Экспедиция к Южному полюсу. 1910–1912 гг. Прощальные письма. - Роберт Скотт

Лошади с некоторых пор страдают мучительным раздражением кожи. Я был уверен, что причиной тому какой‑нибудь паразит, хотя Отс винил корм.

Сегодня у Аткинсона под микроскопом оказалась крошечная вошь, снятая с шерсти одной из лошадей — Снэтчера. Мы надеемся, что раствор карболовой кислоты избавит бедных животных от этой напасти. Некоторые из лошадей стерли у себя клочки шерсти, что в этом климате весьма нежелательно. Надеюсь, что мы скоро одолеем беду.

День опять удивительный, с чудным лунным светом. Эребус красиво выдвигался из снежных облаков, словно невидимая рука с бесконечной осторожностью сдергивала с него полупрозрачный покров, выставляя во всей чистоте благородное очертание освещенной луной горы.

Четверг, 6 июля. Температура к ночи вдруг опустилась до ‑46° [‑44 °C]. И теперь еще ‑45° [‑43 °C] при довольно сильном южном ветре. Морозная погода.

Э. Эванс соорудил из тюленьей шкуры новую верхнюю обувь для ходьбы на лыжах. Лучшего, кажется, ничего не придумать.

Сегодня утром сделал короткую прогулку пешком и более продолжительную — на лыжах — во второй половине дня. В результате последнего снегопада дорога плохая. В настоящее время почему‑то очень трудно засесть за работу, и я все откладываю заданные себе задачи.

В полдень, в день зимнего солнцестояния, солнце было на 11 ° ниже горизонта. Теперь оно поднялось не больше чем на один градус, а все‑таки на северном небе появилась заметная краснота. Может быть, наступившие холода имеют к этому отношение.

Пятница,) июля. Температура ночью опустилась до 49° [‑45 °C]. Холоднее этого не было и навряд ли будет. Утром ясно и тихо. Температура ‑45° [‑43 °C]. После полудня с SE налетел ветер со скоростью 30 миль в час. Температура постепенно поднялась до ‑34° [‑36 °C] и на этом остановилась. Я испугался такой комбинации и отказался от прогулки.

Мех у собак становится довольно густым, да они вообще не жалуются. Лошадям тоже лучше, но я буду рад, когда они совсем избавятся от своих мучителей.

Сегодня был жертвою очень странного заблуждения.

На нашей маленькой печке поставлен железный цилиндр для таяния льда, снабжающий необходимой водой темную камеру и научные приборы. Этот железный сосуд, если не наполнен льдом, конечно, нагревается и обыкновенно бывает обвешан просушивающимися носками и рукавицами. Сегодня я дотронулся до этого сосуда и тотчас же отдернул руку, ощутив жар. Я несколько раз повторил опыт, и всякий раз ощущение жара было настолько сильное, что я даже предупредил своих товарищей об опасности обжечься.

Мирз же мне заметил на это, что сосуд только что набили льдом, и, приложив руку к цилиндру, добавил: «Но он же холодный!» Так это и было. Холодная, слегка влажная поверхность железа вызвала у меня ощущение сильного жара.

В этом наблюдении ничего нет нового. Очень часто замечалось, что при низких температурах прикосновение голой руки к металлической поверхности вызывало ощущение ожога. Тем не менее этот случай является интересным вариантом уже известного факта.

Рука причиняет Аткинсону большие страдания. Обморожение было глубже, чем я думал. К счастью, он начинает уже чувствовать свои пальцы, но чувствительность вернулась к ним лишь через сутки.

Понедельник, 10 июля. Был шторм, какого не запомню в этих краях, и еще далеко не кончился.

Ветер начался около полудня в пятницу и постепенно усиливался, пока в субботу не достиг средней скорости 60 миль в час; порывы же доходили до 70 миль в час. Такая сила ветра, хотя редкая, небеспримерна. Необычной чертой этого шторма является длительность такой низкой температуры. В пятницу вечером термометр показывал ‑39° [‑39 °C]. Всю субботу и большую часть воскресенья температура не поднималась выше ‑35° [‑37 °C]. Вчера вечером термометр показывал ‑20° [‑29 °C] с небольшим и сегодня, наконец, дополз до 0° [‑18 °C].

Нечего говорить, что никто далеко от дома не отходил. В ночь на воскресенье я был дежурным и мог выходить лишь на самое короткое время. Спирало дыхание. Десяти шагов, сделанных против ветра, было достаточно, чтобы обморозить себе лицо. Чтобы добраться до анемометра, надо было пройти до конца дома и подняться на лестницу. Дважды, исполняя это, я должен был, так сказать, грудью напирать на ветер и, нагнув голову и отвернув лицо, шатаясь, боком пробираться. В эти два дня ужасного ненастья мысли мои часто уносились на мыс Крозье к нашим путешественникам. Я только мог надеяться, что им удалось укрыться от бури.

Этот шторм их, наверно, не миновал. Одна надежда, что они успели своевременно устроить себе какое ни на есть убежище. Иногда я представлял себе, что они больше нас страдают от ветра, но трудно верилось, чтобы пингвины для своей колонии и высиживания яиц выбрали слишком уж открытое место.

Сегодня, когда температура стоит на 0° [‑18 °C], можно без большого неудобства переносить даже ветер, дующий со скоростью 50 миль в час. С нами, должно быть, происходит нечто вроде акклиматизации, потому что когда мы впервые прибыли в пролив Мак‑Мурдо, то такой ветер, как сегодняшний, переносили бы, наверно, с трудом.

Вторник, 11 июля. Небывалая по упорству непогода. Температура поднялась до +5° [‑15 °C] и даже +7° [‑14 °C]; ветер держится скорости 40–50 миль в час. В воздухе стоит густой снег, а луна кажется расплывчатым пятном. Четвертый день длится шторм.

Если поразмыслить над количеством перемещающегося воздуха (около 4000 миль), то получишь представление о том, сколько же воздуха может перенести такая буря, и сможешь сделать вывод, что потенциально теплые верхние слои воздуха, изливающиеся в нашу полярную область, поступают из более умеренных источников.

Собаки повеселели от сравнительного тепла и резвятся.

Я ходил взад и вперед по нашему взморью и по окрестным скалистым пригоркам, и, несмотря на ветер, мне было очень тепло. В большом сугробе с подветренной стороны огромной каменной глыбы я вырыл себе яму и лег в нее. Ноги покрыл рыхлым снегом. В яме было так тепло, что можно бы отлично выспаться.

За зиму я с удовольствием наблюдал забавные ухищрения заведующих различными запасами. У них имеется множество тайничков, в которых припрятаны ценные предметы, для того чтобы о них никто не знал и не брал бы их, пока не представится настоящая необходимость. Каждый хранит что‑нибудь про черный день. Так, например, Э. Эванс, если кто у него выпрашивает кусок парусины, сперва обязательно расспросит, на что и зачем нужно, и тогда уже признается, что у него, пожалуй, найдется небольшой кусочек, хотя у самого спрятаны целые рулоны этого материала.