Исход (Том 2) - Стивен Кинг

Чед выдал всем противогазы, изъяв их со склада Национальной гвардии, но они не пользовались ими до самого ленча (ленч? какой ленч? Ленч Гарольда состоял из начинки яблочного пирога — единственное, что он мог заставить себя съесть), после которого они вошли в церковь мормонов. Люди пришли сюда, больные гриппом, и все они умерли здесь, более семидесяти человек. Смрад был невыносимый.

— Связка дров, — произнес один из членов команды Гарольда высоким голосом, полным отвращения. Гарольд развернулся и проковылял мимо него. Зайдя за угол изящного кирпичного здания, некогда служившего избирательным участком, он выпустил на волю начинку яблочного пирога и открыл, что Норрис был прав: он действительно почувствовал себя лучше.

Им пришлось сделать два рейса и затратить большую половину дня, чтобы очистить церковь. Двадцать человек, думал Гарольд, чтобы избавиться от всех трупов в Боулдере. Это же смешно. Огромная часть бывшего населения Боулдера разбежалась, как кролики, из-за слухов насчет Метеоцентра, но все же… Гарольд предполагал, что если численность Похоронного комитета не увеличится, то вряд ли они смогут захоронить большую часть тел до первых снегопадов (и уж, конечно, его здесь к этому времени уже не будет), и большинство людей так никогда и не узнают, насколько реальной была опасность новой эпидемии — от которой они не были иммунно защищены.

«У правителей Свободной Зоны множество замечательных идей, — с презрением подумал он. — Правители будут действовать отлично… пока у них будет старина Гарольд, следящий за тем, чтобы не развязывались шнурки на их ботинках. Для этого старина Гарольд достаточно хорош, но он недостаточно хорош, чтобы войти в их чертов Постоянный Комитет. Вот уж нет. Он никогда не был достаточно хорош даже для того, чтобы танцевать в паре с ним на вечеринках в средней школе Оганквита. Господи, нет, только не Гарольд!

Что ж, кто-то помнит об этом. Кто-то ведет всему счет, детки. И зовут этого кого-то — маэстро, туш! — Гарольд Эмери Лаудер.

Он вернулся в церковь, вытирая рот и улыбаясь как можно шире, всем своим видом показывая, что готов продолжать работу. Кто-то похлопал его по плечу, улыбка Гарольда стала еще шире, и он подумал: «Однажды ты потеряешь свою руку за это, кусок дерьма».

Последний рейс они сделали в 16.15, кузов самосвала был наполнен последними останками верующих. В городе машине приходилось осторожно объезжать застывший транспорт, но на шоссе № 119 весь день работали три экскаватора, сталкивая сгрудившиеся машины в кюветы по обе стороны дороги. Они лежали там, как перевернутые игрушки детеныша сказочного великана.

На месте захоронения уже остановились два других оранжевых самосвала. Сняв резиновые перчатки, с сигаретами в побелевших, разбухших от долгого пребывания под резиной без доступа воздуха пальцах рядом переговаривались мужчины. Большинство из них были очень бледны.

Норрис и двое его помощников делали все по науке. На земле они расстелили огромный кусок полиэтилена. Норман Келлогг, луизианец, водитель самосвала Гарольда, дал задний ход и въехал на расстеленный полиэтилен. Задняя часть кузова опустилась, и первые тела упали на пластик, как местами прогнившие тряпичные куклы. Гарольд хотел отвернуться, но побоялся, что остальные могут расценить это как проявление слабости. Он не имел ничего против созерцания их падения; но этот звук достал его. Звук, производимый телами, когда они падали на то, что должно было стать их саваном. Звук мотора самосвала усилился, раздался вой гидравлики, когда кузов начал подниматься выше. Теперь тела сыпались гротескным человеческим дождем. Гарольд почувствовал мгновенное сожаление, чувство настолько сильное, что оно причинило ему боль. «Связка дров, — подумал он. — Как он был прав. Это все, что осталось от них. Просто… охапка дров».

— Эй! — крикнул Чед Норрис, и Норман Келлогг отвел машину вперед и опустил кузов. Чед и его помощники ступили на полиэтиленовое покрывало, и теперь Гарольд действительно отвернулся, делая вид, что осматривает небо в преддверии дождя, и он не был одинок, он слышал звук, который будет преследовать его в снах, и это был звук выпадающей мелочи из карманов мертвых мужчин и женщин, когда Чед и его помощники орудовали лопатами, равномерно распределяя тела. Монетки, падающие на пластик, производили звук, напомнивший Гарольду абсурдность игры в блошки. Тошнотворный, сладковатый запах разложения разносился в теплом воздухе.

Когда Гарольд снова обернулся, трое мужчин уже сворачивали углы полиэтиленового савана, кряхтя от напряжения, на руках у них выступили жилы. Несколько других мужчин, и Гарольд среди них, бросились помогать. Чед Норрис достал огромный пистолет для прошивки материала скобами. Минут через двадцать эта работа была сделана, и саван лежал на Земле, как огромная желатиновая капсула. Норрис забрался в кабину оранжевого экскаватора и завел мотор. Огромный скребок с грохотом опустился вниз. Экскаватор поехал вперед.

Мужчина по имени Вейзак, также из команды Гарольда, удалился прочь от этой сцены дергающейся походкой плохо управляемой куклы-марионетки. Сигарета, зажатая между его пальцами, отплясывала джигу.

— Приятель, я не могу смотреть на это, — сказал он, проходя мимо Гарольда. — Это какое-то светопреставление. До сегодняшнего дня я не сознавал, что я еврей.

Экскаватор столкнул огромный пластиковый пакет в длинную прямоугольную яму, вырытую в земле. Чед отъехал назад, заглушил мотор и выпрыгнул из кабины. Жестом он попросил мужчин подойти поближе.

— Никаких панегириков, — сказал он, — но вы чертовски хорошо поработали. Сегодня мы убрали около тысячи единиц.

«Единиц», — пронеслось в сознании Гарольда.

— Я-то знаю, сколько усилий требует такая работа. Комитет обещает нам еще двух человек к концу недели, но я понимаю, что это не слишком поможет вам, ребята. Вот что я хочу сказать: если вы чувствуете, что с вас достаточно, что вы не в состоянии вынести еще день подобной работенки, то не надо избегать меня на улицах. Но если вы действительно больше не можете, то очень важно подыскать себе замену на следующий день. Насколько я понимаю, это самая важная работа в Зоне. Пока все еще не очень плохо, но если и в сентябре в Боулдере будет двадцать тысяч трупов и пойдут дожди, то начнется эпидемия. Если же вы чувствуете в себе силы для дальнейшего сотрудничества, то завтра встречаемся на автовокзале.

— Я буду там, — произнес кто-то.

— И я тоже, — сказал Норман Келлогг. — Но только после душа продолжительностью в шесть часов.