Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

— Слышал. Но мне он не показался таким уж страшным.

Аньяри недоверчиво нахмурился:

— И вы совсем-совсем не испугались?

— Я не умею бояться того, что не может меня напугать.

— О, значит, вы счастливый человек, синьоре!

— А это что такое? — спросил я, заметив в руках Роберто толстый блокнот.

— Отчёт для донны, но раз она уже ушла...

Видимо, с приходом женщины необходимость поиска сведений об интересующей меня книге испарилась из памяти Роберто. Ну и ладно. Я не тороплюсь. Зато удовлетворю любопытство в иных сферах:

— Что она ищет?

— Не в моих правилах нарушать конфиденциальность заказов... — Начал было итальянец, но увидев мою насмешливую ухмылку, снизил уровень пафоса до минимума. — Пара обручальных колец, вот что её интересует.

— Она собирается замуж?

— Такими сведениями я не располагаю, — чопорно поджал губы Аньяри. — Личные дела моих клиентов — не мои дела.

Похвальное поведение, ничего не скажешь. Но меня сейчас больше устроил бы кто-то словоохотливый и беспринципный.

— Что за кольца? Какие-то особенные?

— Старинной работы, сплетённые из тонких бронзовых полос. — Роберто открыл блокнот и показал мне набросок, во всей вероятности, сделанный рукой самой заказчицы. — Они выглядят примерно так.

Малопримечательные вещицы. Если их не чистить, то они наверняка станут похожи на мятую и почерневшую от времени проволоку. Не представляю, как можно найти такую иголку в стоге города, даже такого, как наш.

— И давно ведутся поиски?

Аньяри посмотрел на первую страницу блокнота.

— Уже третий год.

— А она упорная...

— О да, донна не собирается отступать! У неё твёрдый характер, твёрже, чем у многих мужчин. Но она слишком часто плачет... Я даже как-то спросил, почему донна плачет.

— И она ответила?

— О да. Но очень, очень странно ответила.

— Что именно она сказала?

Роберто устало потёр уголки глаз.

— Она сказала: слёзы — это единственная молитва, которую Господь согласен принять у меня.

После обеда дождь разыгрался не на шутку, но я всё-таки нашёл в себе мужество добраться до салона, хотя и сам толком не понимал, чем намерен занимать там оставшееся от рабочего дня время. Но в любом случае, сначала непременно нужно пойти в ванную комнату и насухо вытереть волосы, а потом, пожалуй...

— Вам не мешало бы выпить чего-нибудь согревающего, мистер Стоун.

— Именно об этом я и подумывал, миледи.

— Заканчивайте ваш туалет и подходите на кухню. Я приготовлю всё необходимое.

Рубашка, так и не побывавшая на батарее, разумеется, не смогла просохнуть, но в салоне всегда хранилась смена белья и кое-какая одежда, рассчитанная именно на непредвиденные ситуации, поэтому я растёрся полотенцем и с удовольствием нырнул в толстый свитер, связанный из колючей, но невероятно тёплой козьей шерсти. Если правильно помню, его прислала мне какая-то из моих шотландских бабушек ещё десять лет назад, и тогда он казался великоватым, а сейчас пришёлся в самый раз.

По кухне разлился аромат горячего рома, сдобренный ванилью и оттенённый ноткой лимона. Старый добрый грог? Чем я заслужил столь чуткую заботу?

— Пейте, пока не остыло, мистер Стоун.

— Благодарю, миледи.

Уфффф, хорошо пробирает! И чтобы согреться, нет лучшего средства. Единственный недостаток этого напитка, пожалуй, в том, что терпкая сладость клонит в дремоту, особенно если пришёл с сырого холода. Но разве мне предстоят активные действия? Ни за что. Я устал и хочу немного помечтать. Погрезить наяву. Только сначала переговорю о делах:

— Сегодня я заходил к Роберто. Он нашёл хорошего мастера для изготовления амулетов. Вот, взгляните на образец его работы.

Леди Оливия открыла коробочку и внимательно всмотрелась в резное женское личико.

— Очень тонко.

— Вам понравилось?

Хозяйка вернула крышку на место и пододвинула картонную упаковку ко мне обратно.

— Я равнодушна к форме, мистер Стоун.

И в этих словах не было ни капли лжи: леди ван дер Хаазен придерживалась классических форм, прямых линий и скупых красок даже в оформлении интерьера салона, поэтому внутренне убранство места моей работы немного походило на монастырское. Правда, неуютным от этого не становилось, как ни странно.

— А к содержанию? Медальон не навевает вам никаких ассоциаций?

Я и сам до конца не понимал причин неожиданного возникшего любопытства, но мне почему-то нужно было услышать окончательный вердикт именно из таких уст. Спокойных, мудрых и насмешливых ровно в той мере, чтобы показать собственные эмоции, но не задеть чувства собеседника.

— Почему вы так настойчивы в своих вопросах? Хотите устроить мне экзамен или услышать подтверждение собственным выводам?

И как ей удаётся всегда так точно угадывать мои намерения? Точнее, чем я сам их осознаю. А потом, угадав, загоняет в угол, орудуя своими вопросами, как резцом скульптора, и отсекает от сумбура толпящихся в сознании мыслей всё лишнее, оставляя только суть. В первый раз признавать чужое превосходство довольно болезненно и чертовски обидно, но если унять гордость, окажешься в выигрыше.

— Я всего лишь хочу узнать ваше мнение.

— Это хорошая работа. Талантливая. Красивая. Но мою душу она не греет.

— Почему?

Леди Оливия укоризненно вздохнула, но после тщательно выдержанной паузы ответила:

— Потому что у меня нет склонности к некрофилии.

Интересно, моя челюсть сильно отвисла?

— Почему вы решили, что...

— Мистер Стоун, вам никогда не говорили, что невежливо кичиться своей осведомлённостью перед другими людьми, держа имеющиеся при вас сведения в тайне?

— Миледи, я вовсе не...

— В вас по-прежнему неистребимо детское желание выигрывать, и поэтому каждую ситуацию вы стараетесь превратить в поединок. Нет, не буду утверждать, что поступаете так намеренно, но... Если не играешь, то не можешь проиграть. Вы никогда над этим не задумывались?

Ну да, разумеется. Не ошибается тот, кто ничего не делает, и всё такое прочее. Но соглашаться с народной мудростью я сегодня не намерен:

— Но выиграть можно, только если играешь.

— И что проку вам в победе над тем, кто не участвовал в вашей игре?

Действительно, проку мало. Не будет ни фанфар, ни чествования победителя, ни коленопреклонённого противника, признающего своё поражение. Возникнет лишь иллюзия удовлетворения, слабого и мимолётного, поскольку оно ничем не привязано к реальности.

— Вы предлагаете совсем не пробовать играть? Но это же скучно.