийский флот слушал, ладони поотбивал – истинную правду вам говорю, Максим Егорыч! Уж куда какие пролетарские у Нинки романсы, всем нравились!

Цыгане втихомолку прыскали в кулаки. Дядя Петя с Мишкой брали первые аккорды аккомпанемента, Нина начинала петь. Своих предпочтений Наганов не упоминал никогда, вежливо слушая весь репертуар хора, но Нина чувствовала, что ему нравятся романсы, и именно ее романсы – сложные для исполнения, написанные изысканными стихами, с которыми неизменно мучились другие солистки, искренне не понимавшие, «о чем песня». «Из господ он, что ли?.. – думала она, исподволь поглядывая на руки гостя – огромные, с корявыми пальцами, с растрескавшимися ладонями. – Непохож, совсем непохож…» Спросить самого Наганова об этом Нина никогда не решилась бы.

Однажды он увидел забытую на столе книгу – пушкинские «Повести Белкина».

– Это ваша книга, Антонина Яковлевна?

– Моя, – созналась Нина, недоумевая, откуда он мог узнать, что, кроме нее, в Большом доме никто не читает.

– Любите Пушкина?

– Его все любят, я думаю.

Наганов взял книгу в руки, пролистал несколько страниц, бережно переворачивая их своими грубыми пальцами. Озадаченно нахмурился. Помедлив, спросил:

– Но ведь это же не стихи?

– Пушкин писал не только стихи, – осторожно сказала Нина, только сейчас окончательно убедившаяся, что комиссар не «из господ». – Но это тоже очень интересно.

– Вы не дадите мне почитать? Я верну… в следующий раз.

– С удовольствием, Максим Егорович.

…– Тебе зачем это понадобилось, зараза?! – пилила ее Танька после отъезда Наганова. – Ишь, выперлась, распронаучная наша, умность свою показать приспичило: «Пушкин не одни стихи писал!» Ученей начальства выглядеть захотелось? Так тебе это начальство хвост живо пришпилит! Твое цыганское дело ресницами хлопать да ноту в потолок давать так, чтоб у него сердце в кишки падало, а ты что творишь, безголовая?! Увидишь вот, не приедет теперь! Большая нужда ему в дураках перед тобой сидеть! А то, чего доброго, рассерчает еще, а человек-то значительный! Где мы все тогда окажемся?! Детей у тебя, что ли, нету, раз такая храбрая?! Или уже чуешь, что веревки из него вить будешь?! Так рано рот разинула, изумрудная, рано!

– Ох, отстань… – устало отмахивалась Нина. – Ничего я ему такого не говорила… Я вовсе с ним не разговариваю…

– Вот и не разговаривала бы дальше, курица! А то раз в месяц рот откроет – и то не в пору! Двадцать пять лет баба прожила – дурой прикидываться не выучилась! И как тебя только Ромка-покойник замуж взял, дэвлалэ?!

Если Наганов и был обижен Нининым замечанием, то виду не показал ни тогда, ни неделей позже, когда приехал вернуть книгу. Спросить, понравились ли ему «Повести Белкина», Нина не осмелилась и даже не решилась забрать Пушкина со стола, хотя и заметила, что листы книги как-то странно топорщатся. Наганов тоже ничего не сказал о прочитанном, просидел весь вечер за самоваром с цыганами, слушая, как поет, аккомпанируя себе на рояле, Нина.

Ночью, уже проводив гостя, в своей комнате, она взяла Пушкина в руки, недоумевая, что могло застрять между страницами, и с ужасом обнаружила вложенную в середину книги золотую цепочку изящного плетения с небольшим бриллиантовым кулоном в виде виноградной грозди. В голове словно взорвалась бомба. Нина захлопнула книгу, испуганно оглянулась. Но рядом никого не было, лишь чуть слышно посапывали на большой кровати девочки и мигал свечной огарок. Скорчившись на постели, Нина смотрела на крошечный язычок огня до тех пор, пока черный фитилек не утонул в луже расплавившегося воска и не погас. Затем, так и не вынув из книги украшение, бросила ее на подоконник, накрылась с головой одеялом и отвернулась к стене.