Семь лет за колючей проволокой - Виктор Николаевич Доценко

место одного пожилого мужика сразу понесли в санчасть, но опоздали — умер от сердечной недостаточности…

Вот так порой халатность какого-то человека или желание сэкономить, причём за чужой счёт, приводит к тому, что кто-то теряет свою жизнь.

Как всё пошло и противно…

Глава 15

«Москвач» и в Африке «москвач»

Свобода столько радости приносит!

Тюрьма — отбирает покой!

Но сердце поневоле счастья просит

И рвётся из груди домой…

Как ни странно, но угроза моя оказалась пророческой: одним этапом со мной выдернули и того, кого я обозвал фуфлыжником. Он держался нагло, нет-нет да и показывал мне устрашающие знаки: то проведёт ребром ладони по горлу, то пальцем в горло ткнёт, то угрожающе зубами застучит. Я понимал, что из-за моего физического состояния не смогу с ним справиться.

Поэтому, если никто из других зэков не видел этих угроз, я старался не обращать на них внимания, но если кто-то замечал, то моя реакция была вполне определенной — отвечал ему известным международным жестом типа: «А ху-ху ни хо-хо?» И это особенно его злило, но, оставшись без силовой поддержки, он явно осторожничал.

Через несколько часов нас действительно привезли на «пятёрку» и поселили на неделю в карантинный барак. Это делается для того, чтобы санчасть смогла вычленить больных открытой формой туберкулеза и поместить их в особый туберкулёзный барак, имеющийся на зоне и абсолютно изолированный от других бараков. У туберкулёзников был свой режим содержания, и никто из них не имел права выходить за пределы локального участка.

Однако эти элементарные меры предосторожности не могли наглухо перекрыть общение туберкулёзных больных и здоровых: одна кухня, одна баня, одна, извините за необходимые подробности, канализационная система. И ни для кого не было секретом, что процент заболеваемости туберкулёзом на «пятёрке» был одним из самых высоких из всех зон бывшего Советского Союза.

Завхозом карантинного барака по стечению обстоятельств оказался мой земляк по прозвищу Лиса. Он был евреем-полукровкой, довольно симпатичным внешне, черноволосым и очень дерзким по натуре парнем — мог взорваться по пустяку и наброситься даже на человека сильнее его.

Лиса был не только москвич, но к тому же до ареста проживал на улице Фрунзе, то есть в пяти минутах ходьбы от моего дома. Не знаю, поэтому или потому, что Лиса, ко всему прочему, занимался на воле концертной деятельностью, работая администратором в Москонцерте, то есть тоже тусовался в области культуры, но мы сблизились едва ли не с первой минуты знакомства.

Когда прозвучала команда «отбой» и в бараке выключили общий свет, оставив только ночную лампу, высвечивающую надпись «Отбой», висевшую над входом в барак, ко мне подошёл шнырь барака, здоровенный бугай, под два метра ростом и под сто двадцать килограммов весом.

— Доценко? — шёпотом спросил он.

— Да…

— Тебя в каптёрку вызывают.

— Кто?

— Узнаешь, — уклончиво ответил он, но не ушёл, дожидаясь, пока я не оденусь, чтобы помочь мне дойти.

Терзаясь догадками — кто мог меня вызвать после отбоя? неужели менты? — я быстро оделся, вытащил из-под кровати костыль, с помощью шныря вышел в коридор и постучал в дверь каптёрки.

— Давай входи, Режиссёр! — услышал я дружелюбный голос и открыл дверь.

В небольшой комнате, кроме стола, трёх стульев и длинного стеллажа, забитого матрасами, ничего не было. За столом сидел, как я уже сказал, довольно симпатичный черноволосый сухощавый парень лет тридцати. Его можно было принять и за грузина, и за еврея. Перед ним стояли литровая банка с чифирем и эмалированная кружка.

Увидев меня, парень встал и протянул руку:

— Входи, дружбан!

Я вошёл, а шнырь-бугай остался за дверью.

— Моё погоняло — Лиса… Привет, Режиссёр! Присаживайся, земляк, — кивнул он на стул напротив себя.

— Земляк? — Я был несколько удивлён, но присел на указанный стул, прислонив костыль к стене.

— Ты ж из Москвы?

— Из Москвы… Ты тоже?

— Ну, с самого центра! — Он подмигнул.

— И я из центра… С Зубовской площади…

— Ого, вдвойне земляки — я с улицы Фрунзе! — Лиса настолько обрадовался, что поднялся со стула, подошёл ко мне, обнял и похлопал по спине. — Да не вставай ты, Режиссёр… — кивнул он на мой костыль. — Надо же, за четыре года на «пятёрке» впервые встречаю человека, который не просто земляк, а еще живёт рядом со мной! — Он настолько расчувствовался, что полез в тумбочку, достал из неё большую плитку шоколада и протянул мне: — Угощайся, земеля! — Потом вытащил оттуда же пачку «Космоса»: — Кури!

— Спасибо… Лиса! Может, лучше по имени? — неуверенно предложил я ему.

— Серёга меня кличут, но лучше — Лиса!

— Как скажешь… К сожалению, ничем не могу тебя угостить: раздербанили меня на Орской пересылке, — виновато вздохнув, проговорил я со смущением.

— Совсем оборзели, суки! — зло выругался Лиса. — Синяки под глазами тоже они?..

— Ну… — Я глубоко вздохнул. — Если бы не отказали рука и нога, то они бы так просто не отделались… — Я поморщился.

— Запомнил кого?

— Всех запомнил, а один даже со мною этапом пришёл на «пятёрку»!

— Он в карантинке?

— Ну… Прикидываешь, эта мразь на «Муму» меня взял: подходит и говорит, мол, пацан на «крытку» идёт, нужно помочь! Святое дело… Спрашиваю: никто больше не будет ко мне нырять за «помощью»? Божится, гадом, говорит, буду… Поверил, располовинил свой мешок, отдал ему, как порядочному, половину вещей, но не успел он отойти, как ко мне ещё двое подвалили… Делись, говорят, и внаглую лезут в мешок! Я и стал их охаживать костылём. Да многовато их оказалось: ещё человек пять подвязались… — Я покачал головой, потирая бока.

— Первый — это же пробный камень; узнать, чем у тебя можно поживиться. Как его фамилия? — У Лисы зло разгорелись глаза.

— Может, я сам… когда руки-ноги окрепнут? — неуверенно предложил я Серёге.

— Зло нужно наказывать как можно быстрее. Месть — это то блюдо, которое нужно подавать горячим! — нравоучительно произнёс он. — Кстати, что у тебя с конечностями? — с неожиданной озабоченностью спросил Лиса.

Я коротко рассказал и об избиении во время следствия, и о встрече с Бриллиантом, и о насильно взятой пункции из спинного мозга.

— Вот суки позорные! А ты говоришь… — Он ненадолго задумался. — Послушай, а у тебя есть хоть какие-нибудь доказательства его участия в дербаловке? Вряд ли кто из очевидцев захочет тебя поддержать. Вот и окажется твоё слово против него…

Я вздохнул и пожал плечами: как я мог доказать, что он участвовал в том беспределе? И почти тут же мозг выдал подсказку — напомнил о